— Но работы хватает. Человек с головой не пропадет. Работы, если вдуматься, вот так хватает. Не без этого.
Но невиданный хаос. Но фальшивые ценности. Но низменная литература, упадническая эстрада. По телевидению и в газетах, даже в самых, казалось бы, демократических, вместо новостей низости. Еще более низменное, еще более упадническое кино.
И все такое прочее.
— А что вы удивляетесь? — устало откинулся на спинку кресла Евгений Александрович. — Дело известное. За проигранную войну надо расплачиваться. Войну за двадцать первый век мы проиграли. Начали вроде здорово, были времена, когда мы даже вели, но на всю игру сил не хватило. Может, даже не сил, а ума. Не сумели правильно распределить силы на всю дистанцию Был у нас шанс войти в новый век хотя бы не проигравшими, был, был шанс, но не выдержали гонку. Вот и результат. Окончательный счет не в нашу пользу.
— А кто выиграл войну? — удивился Валентин. — И что вы называете войной за двадцать первый век?
— Что я имею в виду? — переспросил Евгений Александрович. — Да именно войну и имею. Но, прежде всего, войну за выживание государства. Вы же не будете утверждать, что мы ее выиграли?
— Государство, слава Богу, существует.
— Общипанное со всех сторон, как эта утка, — презрительно фыркнул Евгений Александрович, незаметно кося глазом в проход между креслами. — Не знаю, как вас, а меня это не устраивает. Государство, общипанное и разделанное, как эта утка, на много кусков, меня не устраивает.
— А у других не так?
Сосед Валентина усмехнулся.
— Конечно, не так. Вы ведь не думаете, что войну за двадцать первый век выиграла Югославия? Правда? Или Болгария? А? Я уж не говорю про Румынию или Таджикистан. У румын, по-моему, даже оркестра не осталось, продали все, что могли. А вот Нидерланды, к примеру, выиграли войну за будущее. И Франция выиграла. И само собой, Штаты, о них особый разговор. Штаты вообще достигли немалого. Очень, очень немалого. А у нас? — Евгений Александрович неопределенно пожал плечами. — Не хочу показаться обывателем, жалобщиком, ни во что не верящим, но, кажется, войну за двадцать первый век мы и не могли выиграть. Был, конечно, шанс, но мы сразу поставили не на ту цель и слишком резво ввели в игру запасных, что в серьезной войне недопустимо. Абсолютно недопустимо. Нельзя выигрывать серьезные войны в приказном порядке. Не будете спорить? Особенно скрытые войны. Вот, в итоге, мы и получили вместо великого государства то, что имеем. Жалкие его обломки. Вы ведь не будете спорить, — устало повторил Евгений Александрович, — что мы сейчас живем в мелких феодальных княжествах? В мелких раздробленных княжествах, которыми управляют бывшие партийные деятели, на поверку оказавшиеся именно мелкими феодалами? Вы присматривались к лицам этих наших феодалов? Дебил на дебиле, за немногими исключениями. Налицо все признаки вырождения.
— Вы, наверное, преувеличиваете,- — покачал головой Валентин.
И подумал про себя: в России всегда любили заниматься самоедством.
И подумал: вообще-то этот Евгений Александрович не похож на самоеда. Несмотря на внутреннюю, скрываемую им напряженность, несмотря на его слова, а может, как раз благодаря этим его словам он больше похож на человека действий. На усталого, конечно, но на человека действий. Именно действий, а не размышлений.
А еще, вдруг поймал себя на неожиданной мысли Валентин, этот Евгений Александрович похож на Серегу. На младшего брата, так сильно когда-то мечтавшего пожить в тени баобабов и так прозаично выброшенного из окна гостиницы Питерского морвокзала.
Валентин на мгновение как бы увидел брата.
Широкоплечий блондин с пронзительными голубыми глазами, под два метра, бывший лейтенант госбезопасности, штатный сотрудник советско-германского предприятия «Пульс».
Как с рекламы.
Вот Серега выходит из белой служебной «Волги». Его лицо сияет. Он в гостях. Ему не надо ломать голову над словами.
На фоне бесконечной деревенской улицы, бревенчатых домов и палисадников, густой лебеды, прущей из-под заборов, Кудимов-младший, брат знаменитого чемпиона, выглядит человеком из другого мира.
А Серега и был человеком из другого мира…
Ладно. Валентин покачал головой.
— Ну, феодалы. Пусть даже феодалы, — сказал он. — Разве среди феодалов не встречаются умные люди?
— Наверное, встречаются, — благожелательно ответил Евгений Александрович. — Но не они определяют погоду. Да, собственно, и не о них речь.
— Вы о России? — догадался Валентин.
— Вот именно. О России. Что другое может меня интересовать? Я вырос в России, я в ней родился. В России мне было хорошо. В России меня обманули. Да, обманули. Как многих других. Но мне нравится жить в
России. Я чувствую свои корни. Это моя страна. О чем мне еще говорить? Не о прибалтах же, и не о кавказцах. Я постоянно и сильно ощущаю, что живу в России. Не где-нибудь, это важно, а именно в России. Понятно, что соответственно этим своим ощущениям я и стараюсь строить свою жизнь.
— И вы знаете, как это делать?
— Не без этого. Разумеется. Есть хорошо известные рецепты. Не один рецепт, а множество. Вот вам один. Скажем, объединение… — Евгений Александрович серьезно посмотрел на Валентина. — Давно известный рецепт Хочешь выжить, ищи друзей, создавай собственные объединения.
Важно не просто объединяться, устало подумал Зимин, незаметно оглядываясь в проход между креслами полупустого самолета. Важно знать, с кем именно ты собираешься объединиться. Важно видеть будущую, а не сиюминутную пользу. Пока в России не сложилась реальная многопартийная система на основе демократизма, только дурак не попробует воспользоваться выгодой такого положения.
Поскольку реальная многопартийная система у нас пока не сложилась, устало подумал Зимин, в любых выборах, на всех уровнях, от самых нижних до самых верхних, участвуют не политические партии, а корпоративные группы, как правило, представляющие самые разные интересы. Это не Франция, где выдвигать кандидатов разрешается только по партийным спискам. У нас смельчаков от отдельных партий слишком мало. Практически все независимые кандидаты выдвигаются корпоративными группировками. Именно корпоративные группировки вкладывают в кандидатов свои деньги, ведут дорогие выборные кампании, лоббируют интересы.
А как иначе?
Кто способен заплатить за выборы сегодня, тот будет контролировать все реальные денежные потоки завтра. Объяснять тут ничего не надо Жесткий контроль над реальными деньгами означает жесткую реальную власть.
Евгения Александровича Зимина на независимого кандидата в губернаторы вывел полковник Лыгин, по роду своих занятий прекрасно чувствующий конъюнктуру. Он сразу понял плюсы независимого И сумел доступно объяснить эти плюсы Зимину.
Во-первых, объяснил Лыгин, за независимым кандидатом опыт. Опыт крупного и успешного предпринимательства. Про восемь лет, полученных в свое время независимым кандидатом за «опыт крупного и успешного предпринимательства», Лыгин сказал так. Человек не зря оттрубил свои восемь лет от и до. Это заставило его задуматься. Это освежило ему мозги. А мозги у него талантливые. Отсидев свое, выйдя честным, независимый раз и навсегда понял главное в деле: нет смысла всю жизнь отмывать грязные деньги и зайцем прятаться от каких-то там прокуроров. Это удел шпаны. Крупный человек, если он действительно крупный человек, а не мелкая шпана, должен сам входить во власть, должен сам становиться властью. Другими словами, по-настоящему крупный человек должен быть со всех сторон прикрыт законом. Даже больше. Крупный человек сам должен стать законом. А это возможно как раз в том случае, когда крупный человек сам вовремя входит во власть.
