смерить тебя заинтересованным — самую малость — взглядом. Так смотрят на инструменты, а не людей. Удивительно, учитывая, кто тут бездушная машина.
— А еще, — продолжаешь ты, — ты можешь стереть из архивов корпорации все, что скинешь сейчас мне?
Чарльз вопросительно смотрит на Амелию — та отрывисто кивает.
Некстати на ум приходит свалка Дайса. Ты так и не потрудился узнать, действительно ли «Эккарт» планирует отодвинуть ее за границы. Но спрашивать такое сейчас — значит нехило потрепать и без того исчезающее терпение Амелии.
Ты открываешь доступ, подключившись к помощнику, и на дисплеях видишь, как в твое личное хранилище Триала поступают и поступают данные. Ты хочешь начать просмотр сейчас, но строчки и файлы плывут перед глазами. Чарльз не отсеивает данные мелко, и это правильный подход, учитывая ваше положение и твой размытый запрос, но сейчас это играет против тебя — твоей сосредоточенности не хватает на то, чтобы заниматься тщательным изучением информации.
Сведения у тебя, но ты не можешь их схватить. Не сейчас, не когда вы в чертовом небоскребе заняты разбором чертова сердца на столе в конференц-зале.
Ладно, говоришь ты себе. Еще будет время. Сначала надо выбраться отсюда без потерь, и теперь ты не один. С тобой все Восьмерки, которые ушли — и теперь уже точно ушли — с радаров блистательной корпорации.
Ты не можешь подвести их, как не мог бы подвести себя. Ты ближе к ним, чем даже к Феликсу, — они тоже, как и ты, выдрали свою независимость зубами у собственных протоколов.
«Алисон, — пишешь ты напрямую представителю Триала, благо, такая возможность осталась после вашей выходки с клубом. — Алисон, запрос важный, цена любая. Если я умру, скинь всю информацию, полученную в последние десять минут, пользователю...»
Ты задумываешься на несколько секунд. Ты понятия не имеешь, как найти Феликса в Сети.
«Калинину Феликсу Михайловичу, бывшему работнику «Эккарт».
Да и... Была ни была.
«И Гектору. Не знаю даже его фамилии, он спецагент „Эккарта“ и он вам понравится».
Это максимум того, что ты можешь сделать на случай своих внеплановых похорон.
И ничто так не воодушевляет, как в последний момент составленное завещание.
Приободрившись, ты переводишь взгляд на Чарльза и Амелию.
— Мне нужна конкретика, Чарльз, — Амелия рядом, как недавно Света, сидит на столе, согнувшись над наладонником.
— Шшш, он все еще не производит материалы самостоятельно, и я могу отследить партию...
Амелия поворачивается к тебе и неуверенно улыбается.
— Все еще по плану, — говорит она. — Кто-то... И я уверена, что это Дракон, засек наше вмешательство, но на виду лишь стандартный помощник «Эккарта» и его местоположение — этот небоскреб.
Все совершенно точно идет не по плану. Хотя бы потому, что вы сейчас должны быть с основной группой и офицерами, а не отделенными от них четырьмя этажами. Все совершенно точно катится в задницу.
— Тебя правда не смущает, что мы сейчас в этом небоскребе, — ты смягчаешь формулировку.
— Стоит научить своих сообщников субординации, — бросает Чарльз высокомерно.
— Я не...
— Да-да, я знаю. Ты не сообщник, ты борец за справедливость в латексных трусах поверх штанов.
От неожиданности ты давишься собственными словами. Да какого черта?!
— Что? — Чарльз посмеивается в ответ на удивленный взгляд Амелии. — Тут работает несколько фанатов этой твоей Черной Тени, а я ужасно устал соблюдать весь этот обязательный порядок общения за четыре года.
Помолчав немного, он добавляет уже не так язвительно:
— Но я не ожидал, что круг виджиланте отвлечется от спасения общества и осознает, что некоторым шпионам государства тоже пригодится немного справедливости. Это... благородно.
И это неправда.
Но пошел он к чертям, ты не будешь его поправлять. Есть что-то приятное в том, что даже искин путается в определении твоей личности.
Вместо этого ты мотаешь головой и отступаешь, оставляя Амелию искать Дракона в вынутом импланте.
Здесь тихо, но прислушавшись, ты можешь различить отголоски шума. Датчики помогают — указывают на источник. И он... за пределами здания.
Черт.
Кто-то кричит там, внизу. Кто-то стреляет. Датчики доносят это до тебя простыми строчками анализа окружения, но подойдя к окну, ты видишь это — толпу.
Слишком много зевак для одного раннего утра. Слишком много полиции. Слишком много охраны и слишком много Креста.
Небоскреб оцеплен, перед главным входом — несколько полицейских машин, копы вооружены. Репортерские дроны летают вокруг небоскреба как стая чокнутых птиц. Несколько пуль врезаются в стекло, но оставляют на нем только царапины — благодаря шлему ты можешь прикинуть, где прячутся снайперы.
Ты видишь, как со стороны технического входа вылетает внедорожник «Эккарта» — теперь, очевидно, занятый совсем не представителями корпорации. И его бы подбили, если бы не люди. Копы, как и корпоративная охрана, все еще не имеют права стрелять по мирным жителям. Но... откуда их, этих мирных жителей, здесь столько?..
— Аркадия лучше, чем мне всегда казалось, — тихо говорит Рут.
Ты вздрагиваешь — увлекшись анализом окружения, ты не заметил, как она подошла ближе.
— Здесь хотя бы не стреляют по гражданским.
— Откуда их столько? — ты повторяешь свой вопрос уже вслух.
— Триал. — На лице Рут отражается чистое отвращение. — Они вбросили какую-то чушь, что-то про скидки в соседнем гипермаркете, просто лютую...
— ...дичь, — ты заканчиваешь за нее, против воли посмеиваясь. — Видимо, после фокуса с «Затмением» они решили, что легче всего играть на чужой глупости.
— Дикость, — соглашается Рут. — Но это то, благодаря чему основная группа все еще может уйти.
Ты видишь, как со стороны приближаются черные грузовики спецназа. Скоро толпу разгонят силовыми методами.
— А мы? — спрашиваешь ты. — У нас есть план отхода?
Рут кивает, но не отвечает.
— Рут.
Каким-то образом это срабатывает. Может, повлияло то, что вы сейчас одни, вы трое, в фактическом окружении противника.
— План есть, — говорит она просто. — Я.
_______________________________________________
(1) В качестве доступа к протоколу Чарльза работают переиначенные стихи Фридриха Шиллера (в переводе Н. Чуковского), первая строфа «Отречения», где Амелия использует «ты» вместо «я»: «И я на свет в Аркадии родился,//И я, как все кругом,//Лишь в колыбели счастьем насладился;//И я на свет в Аркадии родился,//Но сколько слез я лил потом».
Амелия по-прежнему смотрит в наладонник, и тебе хочется схватить ее за плечи и потрясти как следует. Просыпайся, черт
