бы выбраться без тебя, но улыбается с проблеском самодовольства. И кидает тебе свою карту доступа.
— И дерешься ты как слабак, — добавляешь ты.
Феликс отвечает без промедления:
— Да пошел ты на хер, пока я добрый.
«Кровавая баня» — это выражение давно потеряло свою точность. Ты был бы плохим наемником и просто невыносимым завсегдатаем «Кроличьей лапки», если бы хоть раз не использовал его, описывая особенно грязную свару или читая сводки новостей. Но вот факт — чем дальше уходят технологии, тем чище становятся драки. Модификанты могут быть отвратительны, но сломанный протез — это не реки крови, а всего-то торчащие провода. Броня и умная ткань скрывают раны, стимуляторы и генная инженерия замедляют кровопотерю, и чем дальше люди на тропе технического прогресса, тем чище и спокойнее выглядит их насильственная смерть.
Игры вроде «Кровавого турнира» остаются на плаву благодаря этому в том числе — возможности полюбоваться на ползущие из раны кишки, оставаясь у себя в квартире рядом с «противником», с которым после раунда все еще можно попить пивка. В реальности, вдобавок защищенный от нее шлемом, ты видишь кучу тел — и это просто куча тел. Не надо даже касаться их, чтобы узнать наверняка, — датчики и так скажут, что все эти люди безнадежно мертвы.
...Обычно.
Картина в этом крыле поражает почти забытыми ощущениями нереальности — как в тренажере или той же игре. Разум поначалу отказывается воспринимать это всерьез: семь тел, изувеченных, выпотрошенных, с отрезанными конечностями. По полу все еще бьют, затихая, кровавые ручьи.
Восьмой охранник стоит на коленях рядом с тобой и его тошнит. Ох, как же его тошнит... Он хрипит и задыхается, руки напрасно зажимают рот и нос, он пытается справиться с собой, вспомнить опыт и выучку, но просто не может.
Ты переводишь взгляд дальше, мимо забрызганных кровью стен и пластиковых панелей.
Высокая фигура в черном костюме стоит над очередным искалеченным телом.
Ты никогда раньше не видел, чтобы Рут использовала моды. Теперь видишь. Ее моды, уже не спрятанные под синтетической кожей, продолжают ее руки двумя обоюдоострыми лезвиями. Лезвия тянутся с внутренней стороны предплечья, кисти мягко изгибается и пальцы охватывают клинки у основания, фиксируя запястья и превращая ладони в гарды. Ее руки теперь — мечи. Кожа с внешней стороны полопалась, свисает ошметками, сквозь нее виден металл.
Не самая удачная модификация, сказал бы ты в другое время. Слишком цельная, слишком... литая. Мало маневренности.
Сказал бы — если бы под твоими ногами сейчас не валялись изуродованные тела.
Рут поворачивает голову, и на секунду тебя прошибает страх. Вы уже ругались раньше, в фургоне, и на один короткий миг ты вспоминаешь это — и думаешь, что сейчас она может сорваться с места и замахнуться своими убийственными руками уже в твою сторону.
Просыпается извращенный интерес — кто кого?..
Она вздыхает длинно и прерывисто и переводит взгляд на Амелию. Та стоит спиной к стене, откинув голову и скрестив руки, будто наблюдая — невозмутимо, но ты не можешь сказать наверняка из-за маски — за поведением телохранительницы.
Ты разбиваешь эту напряженную тишину.
Это десятый этаж, тут вы должны были объединиться с основной группой захвата, но рядом не видно других представителей Креста, кроме Амелии и Рут.
— Где все?
Ты поднимаешь охранника за шиворот и толкаешь в сторону лестницы, по которой поднялся. Он запинается, падает носом в пол, но все же двигается вперед.
— Работают над путями отхода, — мрачно говорит Амелия, поднимая маску, но вскоре улыбается, медленно и старательно, вдыхает и выдыхает, одергивая пиджак. — И ты как раз вовремя. На четырнадцатый этаж нам не прорваться, но мы можем подключиться через конференц-зал.
Это паршивый поворот, это смена планов, и ты не понимаешь, почему Амелия все еще улыбается. Когда подходишь ближе, впрочем, ты видишь, как дрожит эта улыбка. Амелия не испугана и не зла, но — определенно удивлена. Она в шоке и не может поверить.
— Это неправильно, — шепчет она, когда ты останавливаешься рядом. — Это совсем неправильно. Здесь не должно было остаться столько охраны, никто не знал, куда мы пойдем. И они не должны были так концентрироваться именно на четырнадцатом этаже, мы могли использовать лабораторию на восьмом или зал на последнем...
Это — предательство, которое даже она уже не может игнорировать.
— Надо ли мне убить их всех? — спрашивает Амелия, глядя то на тебя, то на Рут. — Все одиннадцать человек, которые знали о плане в деталях?
Рут она, видимо, верит несмотря ни на что, ну а ты здесь — единственный с железным алиби. Ты услышал о нападении только несколько часов назад, в фургоне, да и тогда просмотрел план очень поверхностно. Странно осознавать, что и Рут это понимает — ее тяжелый взгляд давит на тебя. Ты тут, внезапно, тот, кому можно доверять.
— ...Бо, Скорпиона... — бормочет Амелия лихорадочно, едва слышно.
Она захлебывается вдохом на миг, прежде чем продолжить:
— ...С-свету...
— Давайте разберемся сначала с сердцем, — предлагаешь ты.
Душевные смятения, как правило, случаются всегда не вовремя.
Амелия судорожно кивает и опускает маску обратно на лицо. Вдыхает и выдыхает, собираясь с мыслями, сверяется с наладонником. В сотый раз одергивает пиджак и входит в конференц-зал — с таким апломбом, будто там ее и впрямь ждет конференция.
Но там лишь длинный голый стол, на котором, перед голографическим экраном, лежит сердце. Оно распято — ленты чипов вынуты и подключены к кучке разномастных модулей, собранных, очевидно, по соседним офисам. На некоторых еще сохранились стикеры с рабочими заметками и рисунки маркером. Света сидит на столе, согнувшись в три погибели над собственным наладонником и двумя планшетами, которые балансируют на сгибах ее локтей. Скорпион нетерпеливо притоптывает, облокотившись на столешницу, пока Бо следит за дверью и вскидывает автомат, но тут же опускает, увидев Амелию.
— Света, ты получила доступ? — спрашивает Амелия спокойным голосом.
— Да, но тут этот искин, и он... — Света поднимает голову и многозначительно морщится. — Этот личный помощник явно воспринимает все мои попытки слишком... лично.
— В целях безопасности доступ к указанным вами программам закрыт под личную идентификацию президента компании...
На голографическом экране ты видишь безмятежное лицо — самое среднее, какое можно только представить. Практически маску вместо лица, предельно стандартизированный образ невозмутимого и непоколебимого стража.
— Дальше я сама, — кивает Амелия отстраненно.
