пренебрегал русской классикой, а то бы помнил урок от гениального русского писателя, одно из произведений которого гласит: «на всякого мудреца довольно простоты».
Шажок вперед, имитация прямой правой в голову и молниеносный удар ногой в пах! Верзила сложился пополам и со стоном повалился на землю. Но Репа уже стоял на ногах. Вернее, он только еще подпирал плечом монумент, но кровоточащая ссадина на его лбу и застывшее лицо с узкой щелью там, где полагалось быть рту, не сулили мне ничего хорошего. Но я был мало впечатлительной натурой, тем более что кто-то из них должен был ответить на мои незамысловатые вопросы. Однако в тот же момент, когда я решительно шагнул к Репе, в дальнем конце аллеи появился еще один тип. Его намерения в отношении меня были неясны, но, когда он полез за пазуху, я мгновенно прозрел – пришло время сматывать удочки.
С низкого старта я рванул вдоль вереницы монументов к внушительным зарослям у дальнего забора кладбища. Они непреодолимо манили к себе, обещая спасительное укрытие, но очень скоро какая-то сосущая пустота под ложечкой заставила меня оглянуться. Репа все еще самозабвенно подпирал монумент, а вот силуэт его дружка замер в характерной для стрельбы позе. С вытянутой вперед рукой он был похож на флюгер, но тело его реагировало не на течение воздушных масс, а на траекторию моего бега. Смекнув, что в его руке вовсе не секундомер, я метнулся в сторону и в виртуозном прыжке взмыл через кусты промеж двух монументов. Отчаянно взвизгнув, первые пули ударили рядом, и острые крошки мрамора, как осы, впились в мое тело.
– Не стреляй, идиот!!!
Забота Репы о моем здоровье не могла меня не радовать, и в другой раз я, возможно, бы и прослезился от такой его душевности. Но едва приземлившись, я вновь вскинулся через затерявшееся в кустах надгробие, бульдозером продрался сквозь колючие можжевеловые заросли и плюхнулся на гравийную дорожку, пробороздив ее всем телом.
Увы! Мой новый костюм оказался не лучшим изолирующим средством при скольжении по щебню. Зато спасительный кустарник был уже совсем рядом, и я отчаянно заработал руками и ногами. Проворней самой быстрой ящерицы я преодолел это расстояние, раздираемый, казалось, на молекулы, просочился сквозь многоярусные сплетения веток и корней и оказался в ином миру. Мощные заросли боярышника, дерена и чубушника разрослись здесь такой стеной, что с легкостью скрыли бы еще с десяток таких же страдальцев, как я. Впору было бы задуматься и об ответных действиях, но меня очень смущало то, что, проявив чрезвычайную осведомленность о моей персоне, эти ребятки демонстрируют крайнюю агрессивность. А выступать здесь в качестве живой мишени мне очень не хотелось…
Это коварное корневище, вымытое из-под земли дождями, я заметил слишком поздно. Я рухнул на землю, не успев выбросить вперед руки. Еще совсем недавно мне казалось, что я давно перешагнул порог чувствительности, но сейчас, въехав головой в кусок старого бетонного постамента, я понял, что здорово заблуждался. Сноп искр ярчайшим букетом брызнул из глаз, и наступила темнота, окаймленная багровым заревом.
Откуда-то издалека, наплывая с безудержным колокольным звоном, звучали голоса. Они плыли, вместе с ужасающей болью разрываясь на куски, затем опять воссоединялись, так что в конце концов я едва, но разобрал их смысл.
– Ты его видишь?!
– Нет, но он где-то здесь, не мог он далеко уйти.
– Не вздумай больше стрелять, Греку этот Рэмбо живой нужен!
– Ладно.
В моей голове звучал целый оркестр, а солирующую в нем партию вел огромный барабан. Но даже ему не удалось заглушить резонирующее в ушах имя – «Грек».
Кое-как я дождался, чтобы мои двигательные функции опять восстановились, и неуверенной походкой двинулся в путь.
Ох уж этот людской эгоизм! При жизни мы нисколько не задумываемся о своем духовном наследии. Но уходя в мир иной, мы с маниакальной упертостью и какой уж век подряд загромождаем жизненное пространство наших потомков бесполезными глыбами бетона, мрамора и гранита с собственными изображениями, душещипательными эпитафиями и прочей дребеденью.
Наконец впереди замаячили крайние ряды погоста. На кладбище по-прежнему царила тишина, а звуки огромного города сюда практически не долетали. Тенистые аллеи были пустынны, из ближайших кустов на меня никто не пялился в бинокль и не обнаруживал своих воинственных намерений. И это мне было на руку, поскольку мой взгляд был прикован к небольшому приземистому строению с вывеской ритуальных услуг. Около него были припаркованы два роскошных лимузина, да по пятачку у входа уныло слонялся рослый увалень. Он больше походил на вышибалу в ночном клубе, чем на кладбищенского работника. И хоть мое специфичное зрение сразу определило, что за предмет скрывался у него под мышкой прилично скроенного пиджака, в целом выход с кладбища был для меня свободен – это сублимированное дитя штанги и протеина не казалось мне непреодолимой преградой.
Но уйти, не разузнав, что за Грек стоит за всем этим пакостным делом, я не мог – все указывало на то, что у этого дяди очень злая и непререкаемая воля. Уйди я сейчас, следующая подобная встреча станет неминуемой. К тому же я почему-то был уверен, что именно в этом домике ритуальных услуг найду ответы на некоторые свои вопросы.
Я собрался с духом и юркнул меж двумя высокими постаментами. Скрытно выбравшись к аллее, проскочил незаметно
