По дороге домой я сделал некоторые прикидки на завтрашний день, и мне вдруг показалось, что все могло произойти еще сегодня. Если бы в моей руке находился револьвер, я бы выстрелил, не моргнув глазом. Человек всю свою жизнь остается сырой глиной. Всего неделю назад от одной только мысли о чем-либо подобном меня вывернуло бы наизнанку. А сейчас… Корина лепит из меня то, что хочет. Сама-то она навряд-ли податливый материал. Эта женщина сделана из камня.
Шел восьмой день моего отпуска. День, в который мне предстояло много дел. После завтрака я отправился в свою редакцию, но впервые прошел мимо подъезда и обошел вокруг все здание. Никогда еще мне не приходилось так тщательно изучать его. Я обнаружил, что окно архива выходит на пожарную лестницу, В голове мелькнула интересная идейка, которую стоит обдумать. Смущало, что шестой этаж, могут заметить чудака, спускающегося по «пожарке», но, с другой стороны – кому стукнет в голову гулять в темном дворе среди ночи? Пожалуй, вариант самый подходящий, я решил остановиться на нем и не искать других.
В восемь вечера я заявился в редакцию, зная, что все давно разошлись по домам. Привратник посмотрел на меня, как на лунатика. Он должен запомнить время моего прихода и ухода, это очень важно. Несколько раз я поглядывал на часы, он непроизвольно проделывал то же самое. Объяснив старику, что мне срочно требуется подобрать некоторые данные для статьи, я уговорил его выдать мне ключи от архива и расписался в получении, что делать вовсе не обязательно.
У лифта мне встретились запоздалые птички из отдела рекламы, с которыми пришлось переброситься несколькими фразами и на прощание рассказать свежий анекдот. Теперь можно не сомневаться, они меня запомнили. Если их спросят, ребята подтвердят, что в девятом часу вечера я поднимался вверх на лифте.
Коридор шестого этажа пустовал. Я отпер дверь архива и вошел, оставив ключ с биркой в скважине. Действовал я четко, программа не была столь уж сложной, и я ее хорошо усвоил. Отклонения не допускались.
Окна английского типа открывались вверх. Я поднял раму и поставил ее на стопор, затем вылез наружу и дотянулся ногой до небольшой площадки пожарной лестницы. Через три минуты я ступил на твердую землю. Все шло гладко. Тучи заволокли небо, вокруг стояла кромешная тьма. Я вышел на улицу, свернул за угол и сел в машину. Около девяти часов мой «понтиак» затормозил за квартал от Гордон-сквер, остальной путь до дома Линды Бовер я проделал пешком. Когда мой палец прикоснулся к кнопке звонка, стрелки часов показывали без двух минут девять.
Похоже, я превратился в робота. Никаких чувств. «К смерти надо относиться философски, – утверждает Чивер. – В день умирает около миллиона человек, а рождается еще больше». Что же, он прав. Патологоанатом не скорбит и не рыдает по усопшему, копаясь в его внутренностях, он выполняет свою каждодневную работу. Я занимаюсь тем же, с той лишь разницей, что допущенная мной ошибка будет стоить мне жизни.
На звонок не отвечали, я позвонил еще два раза. Не дай бог, эта птичка упорхнула из гнездышка. Во второй раз я не наберу столько энтузиазма, И все же дверь открылась. Я с облегчением вздохнул, но тут же получил совершенно непредвиденный нокдаун. От той Линды, что я видел вчера, ничего не осталось! Волосы взлохмачены, во рту мундштук длинной со складной зонтик, кроме прозрачного халатика на даме – ничего. Вдобавок ко всему, она с трудом держалась на ногах.
– О! Красавчик? Какая неожиданность! Вместо тонкого аромата вчерашних дорогих духов на меня так густо пахнуло спиртным, будто я открыл дверь в винный погреб.
– Вы мне назначили на девять…
– Ха! Ничего я тебе не назначала. Я уже сплю.
– Вы забыли, мадам.
– Черт с тобой, заходи. Она пошатнулась, мне с трудом удалось ее удержать. Пришлось помочь хозяйке добраться до комнаты и усадить в кресло. Она смотрела на меня глазами, не имеющими цвета, из изумрудно-зеленых они превратились в мутное болото. Ярко-красная помада размазалась по всему лицу, макияж отсутствовал вовсе, и все морщины и складки выступили наружу, превратив ее из куколки в чудовище.
Помимо отвращения она вызвала во мне всплеск ярости. Единственный, пожалуй, случай, когда это чувство не помеха в общении. Я осмотрелся. В гостиной царил хаос. Приемник работал на полную мощность. Играл оркестр Гленна Миллера. Все горизонтальные плоскости заставлены бутылками. По ковру разбросаны окурки. Внезапно мелькнула мысль: а что, если устроить пожар… Это нетрудно, но я тут же отбросил эту идею. Задача-то ставилась иная. Убийцу, то есть Лоту, должны взять с поличным.
– Ну, миленький? Чего же ты ждешь? – спросила она, строя мне гримасы.
Она права, ждать тут нечего. Я сунул руку в карман и нащупал пистолет. Мои ладони покрылись влагой, будто я погладил гремучую змею. Я сжал рукоятку, но вынуть оружие так и не смог.
– Почему ты такой бледный, красавчик?! – Она на мгновение отрезвела.
Тянуть больше нельзя, иначе все пойдет прахом. Стиснув зубы, я выхватил пистолет и вытянул руку, целясь женщине в грудь. Линда отпрянула и прижала руки к себе, загородив сердце. В голову выстрелить у меня не хватало мужества. Промахнуться не имею права. В стволе лишь один патрон. Если она закричит, ее никто не услышит. Музыка перекроет любой вопль. Но Линда не закричала. Она засмеялась. Причем так громко, что сумела заглушить Гленна Миллера. Я в конец растерялся. Пот выступил на моем лбу.
– Какая забавная игрушка! Это зажигалка, да?
Меня парализовало. Женщина схватила пистолет за ствол и без усилий вырвала его из моих рук.
– Какая прелесть! Ты решил преподнести мне подарок? Душка!
Она лихо взвела курок и направила на меня короткий ствол.
– Я убью тебя, негодяй! – взвизгнула она и вновь загоготала.
Я хотел что-то сказать, но у меня свело челюсть. Вместо того, чтобы отобрать у нее опасную безделушку, я попятился назад и уперся в стол. Куда девалась моя самоуверенность и твердость? Все, на что я был способен – это бессмысленно моргать глазами и ждать выстрела. Линду трясло от смеха, словно клоуна от удачной репризы.
– Трепещешь! Молись, несчастный! Черный зрачок пистолета смотрел на меня, не мигая. Стоит ей шевельнуть пальцем и дырка во лбу мне обеспечена.
– Куда ты подевалась, крошка? – раздался хриплый бас за моей спиной.
Линда перевела взгляд на дверь спальни, я тоже обернулся. На пороге стоял закутанный в простыню крепыш, лет на десять моложе Линды. Лохматый Аполлон глядел на нас помутневшими карими глазами. Если бы не перекошенное спиртным лицо, он мог бы еще иметь успех у своих сверстниц.
– Что за тип? Ты решила принимать двоих сразу?
Его физиономия выразила явное недовольство. Линда продолжала дурачиться:
– Ах, Вилли? Вот и ты! – с театральным пафосом завопила она. – Ты изменяешь мне на каждом шагу! Почему бы и мне не поразвлечься с мальчиками?
– Идиотка! Выстави этого придурка и марш в постель!
– Нет, Вилли! Тебя ждет смерть! – пропела она и перевела ствол пистолета на любовника.
– Ты мне действуешь на нервы, крошка.
Парень выходил из себя. Линда подошла к нему, приставила пистолет к сердцу и выстрелила. Вот это уже нокаут! Парень пошатнулся, открыл рот и рухнул на спину. От прожженной простыни пошел голубой дымок, и она начала окрашиваться кровью. Линда вскрикнула и выронила пистолет. Вилли лежал, не двигаясь, с открытыми застывшими глазами. Несколько секунд мы молча смотрели на распростертое тело. Вдруг Линда завизжала и бросилась на меня. Хмель слетел с нее, будто она и не прикасалась к рюмке. – Убийца!
Ее глаза превратились в красные раскаленные угольки, в углах рта собралась пена, вены на лице вздулись, лицо сделалось свинцовым. Я стоял с опущенными руками и не шевелился. Женщина взвыла и впилась своими длиннющими ногтями мне в физиономию, пробороздив ее, точно резцами, сверху донизу. Меня пронзила неописуемая боль, но я тут же очнулся. Сработал рефлекс, оставшийся со времен игры в регби. Это получилось само собой, помимо моей воли. Я сдвинул сжатые кулаки и резко рванул руки вверх, вложив в этот прием всю силу. Так обычно мы уходили от захвата. Я уже не соображал, что передо мной женщина, а не тяжеловесный нападающий из команды соперника. Мощный удар переломал ей локтевые суставы, и двойной кулак обрушился на хрупкую челюсть. Линда, как мяч, пролетела через всю комнату, ударилась о стену и тряпичной куклой сползла на пол.
Кровь заливала мне глаза. Какую-то долю секунды я приходил в себя, затем бросился к женщине, поднял ее на руки и понес на диван. Ее голова неестественно откинулась назад, словно держалась на ниточке. Мне все стало ясно, я сломал ей шейные позвонки. Линда умерла мгновенно и помочь этой женщине уже никто не мог.
Уложив Линду на диван, я подошел к столу, взял бутылку и допил все, что в ней оставалось. Затем отправился на кухню, открыл кран и подставил голову под воду. Боль постепенно стихала, но лицо продолжало гореть, словно его облили бензином и подожгли. Промокнув раны салфеткой, я еще долго стоял возле раковины и пытался осмыслить случившееся. В голове плавал туман, мозг отказывался работать. Вернувшись в гостиную, я принялся за вторую бутылку. Напряжение немного спало после трех рюмок, опрокинутых одна за другой. Ноги отяжелели, движения стали вялыми. Все кончилось, меня ничто не интересовало. С трудом перебирая конечностями, я побрел к выходу. Хотелось только одного – лечь и заснуть. Забыться сном и уйти от ужасающей действительности.
