Машина выехала из пролеска в поселок. Три десятка добротных срубов и трехэтажный терем по центру. В тайге древесины хватало, и начальство отстроило себе руками зеков отличный комплекс с клубом вместо церкви и всего-то в пяти верстах от лагеря.
«Воронок» объехал клуб, и машина сдала назад к единственной двери с тыльной стороны терема. Когда «перевозка» остановилась, из кабины выпрыгнул конвоир и, поправив на плече карабин, подошел к задней дверце и открыл ее.
Двое зеков сидели в тамбуре друг против друга на местах, предназначенных для конвоя. Но машина перевозила продукты, и камерный отсек был занят харчами. На всякий случай его закрывали на ключ, чем гарантировали сохранность баланды.
Конвоир, мальчишка-первогодка, с пушком под носом, с трудом задрал ногу в ватных штанах и валенках на высокую ступеньку кузова.
– Брось пыхтеть, – остановил его Чижов. – Давай ключ, я открою.
Солдат не долго думая спрыгнул на землю, снял цигейковую рукавицу и, откинув тулуп, полез за ключами от камерного отсека.
Наконец дверь открыли, и Чижов выволок пятидесятилитровый бидон в предбанник. Белый спрыгнул на землю и процедил сквозь зубы, глядя на солдата:
– Чего вылупился? Иди открывай дверь и держи.
Парень фыркнул, поправил карабин и, поднявшись на ступени, распахнул обитую жестью дверь. Держать приходилось двумя руками, мощная пружина тащила створку назад.
Зеки взяли бидон за ручки и поволокли тяжесть в здание. Черный ход, который использовался для доставки всего необходимого клубу, располагался на задворках сцены. Зеки прошли к правому порталу, спустились в зал и, минуя зрительские ряды, попали в фойе, где находилась лестница на второй этаж. Вот уже два года, как развлекательное заведение приказом начальника колонии было превращено в лазарет. Эпидемия туберкулеза резала заключенных острой беспощадной косой. Кино и танцы остались в воспоминаниях, а в помещении стоял стойкий запах эфира. Вид запущенного сарая вовсе не радовал глаз, и местное население обходило здание клуба стороной.
Белый и Чижов поднялись на второй этаж, где комнаты для кружков по рисованию и рукоделию превратились в больничные палаты, а бывшая ленинская комната стала караульным помещением. Сюда и доставляли баланду из зоны, здесь ее распределяли и разносили.
За столом, покрытым красным сукном, под портретом Ельцина сидели сверхсрочники и играли в карты. Едкий дым лез в глаза и заставлял щуриться. На вошедших зеков никто не обратил внимания. Бадья была оставлена на полу, а носильщики отправились за следующими флягами.
Теперь они шли гуськом. Фляги с кашей не нуждались в общих усилиях. Они не торопились. Ритм задавал Белый, он шел первым, а Чижов под него подстраивался. Он впервые поехал в больничку сопровождать «размазню». Эта работа числилась среди привилегированной и приравнивалась к хлеборезке. Здесь трудились только блатные. Одних направлял пахан, других – кум. Ходки в больничку находились под контролем пахана, и начальство сюда не лезло. Сегодня Белый ткнул пальцем в Чижова и сказал: «Этот со мной поедет». Никто не спорил.
Чижов понял, что Белый его спасает и не хочет оставлять в бараке без присмотра.
Он знал, что стоит ему отлучиться, парня порежут на ремни.
Во время третьей ходки, когда в машине оставались только хлеб и разведенный чай, направляясь к лестнице по коридору, им навстречу вышли двое офицеров в белых халатах. Звездочки на погонах выдавливали белую ткань и торчали, как соски под тонкой майкой.
– О! Вот и Белый! – сказал низкорослый лысенький капитан с лисьей мордочкой и рыжей бородкой. Повернув голову к коллеге, он добавил: – Интересный случай, Давид Михалыч.
Высокий брюнет с орлиным носом разглядывал двух не похожих друг на друга заключенных, пытаясь понять, кто из них Белый. Один долговязый, худой, с болезненным усталым взглядом, второй едва доставал ему до плеча и выглядел крепышом с румянцем на щеках.
Сомнения решились сами собой.
– Зайди ко мне в кабинет, Белый.
Парень последовал за офицерами в просторную светлую комнату, из которой они вышли минутой раньше. Второй остался один. Осмотревшись по сторонам, словно не понимая, где проснулся, он направился к лестнице.
Лысеющий живчик вел себя по-хозяйски раскованно. Взяв Белого за руку, он подвел парня к окну.
– Вот, взгляните, Давид Михалыч. Все признаки налицо.
Неестественная бледность, дистрофия, синюшные губы. Для наших мест редкий диагноз, но у меня таких двенадцать человек. – Он опустил руку Белого. – Лейкоз в зоне встречается редко, но нам не повезло.
При этих словах Белый вздрогнул, но никто не обратил на это внимания.
– Мои подозрения подтвердились. Из центра вернулись результаты анализов. Практика и опыт работы в таких местах, друг мой, позволяют нам ставить точные диагнозы навскидку, как говорят местные охотники. Как врач, я доволен своей участью, но как человек – сами понимаете, здесь не Петербург.
На секунду он замолк и, взглянув на Белого, улыбнулся:
– Иди, голубчик, ты мне больше не нужен. И не тревожься. Ничего страшного с тобой не случилось. Кошачьи глисты будут пострашнее.
Он залился смехом, показывая золотые коронки. Белый вышел из кабинета, но дверь оставил приоткрытой. В какой-то момент у него подкосились ноги, но он устоял. Этот мелкий пакостник только что вынес ему смертный приговор и мило пошутил над ним. Белый прижался к щели и услышал продолжение разговора двух инквизиторов.
– Сколько вы ему отводите, Максим Савелия?
– Трудно сказать. Полгода, но не больше. Буду прослеживать процесс, но сделать ничего не смогу. Переливание крови невозможно: ни крови, ни условий. У меня даже морфия нет, чтобы облегчить последние дни несчастных. Что я буду делать, когда они полезут на стену, ума не приложу. Шепнули бы там в Центре. Вы человек со связями, а я в долгу не останусь. Может, сжалятся над людьми.
– Понимаю, Максим Савелич, но сами знаете, морфий идет на вес золота.
– Я это хорошо понимаю.
– Готовьте документы и приложите результаты анализов. Сделаю все, что от меня зависит.
Белый уже ничего не слышал. Его била дрожь. Он не боялся смерти в привычном представлении, он боялся не успеть сделать то, что должен. Спускаясь вниз, он видел, как крепыш тащит наверх противень с лапшой. Белый пропустил его и ускорил шаг.
Внутри сработал какой-то тумблер, и Белый превратился в автомат. В голове всплыла схема действий, и он лишь следовал этой схеме.
Выйдя на улицу, он осмотрелся. С этой стороны здания окна не предусматривались. Сцена уходила под крышу к колосникам, и за последним занавесом окна не требовались.
Мальчишка-караульный стоял возле машины и похлопывал ногой о ногу.
Погода стояла солнечная, но морозная. Белый подошел к парню и, сложив ладони вместе, с маху треснул караульному по затылку. Тот пролетел вперед и врезался лбом в задний бампер автомобиля. Его тело сползло вниз, и он упал, раскинув руки.
Белый поднял с земли карабин и тихо подкрался к кабине. Шофер с погонами прапорщика на полушубке мирно дремал, привалившись к дверце. Белый повернул ручку и дернул ее на себя. Дверца распахнулась, и водитель вывалился в сугроб. Налетчик откинул штык и прижал его к горлу ошеломленного шофера.
– Не шелести, Корявый, выполняй мою команду и не сдохнешь. – Прапорщик чувствовал острие на кадыке и не думал сопротивляться. Такой и ухом не поведет, как приколет к земле.
– Вставай и иди назад.
– Я все сделаю, Черный, убери штык. Ты чего, белены объелся?
– Заткни пасть, Корявый.
За машиной лежал караульный. У прапорщика засосало под ложечкой.
Жив или убит? Он и думать об этом не хотел. Тут самому уцелеть бы.
– Бери своего щенка и в клетку, живо! – Хриплый голос Белого звучал, как свист бича над ухом. Шофер поднял бессознательное тело конвоира на руки и полез в фургон.
– Тащи мешок в дальний угол. Там вам теплее будет.
Когда прапорщик перешагнул порог камерного отсека, в его затылок врезался приклад винтовки. Шофер споткнулся и пролетел вперед до стенки, где и нашел свое временное пристанище. Охрана превратилась в пленников. Белый захлопнул дверь, накинул замок и вернулся к кабине. Ключ зажигания был на месте.
Чижов спустился вниз, но Белого по пути не встретил. В машине еще оставался хлеб. Чижов вышел на морозец и увидел, что дверца фургона закрыта. Он повернул ручку и с удивлением заметил висячий замок на камерном отсеке. Белого рядом не было. Парень забрался в тамбур и потянулся к замку. В этот момент машина загудела, затряслась и резко дернулась вперед. Входная дверца качнулась и захлопнулась.
Чижов оказался в мышеловке. Все, что он смог понять, это то, что они забыли отнести наверх сухари.
Машину сильно качало, и Чижов сел на свое место, поглядывая на незамкнутый висячий замок.
Белый отстегнул штык, сунул его в валенок, а карабин положил урядом. «Воронок» выехал на центральную улицу.
