– Не издевайтесь, – огрызнулся Родион, все еще пребывая в железных тисках.
– Помилуйте, я и не думаю. Разумеется, с моей стороны безусловно наблюдается определенная ирония, даже больше, что греха таить – некоторое злорадство… Но что прикажете делать, когда тебя столь нагло обворовывают?
– Я же не знал…
– Послушайте… – поморщился седой. – Ну что это за мальчишество? Судят по результату, а не по намерениям. Почитайте на досуге уголовный кодекс, там это четко сформулировано. Даже суд на моем месте не питал бы к вам никакого снисхождения, обязательно закатал бы на тот курорт, где по капризу дизайнеров натянуто неисчислимое количество колючей проволоки… Так как вы относитесь к Фарадею?
– С уважением.
– Почему?
– Потому что он пробился своим горбом.
– Вот это правильно, – серьезно кивнул седой. – Правильное отношение. В точку… А посему давайте внесем ясность, милый друг. Так уж заведено в нашем мире, что неписаные законы сочинили в сто раз более умные люди, нежели те, что то и дело рожают писаные. Во-первых, наше знакомство никогда и не состоялось бы, останься вы законопослушным гражданином великой России. Не так ли, милейший Родион Петрович? Ну, а если уж вы вторглись на чужое игровое поле и стали действовать на нем с размахом, безусловно, не самой последней пешки – естественно ожидать от других участников игры адекватных действий. И любые стенанья типа «Я не знал, не ведал…» не способны вызвать никаких других эмоций, кроме тихого презрения. А вам ведь этого не хочется? Честно?
– Не хочется, – угрюмо сказал Родион.
– Вот видите. Репутацию не завоевывают парочкой удачных налетов. За репутацию нужно бороться долго, мучительно, кровавя клыки и зализывая раны. Ни в одной области человеческой деятельности не любят выскочек. Взять одним махом то, что другими достигалось годами, ценой неимоверных трудов и, прямо скажем, немалой крови… Так не бывает. А поскольку в нашем, незаметном и не стремящемся к широкой известности бизнесе методы порицания довольно специфические… – Он сделал долгую, жутковатую паузу. – Признайтесь, испуганы?
– Мне неуютно, – сказал Родион. – Но я все поставил на карту, не хочу быть овцой из стада…
– Вообще-то, похвальное желание. – Он сделал ладонью небрежный жест. – Отпустите. Господин Раскатников, в общем, раскаивается.
Родиона отпустили. Он выпрямился в кресле. И тут же скривился – резкое движение отозвалось колючей болью.
– Я сказал бы, вы человек не окончательно пропащий, – продолжал седой. – После некоторой дрессировки и прохождения курса молодого бойца могли бы стать членом благородного сообщества… Или у вас другие намерения?
Родион кивнул.
– Зажить мирным рантье? Что ж, каждому свое… – Он слегка повысил голос. – Снимите браслеты и всей троицей посидите на кухне. Хозяйские продукты из холодильника не таскать, на стенах матерные слова не писать.
– Босс… – негодующе пробормотал один из амбалов. – Что вы, в натуре…
– Я сегодня в игривом настроении, друг мой, – жестко улыбнулся седой. – Шутю… Марш на кухню! Кирочка, проследи…
Вся троица торопливо ринулась к выходу, возникло даже легкое столпотворение в дверях. Вынув освобожденные руки из-за спины, Родион потер запястья.
– Надеюсь, вы не будете устраивать дурацких штучек с тигриными прыжками через всю комнату? – усмехнулся седой, отделенный от Родиона двуспальной кроватью.
– Не буду, – мрачно сказал Родион. Вновь поморщился.
– Больно? – заботливо спросил седой. – Может, сначала позвать Кирочку на предмет легонького минета? Ну, как хотите. – Он широко улыбнулся, но в глазах по-прежнему стоял неприятный холод. – Вы счастливчик, Родион Петрович.
И не принимайте близко к сердцу Кирочкины забавы с батарейкой – право же, это было нечто вроде общественного порицания, предусмотренного иными статьями старого уголовного кодекса… После прегрешений, подобных вашему, люди чувствуют себя заново родившимися счастливцами, если им удается вырваться голыми и босыми, но с целыми конечностями, не потерявшими в количестве… Такие уж игры. Открою вам секрет: жестокость и кровь большей частью проистекают не из пристрастия к садизму, а из жизненной необходимости поддерживать свое реноме в глазах окружающих, ждущих только момента, чтобы лягнуть ослабевшего… Впрочем, об этом за все время существования человечества написано столько, что интеллигентный человек вроде вас должен иметь кое-какое представление о Боге и установлениях теневой стороны улицы… Вы уж простите, что пришлось так негуманно поступить с вашей девочкой. По зрелом размышлении сами поймете, что иного выхода не было. Понимаете ли, она выложила все без малейшего, поверьте, физического воздействия. Ей даже не показывали ножиков или утюгов – ну кто из серьезных людей таскает с собой утюги и ножики? Поверьте человеку опытному: такие люди представляют источник повышенной опасности. С той же откровенностью начинают петь арии еще на пороге следовательских кабинетов… Вам это надо? Таких девочек, Родион Петрович, не счесть на каждом углу… – Он улыбнулся, точнее, показал зубы. – Поскольку на вашем лице не читается особых эмоций, рискну предположить, что в глубине души вы признаете мою правоту…
– Что вам нужно?
– Не спешите. В кои веки случилось поговорить с культурным человеком… Ваша задумка с автобусом была неплоха. Во второй раз, конечно, не сработает… Кстати, насчет заказного убийства. Кому вы помазали лоб зеленкой – Вершину, Хоботову или Мазину? Впрочем, я не настаиваю. У каждого свои маленькие тайны. Все три акции были проведены блестяще, к какой бы из них вы ни были причастны, работа ювелирная… Родион Петрович, Кирочка обидела вас батарейкой только потому, что я хотел взглянуть, как вы отреагируете на активное следствие. Вы хорошо держались. Конечно, это еще ни о чем не говорит. Есть обработка, которая быстренько сломала бы и вас, и людей потверже, но в мою задачу это не входило… Вы, повторяю, счастливец.
Кокаин мы, признаюсь, уже извлекли. В самом деле, нисколечко не подмок. А деньги, если уж совсем откровенно, были не мои. Но оба этих факта ни в коем случае не спасли бы вас от штрафа. Вас выпотрошили бы дочиста, пустив голым и босым – а то и закатав под асфальт… Можете мне поверить, так и случилось бы. Хотя я не уверен, что вас непременно убили бы – ведь в милицию или Чека вы пойти никак не можете… Более того, они к вам сами приходят. Очаровательное создание – Дашенька Шевчук, а? Интересно, вы представляете, что это за кобра?
– Представляю, – сказал Родион. – Наслышан.
– Вам невероятно повезло. Тех ста пятидесяти миллионов я с вас требовать не буду. Владейте. Мало того, сделаю так, чтобы их хозяин бесповоротно потерял след. Поскольку я не филантроп, вам придется отслужить. Один-единственный раз.
Родион поднял на него глаза, натянуто усмехнулся:
– Интересно, что это за одна-единственная услуга ценой в сто пятьдесят миллионов?
– И весом, добавлю, всего в девять граммов… Точнее, учитывая контрольный выстрел, в восемнадцать.
– Кого? – тихо спросил Родион.
Седой вынул руку из внутреннего кармана, глянул на плоскую черную коробочку, оглянулся на окно:
– Дашеньку Шевчук. По-моему, вы на собственном опыте поняли уже, насколько эта очаровательная особа может усложнить жизнь мирному обывателю…
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Это и будет ваш выкуп.
– Она, наверное, многим мешает жить? – спросил Родион.
– Не то слово.
– И мешает, надо полагать, долго?
– Дольше, чем следовало бы.
– Неужели вы первый, кому эта светлая идея пришла в голову?
– И даже не десятый, наверное, – безмятежно сказал седой. – Не стану скрывать, задание архисложное. Пытались не раз – правда, не все покушавшиеся попали в цепкие лапы закона, так что не служите по себе панихиду заранее.. Да, нелегко. Адски трудно. Но вы – везучий новичок, которому удавались весьма сложные дела. Везение, как считают некоторые, по праву считающиеся знатоками предмета, такая же физическая категория, как ловкость в управлении машиной или хорошая реакция. И потом, вы человек со стороны. Вас неимоверно сложно будет вычислить.
– И все же…
– Родион Петрович! – с мягкой укоризной сказал седой. – Это не дискуссия. Это, если хотите, производственное совещание. И к претворению исторических решений в жизнь вы приступите завтра же. Реквизит получите. Пистолет пристрелян. Если нужна машина, чтобы не светить одну из ваших, скажите. И никто не будет подстерегать вас с обрезом наперевес неподалеку от театра военных действий – на вас уже висит столько… Кое о чем я, вероятно, и не знаю – вы же вашей девочке далеко не все сказали… Вы в ситуации, когда никакое сотрудничество со следствием не спасет от стенки. А пожизненное заключение – штука еще пострашнее стенки… Лучше уж – самому и сразу. Вас не надо держать в руках после…
