Отворилась дверь. Вадис энергично вошел в приемную, остановился в центре, оглядел присутствовавших. Увидев Грабина с Савельевым, скомандовал:
— Ко мне.
Генерал снял китель, устало опустился в кресло. Разрешил сесть офицерам. Грабин стал доставать из пухлого кожаного портфеля папки с документами.
— По вашим лицам вижу, пришли не с пустыми руками, — генерал нетерпеливо заерзал, — докладывайте.
— Товарищ генерал-лейтенант, — Грабин волновался, его выдавал чуть звенящий голос, — считаем, что дело об установлении факта смерти Гитлера и Браун и об идентификации их трупов в целом завершено.
Глаза Вадиса вспыхнули. Он сразу не нашелся, что ответить. Ему, опытному, как он полагал, оперативнику, было невдомек, как можно за такой короткий срок, при отсутствии достаточных исходных сведений, в условиях всеобщего хаоса после взятия Берлина размотать такой сложный клубок. Он весь горел. Его лицо стало покрываться красными пятнами. Он встал, обтерся платком, приоткрыл окно. Слова полковника не вызвали радости, но заронили неосознанную пока тревогу. В таком состоянии он всегда переходил на «вы».
— Продолжайте, полковник.
— Товарищ генерал-лейтенант, нами выявлено последнее недостающее звено. Мы нашли, задержали и допросили некую Кети Хойзерман, ассистентку профессора Блашке, который на протяжении длительного времени являлся личным стоматологом Гитлера и Браун. А также ортопеда Эхтмана, изготавливавшего этим особам зубные протезы. Ими по памяти были сделаны схемы челюстей Гитлера и Браун. Хойзерман и Эхтман опознали фрагменты челюстей трупов мужчины и женщины, обнаруженных во дворе рейхсканцелярии. Кроме того, благодаря Хойзерман нам удалось найти рентгеновские снимки челюстей Гитлера и Браун. Так вот, товарищ генерал-лейтенант, — Грабин достал из папки и протянул Вадису документы, — рентгеновские снимки, графические изображения челюстей и сами челюстные фрагменты полностью сходятся. Протоколы допросов Хойзерман и Эхтмана также подтверждают все ортопедические изменения в зубных рядах Гитлера и Браун, в том числе наличие особого вида и формы золотых протезов, изготовленных в последний год. Уверенны, товарищ генерал-лейтенант, достоверно установлен факт смерти Гитлера и Браун, и трупы их идентифицированы.
Вадис бегло просмотрел протоколы допросов стоматологов, акты опознания ими фрагментов челюстей, заключение судмедэкспертизы, фотографии и рисунки, долго сидел, насупившись, как будто не замечая офицеров и думая о своем. Вошел адъютант и поинтересовался, примет ли Вадис прибывшего генерала Берзарина?
— Нет. Извинитесь перед ним за меня.
Когда адъютант затворил дверь, генерал спросил:
— Где Блашке?
— Блашке исчез из Берлина вместе с Морелем, бывшим личным врачом Гитлера, 24 или 25 апреля, — Грабин поглядел на Савельева, как будто прося у него поддержки.
— Разрешите, товарищ генерал-лейтенант? — Савельев встал, одернул китель, достал протокол допроса Ганса Баура. Вадис кивнул.
— Из показаний допрошенных, в том числе группенфюрера СС Баура, личного пилота Гитлера, — Савельев передал Вадису протокол допроса Баура, — Блашке вылетел 24 апреля из Берлина в Бертехсгаден. Возможно, он задержан там контрразведкой союзников. Было бы правильным сделать им запрос по этому поводу. А если бы они еще и копию его допроса нам переслали, было бы вообще здорово.
Вадис сделал пометку в блокноте, вернул документы Савельеву и обратился к Грабину:
— Где сейчас эти Хойзерман и Эхтман? Я сам хочу их допросить. Они у вас?
— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант. Мы их отпустили по домам, взяв с них подписку о невыезде.
Генерал рассвирепел. Со всей силой треснул кулаком по столу, отчего на пол полетели документы, ручки, карандаши. Он взревел:
— Как отпустили?! Под какую такую подписку?! Кто разрешил?!
— Мы им обещали, товарищ генерал-лейтенант. Да и вернуть их нет никакой проблемы, — Грабин даже растерялся.
— Как это обещали? — не унимался Вадис, — Вы что, совсем сдурели? Вы хоть понимаете, что они наверняка уже сбежали из города или легли на дно. В лучшем случае задержаны оперативниками НКВД? Тогда мне перед Серовым унижаться придется, прося его разрешения на дополнительные допросы. И все из-за вас, болванов.
Генерал приказал Грабину:
— Звоните своим. Чтобы немедленно нашли и задержали стоматологов.
Грабин позвонил и отдал приказ на задержание Хойзерман и Эхтмана. Но Вадис не успокоился. Теперь он обрушился на Савельева:
— Подполковник! Вы что, чем-то обижены по службе? Или заболели?
— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, — выпалил Савельев, встав перед Вадисом по стойке смирно. Гнев генерала застал его врасплох.
— Так почему же тогда всякие дурацкие рапорты пишите?! А ваши начальники, — генерал ткнул пальцем в Грабина, — ничего не знают. Вы что же, не соображаете, что в условиях неоконченной войны, накануне столкновения с Японией никто из офицеров военной контрразведки демобилизовываться не собирается?
Вадис нажал кнопку вызова. Вошел адъютант.
— Коньяку мне.
Адъютант быстро достал из шкафа поднос с бутылкой коньяка, поставил на него три рюмки, блюдце с нарезанным лимоном, приготовился разливать.
— Этим не наливать, — генерал кивнул в сторону офицеров, — мне налей в стакан и иди.
Он в два глотка опорожнил стакан и убрал в шкаф поднос.
— Пока я отсутствовал, мой зам, генерал Мельников, ваши документы рассмотрел. Но, будучи человеком дальновидным, он в соответствии с приказом Абакумова ваше личное дело направил в Москву. А сегодня мы получили телефонограмму из Главного управления, в которой мне приказано вас, подполковник, направить в распоряжение Главного управления военной контрразведки Смерш. Ну что, Савельев, рады?
Савельев совершенно не понимал, о чем идет речь. Сглотнув слюну, хриплым голосом спросил:
— Товарищ генерал-лейтенант. Можно поинтересоваться: о чем, собственно, вы говорите? Я никаких рапортов не писал. И о приказе товарища Абакумова ничего не знаю.
Генерал с недоверием поглядел на Савельева, вынул из папки документ и положил на стол.
— Читайте на здоровье.
Савельев взял лист бумаги, но от волнения вначале ничего не смог разобрать. Рука дрожала, буквы скакали перед глазами. Он с трудом сфокусировал внимание на бланке: «Ленинградский государственный университет». Встряхнул головой, стараясь отбросить нахлынувшее и окутавшее волнение. Собрался и прочитал:
«Начальнику Главного управления контрразведки Смерш Наркомата обороны СССР генерал-полковнику тов. Абакумову
Товарищ генерал-полковник! В связи с победным окончанием Великой Отечественной войны, необходимостью подготовки кадров для советской промышленности и науки прошу Вас демобилизовать из рядов Вооруженных сил и направить в распоряжение ректората товарища Савельева Александра Васильевича. Тов. Савельев — один из молодых и талантливых советских ученых-физиков, в чьих знаниях сегодня особенно нуждается страна.
Ректор, профессор А.А. Вознесенский».
Савельев улыбнулся. Он понял, что за этим письмом стоит его научный руководитель, декан физического факультета ЛГУ, заведующий кафедрой оптики, один из основоположников современной спектроскопии профессор Сергей Эдуардович Фриш. Декан спешил вернуть своих оставшихся в живых питомцев.
— Чего это вы улыбаетесь, Савельев? — генерал чуть смягчил тон. — Вы хоть понимаете, что письмо подписано не просто ректором университета, а родным братом первого заместителя председателя Совнаркома товарища Вознесенского Николая Алексеевича?
— Все понятно, товарищ генерал-лейтенант.
