Теперь все понятно. Никакого рапорта никуда я не писал. Рад, конечно, что меня не забыли в университете. Но, поверьте, для меня это письмо — сюрприз. Просто один очень хороший человек и талантливый ученый хочет не растерять своих учеников.
— Профессора Фриша имеете в виду? — уже спокойно спросил генерал.
— А вы его знаете? — удивился Савельев.
— Лично не знаком, но много наслышан о нем положительного. Да, а приказ генерал-полковника о том, чтобы всех старших офицеров контрразведки, имеющих естественно-научное или техническое университетское образование, таких вот, как вы, академиков хреновых, — Вадис уже совсем по-доброму улыбнулся и крякнул для солидности, — направлять в его распоряжение. Слава богу, у нас их в контрразведке мало. Думаю, подполковник, в Москве разберутся, где вам служить. Но, если не ошибаюсь, вам в скором времени придется плотно работать с профессором Фришем и другими физиками. И все благодаря, кстати, вашему Бауру.
Савельев обтер носовым платком взмокший лоб и шею.
— А можно я никуда не поеду? Товарищ генерал-лейтенант?
Вадис недовольно заворчал:
— Нет, мой милый. Ничего не выйдет. Я вовсе не желаю ссориться с руководством. Собирайте вещи. Завтра со мной полетите в Москву. Хотя, если честно, мне жаль расставаться с вами, — он повернулся в сторону Грабина. — Вернусь через неделю. Смотри, Грабин, чтобы девятнадцатого числа стоматологи были у тебя. Будем допрашивать. И моли бога, чтобы они не сбежали. После допроса результаты дела доложим маршалу Жукову и генералу Серову. Все документы приведи в порядок и подготовь краткий доклад. А пока помалкивай. Все свободны.
Савельеву хотелось добежать до Шпрее и утопиться. Он пытался закурить, но спички ломались. Грабин дал прикурить ему от трофейной зажигалки, закурил сам.
— Держи, Саша, на память, — полковник вложил в ладони Савельеву немецкую никелированную зажигалку, — пойдем, пройдемся. Да успокойся ты, наконец. Ну не знал я ничего об этом письме! Если бы знал, думаешь, не предупредил бы тебя?
Савельев не мог сосредоточиться, не понимал, что говорит Грабин. Голова гудела. Он представить не мог, что будет с ним дальше.
— Успокойся, Савельев. Дело мы сделали. Это главное. А дальше… Мы с тобой люди военные. Где прикажут служить, туда и поедем. Ты еще совсем молодой. У тебя все впереди. Жизнь гораздо богаче и интереснее, чем мы ее знаем. А что мы с тобой видели? Война, смерть, голод, разруха, горе и слезы. Думаю, многое изменится. Знаешь что, поехали ко мне. Выпить надо. Позовем Мирошниченко, Лену. Поехали.
Сборы были скорые. Сизова, утирая то и дело рукавом гимнастерки льющиеся ручьем слезы, сложила в чемодан вещи Савельева, продукты, заботливо приготовленные старшиной Кухаренко. Постучали. Лена лихорадочно вытерла полотенцем лицо, вскочила на ноги, одернула гимнастерку
— Чего тебе? — спросила она, увидев в двери кислую физиономию старшины Кулешова.
— Товарищ старший лейтенант. Пошли. Вас там все ждут. Товарищ подполковник волнуется.
— Волновался бы, сам бы пришел, а не тебя бы послал.
— И за что вы меня не любите, товарищ старший лейтенант? — спросил старшина.
— А за что вас любить? — Сизова приводила себя в порядок перед зеркалом. — Ты вот часто ли жене с дочерьми писал с фронта? Небось с фронтовыми подругами развлекался? Может, и подполковник с тобой в компании?
Кулешов крепко схватил Лену за локоть и резким движением повернул к себе.
— Я понимаю, как вам больно. Но не смейте так говорить об Александре Васильевиче и обо мне. Моя жена и дочери — святое. Полагаю, товарищ подполковник так же и о вас думает.
Отвальная была недолгой. Разговор не клеился. Выпили. Пожелали Савельеву, как полагается, удачи на новой службе и разошлись.
Сизова просидела до глубокой ночи в кабинете Савельева, не проронив ни слова. Савельев что-то говорил, постоянно курил, меряя длинными шагами кабинет, гладил ее волосы, руки. Она словно окаменела. Ничего не слышала, не понимала слов, не ощущала прикосновений его рук. Когда в кабинет вошел старшина Кулешов и сказал, что пора ехать на аэродром, она с трудом поднялась, опираясь на руку подполковника, вышла во двор. У машины не своим голосом вымолвила:
— Я буду ждать тебя.
«Дуглас» с запущенными двигателями принимал пассажиров. Вадис на приветствие подполковника Савельева только угрюмо кивнул головой и тяжело стал подниматься по трапу. В самолете было холодно. Савельев укрылся шинелью с головой и попытался уснуть. Но вместо сна перед глазами прыгали, словно кадры фронтовой кинохроники, перемежаясь во времени и пространстве, штурм рейхсканцелярии, бои у Рамушево, прогулка с Сизовой по Берлину, бомбежка под Минском в сорок четвертом, мамины руки, державшие его голову во время прощания в Ленинграде, допрос Баура.
Савельев стянул с головы шинель, осмотрел салон, освещенный тусклым светом синей лампы, прикрученной над входом в пилотскую кабину. Немногочисленные пассажиры, в том числе и Вадис, спали под монотонный гул двигателей. Через иллюминатор были видны редкие огоньки на проплывавшей внизу земле.
«Что, собственно говоря, произошло? В минуту слабости я подумал, что война окончена, что моя миссия завершена, что я могу вернуться к любимому делу, могу работать, создавать семью. Видимо, Вадис прав, а я нет. Ну да ладно. Бог не выдаст, свинья не съест. Завтра разберемся. А все же здорово, что мы размотали дело о смерти Гитлера».
Он не знал, что завтра Вадис доложит генерал-полковнику Абакумову предварительные результаты расследования факта гибели Гитлера и Браун, а Абакумов незамедлительно сообщит об этом Сталину. Савельев не мог даже предположить, что Верховный главнокомандующий вызовет заместителя председателя Совнаркома, наркома внутренних дел Л.П. Берию и прикажет ему форсировать проведение операции «Миф» по проверке фактов гибели Гитлера, Геббельса, Евы Браун, генералов Кребса и Бургдорфа. Что по приказу генерал-майора Сиднева 17-я опергруппа НКВД полковника Архипенкова в Берлине приступит к поиску, выявлению, задержанию и допросам лиц, причастных к высшему руководству Третьего рейха, НСДАП, вермахта, люфтваффе, СС и СД, абвера и полиции. Что в оперативном секторе НКВД города Берлина в рамках операции НКВД под кодовым названием «Миф» будет заведено агентурно-розыскное дело на Адольфа Гитлера за № 300919. Что в этой операции задействуют сотни офицеров-оперативников из НКВД, а офицеры военной контрразведки Смерш и войсковой разведки будут оказывать им содействие.
Савельев никогда не узнает о том, что генерал Абакумов, как и обещал, 31 мая доложит Сталину об окончательных результатах расследования, подтверждающего смерть Гитлера. А за пять дней до этого, 26 мая, Сталин в беседе с официальным представителем президента США Гарри Л. Гопкинсом сделает неожиданное для военных контрразведчиков заявление о том, что Гитлер вместе Геббельсом, Борманом и Кребсом якобы бежали из Берлина и скрываются от союзников.
В сообщении газеты «Правда»
