Всем хорошим во мне я обязан книге. Это Горький, Алексей Максимович. То есть, Алексей Максимович – это Пешков, а Горький у нас – Максим… Но Горького, он же Пешков, мы трогать не будем. А почитаем-ка мы что-нибудь веселенькое, жизнеутверждающее, ни к чему не обязывающее… Джерома почитаем, «Трое в лодке, не считая собаки», или еще что-нибудь в этом же роде. Нет, когда хочется просто посмеяться, лучше Джерома ничего не найдешь. Как они масло в чайник запихивали, как палатку под дождем ставили, а потом консервную банку с ананасами вскрывали – мачтой, с размаху… Про ирландское рагу почитаем, как Монморанси, фокстерьер, им крысу принес для полноты букета… Да, так и сделаем. И чтобы ничего такого, с заумью, с чертовщинкой. Короче, никакого По – он же Эдгар, он же Аллан…»
Он свернул за угол, пересек, прыгая через мелкие прозрачные лужи, внутридворовый проезд и двинулся наискосок через двор к своему подъезду, минуя мокрые песочницы с забытыми совками и игрушечными самосвалами, блестящие после дождя детские горки, лесенки, чахлые саженцы, уже который год не могущие решить, засохнуть им или все-таки приняться, перекладины для выбивания ковров, на которых подтягивались мальчишки, и разновысокие турники, на одном из которых монументальная старуха в пестром ситцевом халате выбивала полосатые домотканые половики – и где, спрашивается, она их откопала? Потом он увидел стоянку перед подъездом и свой бежевый «пассат», тоже до блеска отмытый дождем, и настроение разом упало, потому что рядом с машиной, как давеча на стоянке около прокуратуры, томилась, терпеливо переступая с ноги на ногу, Варечка Наумова.
Из чего следовало, что пресловутая женская гордость, если и существует, надевается, как пальто, когда в этом есть необходимость. А если необходимости нет, женщина порхает налегке – без гордости. А также без стыда, без совести и без малейшего понятия об элементарных приличиях.
Охваченный раздражением пополам с неловкостью из-за того, что между ними произошло (и в гораздо большей степени из-за того, что могло случиться, но не случилось), Андрей чуть было не прошел мимо, сделав вид, что не заметил младшего советника юстиции Наумову. Но в последний момент все-таки взял себя в руки и повернул к стоянке, тем более что, поступи он иначе, она бы его почти наверняка окликнула. А если бы не окликнула, получилось бы еще хуже, потому что – жалко ведь человека, елки-палки!
– Что случилось, Варвара Никитична? – с вежливым удивлением спросил он, на всякий случай сделав вид, что между ними ничего не было (а если и было что-то, то он этого, хоть убей, не помнит).
Тем не менее, что-то было, и он об этом превосходно помнил. Взгляд сам собой, будто намагниченный, скользил по ее стройной фигурке, перебегая с высокой груди на то место, где кончалась форменная юбка, скользя вниз и снова поднимаясь вверх. Андрей поймал себя на том, что вспоминает, как она выглядит без одежды, смутился, разозлился и сфокусировался на ее лице. Намного легче от этого не стало, но он, по крайней мере, перестал напоминать самому себе сексуально озабоченного идиота, который принародно раздевает женщину взглядом.
– Вы знаете, Солодовникова нашли, – сообщила Варечка, смущенно потупив взгляд.
– Что значит – нашли? – изумился Андрей. – Он что, скрывался? Что он опять натворил, этот зодчий?
– Умер, – развеяла его недоумение Варечка. – Точнее, убит.
Без малейшего понуждения со стороны Андрея она пустилась в разъяснения. Оказывается, пока он спал после дежурства, некий пенсионер имярек, проживающий по известному адресу, спустился в подвал по каким-то своим делам – надо полагать, за соленьями, вареньями и прочими маринадами. В подвал ему удалось проникнуть далеко не сразу: какие-то хулиганы заклинили замок, сломав в нем ключ. Взломав дверь, пенсионер имярек обнаружил, что свет в подвале не горит, и даже выключатель со стены куда-то пропал. Будучи человеком предусмотрительным, поименованный гражданин включил принесенный с собой карманный фонарь и беспрепятственно проследовал к своей кладовке, расположенной в дальнем тупике коридора. Здесь он каким-то образом ухитрился споткнуться и опрокинул составленные в углу старые доски, разрозненные лыжи и прочий хлам, который имеет обыкновение скапливаться в подобных местах.
Падая, одна из упомянутых лыж глубоко пробороздила свежую штукатурку. Случайно заметивший это явление пенсионер удивился: еще неделю назад никакой штукатурки тут не было и в помине, а была глухая, голая бетонная стена, сложенная из массивных фундаментных блоков.
Поковыряв штукатурку ногтем (она оказалась уже основательно подсохшей, но отковыривалась достаточно легко), любознательный пенсионер обнаружил под ней кирпичную кладку, тоже довольно свежую. Все это показалось бдительному старперу весьма подозрительным, и дальше все пошло, как по писаному: домоуправление, участковый, милиция, дворник с ломом, а в итоге – прикованный к стене наручниками и замурованный труп страшно избитого человека, в котором почти сразу удалось опознать жильца соседнего дома Петра Ивановича Солодовникова.
Кладка и впрямь была свежая, положенная никак не более двух, от силы трех дней назад. Без воды человек может прожить неделю, без пищи – сорок дней. Неизвестно, как у прораба обстояли дела с кислородом, но умер он не от удушья, а в результате того, что разбил себе голову об стену – не то пытался таким образом разрушить свою тюрьму, не то сошел с ума и покончил с собой в припадке панического буйства.
Ввиду отсутствия других свободных сотрудников выехать на место преступления пришлось младшему советнику юстиции Наумовой. Варечка клялась, что более жуткой гримасы, чем та, что застыла на превращенной в сырую котлету физиономии бывшего прораба, ей не доводилось видеть никогда.
Андрей уже, было, собрался изречь по этому поводу что-нибудь этакое, цинично-легкомысленное, в стиле незабвенного опера Быкова, но оказалось, что Варечка сказала еще не все.
Вернувшись в прокуратуру, она обнаружила там некоего незнакомого гражданина в штатском, который слонялся из кабинета в кабинет, донимая сотрудников настойчивыми расспросами – о ком бы вы думали? – да о вас же, Андрей Николаевич! Ему, видите ли, понадобилось срочно увидеться со следователем Кузнецовым, что, на взгляд Варечки, было стопроцентным враньем, поскольку упомянутый гражданин не столько искал Андрея, сколько пытался разнюхать побольше информации о нем: кто он, что он, с кем живет и что из себя представляет. Варечка, на которую он налетел, явно отчаявшись добиться толку от других сотрудников прокуратуры, не сказала ему ни словечка. Но подозрительный гражданин не сдался и направился прямиком в кабинет прокурора. Некоторое время в кабинете было тихо, а потом они вдруг принялись жутко
