— Вы сказали, уважаемый, — задумчиво произнес Латиф, — что маленькие люди часто помогают большим развеять сомнения и выбрать правильный путь?
— Да, я сказал это.
— Но часто ли бывает так, что, помогая большим людям найти правильный путь, маленькие люди не ищут для себя своих маленьких выгод?
— Это справедливо, уважаемый Латиф, — степенно кивнул я, — большим людям свойственно искать больших выгод, а маленьким — маленьких. Большой человек может поступиться маленькой выгодой ради большой, а маленькому человеку поступиться нечем.
— Если бы маленькие люди знали, что большая выгода большого человека принесет им их маленькую выгоду, то с большим старанием помогали бы большому человеку найти правильный путь к его большой выгоде…
Теперь мне, Дмитрию Баринову, маленькому человеку-ретранслятору, стало ясно многое. Латифчик явно размышлял над тем, а что он лично будет иметь с успешной сделки между Абу Рустемом и Ахмад-ханом. Интересовался за комиссионные, как говорили когда-то в Одессе. Я, конечно, не знал, какие материальные интересы может иметь товарищ Латиф, но Чудо-юдо, видать, знал их как дважды два.
— Светлейший шейх Абу Рустем, — сказал я, вовремя посмотрев под ноги и аккуратно обойдя торчащий из почвы стабилизатор 82-миллиметровой мины, — как-то раз вспоминал об одном маленьком человеке, которому было поручено ходить в Иран с караванами, доставшими оружие Ахмад-хану, а в обмен привозившими туда чаре и героин. Этот маленький человек искал своих маленьких выгод и регулярно утаивал небольшие суммы от продажи наркотиков. Дела ведь шли неофициально, без строгой бухгалтерии. В Иране с наркотиками боролись очень строго, цены были высокие — за риск, — и маленький человек, покупая ровно столько оружия, сколько требовалось Ахмад-хану, мог кое-что оставить себе на черный день. Но поскольку хранить эти денежки ни в Афганистане, где шла война, ни в Иране, где их в любой момент могли конфисковать, было нельзя, этот маленький человек нашел другого маленького человека, который создал в Бендер-Аббасе маленькую торговую фирму, а в Шардже, на другом берегу Персидского залива, открыл ее филиал. Конечно, время было неспокойное, то ирано-иракская война, то «Буря в пустыне», но бизнес есть бизнес. Через подставную фирму маленького иранского человека небольшие деньги маленького человека Ахмад-хана переплывали залив и ложились на банковский счет филиала в Шардже. Однако маленького иранского человека арестовали и расстреляли за торговлю наркотиками, а все его имущество конфисковали. В Бендер-Аббасе, естественно. А вот в Шардже филиал приобрел по дешевке Абу Рустем. И узнал, что маленький человек Ахмад-хана очень страдает оттого, что его последние полтора миллиона долларов оказались в чужих руках. Но как он будет рад, если узнает, что светлейший шейх не зарится на чужое добро и готов оказать маленькому человеку протекцию…
— О, почтенный! — покачал головой Латиф, которому (я лично уверен в этом!) за время моего повествования несколько раз приходила в голову идея перерезать мне глотку. — Я думаю, что если бы все это было правдой, то маленький человек сделал бы все от него зависящее, чтобы помочь Абу Рустему найти общий язык с Ахмад-ханом.
Я-то думал, что на встречу с Ахмад-ханом мне придется пилить часа три, куда-нибудь в горы, в пещеру типа такой, какая была в сказке про Али-Бабу и сорок разбойников. Но все оказалось намного проще. Попетляв по разрушенному кишлаку, мы прошли через давно отсутствующие ворота, которые, должно быть, вышибли танком вместе с частью дувала, и оказались в маленьком дворике очередного раздолбанного домишки. Казалось, что во дворе никого нет, и, не установи мне Чудо-юдо инфракрасное зрение — как это у него получается, интересно? — я бы в это запросто поверил. Но, поскольку людям и в темноте свойственно излучать тепло, мои глазки увидели два десятка вооруженных бойцов, расположившихся в темноте за развалинами разных построек. За нашими спинами в воротах никто не показывался, но кое-какой шорох за дувалом слышался.
— Спускаемся вот сюда, уважаемый, — гостеприимно пригласил Латиф, указывая на земляные ступеньки, уводящие куда-то под руины дома. Сердце мое опять екнуло. Запрут в зиндон или что тут имеется — вот и все переговоры. Обнадежило лишь то, что впереди брезжил красноватый свет. Чудо-юдо выключил за ненадобностью инфракрасное зрение, и я стал видеть все обычным образом.
Свет исходил от керосиновой лампы «летучая мышь» советского производства, висевшей на крюке под сводчатым потолком подвала. В этой подвальной комнатке площадью 2х2 метра проще было вести допрос с применением пыток, нежели деловые переговоры. Там находились два солидных мордастых моджахеда с «АКМами», которые вряд ли были высокими чинами. Скорее что-то вроде придворных гвардейцев.
Они сторожили небольшую дверцу, завешенную ковром с вытершимся ворсом. Должно быть, здесь, в «камере пыток», размещалась приемная-предбанник, а за маленькой дверцей располагался не то кабинет, не то тронный зал, и именно там восседал Ахмад-хан.
— Посидите здесь, уважаемый Рахмон, — скорее распорядился, чем попросил Латиф, пододвинув ко мне какой-то ящик. — Я должен сообщить о вас хану…
— Надеюсь, что он найдет время, возможность уделить время скромному слуге Абу Рустема, — вякнул я по инициативе Чудо-юда, хотя сам лично почему-то очень хотел, чтобы Ахмад-хан вообще не принял меня и сказал: «Гражданин Рахмон, ко мне люди на прием за две недели записываются. Давайте не будем нарушать общий порядок. Запишитесь в секретариате и приходите через две недели». Тогда я с чистым сердцем вернулся бы к Чудо-юду — если бы он, конечно, объяснил мне, как это сделать! — и сказал бы, что сделал все что можно, но бюрократы помешали…
Конечно, это была очередная хохма, родившаяся, как всегда, не от хорошей жизни, а от изрядного страха, который неистребимо сидел у меня в душе. Но тут вмешался Чудо-юдо:
— Так, опять шутить изволите, господин Баринов? Смотрите дошутитесь. Вертолет со спецгруппой «джикеев» уже вылетел из Кандагара. Максимум через полтора часа будет у вас, лучше рассчитывай на минимум, то есть на час. Но времени в целом гораздо меньше. Так что как следует соберись. Мне отвечай, не разжимая губ, внутренне, понял? Голос буду контролировать, но главное — фиксируй глазами Ахмад-хана. Если за пять минут диалога тебя не убьют, Вася по твоей визуальной информации, которую я ему передам, сумеет точно настроить ГВЭП и начать работу в режиме «У», то есть управлять Ахмад-ханом. Вообще-то настроиться ему можно и быстрее, но сейчас дальность не позволяет. Надо подобраться на пятьсот метров для полной надежности, потому что у Ахмада очень сильная контрсуггестия, с предельной дистанции ее подавить нельзя. Подобраться будет не так просто, так что держись.
— Это они что, по сто метров в минуту будут проходить? — спросил я, не открывая рта, главным образом для того, чтобы проверить, как меня услышит Чудо-юдо.
— Ничего, тише поедут — дальше будут. То есть ближе к цели. Отец умолк. Я не сомневался, что он продолжает слушать и, вероятно, видеть все, что тут у нас происходит. Но в течение длительного, как мне показалось, времени Чудо-юдо никак не вмешивался. А я сидел на старом патронном ящике и думал, чего там Латиф может наговорить хану. Мне казалось, будто доложить о том, что товарищ Рахмон прибыл на переговоры, можно по самой длинной мере в течение пяти минут. Что он там, решил полностью взять на себя мою миссию? Может, он вообще выйдет оттуда с коробочкой, стоящей на блюдечке с голубой каемочкой? От этой дурацкой мысли на душе у меня немного потеплело, но лишь на сорок секунд, не больше. Потому что по прошествии этих сорока секунд Латиф вышел из дверцы, поклонился и сказал:
— Ахмад-хан желает видеть посланца Абу Рустема!
Звучало это не очень обнадеживающе. Правда, это было еще не; «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!», но и не: «Униженно прошу почтить своим посещением!» Явно вопрос еще не был решен окончательно. А вертолет с «джикеями», поди-ка, уже пролетел немало километров. Ну, с Богом! То есть, бисмиллахи-р-рахмани-р-рахим!
За дверцей с ковром оказался еще один, промежуточный предбанник, где, скрестив мохнатые лапы на груди, стоял крупных размеров детина. Как только он отодвинулся, появилась возможность пройти еще в одну дверь. Вот там-то и был расстелен ковер, на котором типично по-восточному, скрестив колени, восседал круглолицый, чернобородый с проседью матерый дядя в американской камуфляжке, благородной зеленой чалме — небось был по совместительству хаджи каким-нибудь, метеорит целовать ходил в Каабе.
— Он, — беззвучно подсказал Чудо-юдо, который, должно быть, лично знал Ахмад-хана.
Я приложил руку к груди и поклонился.
— Да благословит Аллах мир и достаток в доме Ахмад-хана!
