взыщите.
– Славно поговорили, – фыркнул Сиверов. – Черт с вами, распоряжайтесь своей жизнью, как вам заблагорассудится. Теперь второй момент. – Перегнувшись через Чижа, он открыл бардачок и вынул оттуда плоскую коленкоровую папку с потертой позолотой. Из папки выглядывала похвальная грамота, которая была чуточку больше нее по размеру. – Вот, вам просили передать. За фотографию вы честно заплатили, грамоту не менее честно заработали… В общем, награда нашла героя.
Чиж поочередно разглядывал памятную фотографию и грамоту, водя по ним кончиками пальцев, и по его лицу блуждала задумчивая, грустная улыбка.
– Вот, значит, как вы на меня вышли, – сказал он, наконец, захлопывая папку. – Как Галина Ивановна?
– Не так, чтобы очень, – признался Глеб. – Она умерла. Вернее, убита. Вчера, пока вы были на дежурстве.
– Вы?..
– А что, похоже? Нет, Валерий Николаевич, не я. Это сделал кто-то другой, одновременно со мной пошедший по вашему следу и отставший от меня буквально на полшага.
– Кривошеин, тварь. Фашист, эсэсовец в галстучке… А вы говорите: оставь.
– Говорю, – кивнул Глеб. – И готов повторить еще хоть сто раз. Оставьте это, без вас разберутся. Вы только путаетесь у серьезных людей под ногами. Отойдите, ведь растопчут же!
– Ну, предположим, отойду. И что прикажете делать дальше?
– Вот так вопрос! – изумился Глеб. – Это уже ваше личное дело. Хотите – бегите, не хотите – ступайте к своему Степану Кузьмичу писать явку с повинной. Третьего-то, как я понимаю, не дано. В последнее время ваши художества уже нельзя списать на несчастный случай даже при самом горячем желании. Если не подадитесь в бега, вас повяжут в течение месяца…
– Раньше, – сказал Чиж, почему-то посмотрев на девушку в синем форменном кителе, которая все еще стояла поодаль, не сводя глаз с машины и держа правую руку в сумочке.
– Что у нее там? – без необходимости поинтересовался Глеб. – Уж не ствол ли?
– Вероятно, – равнодушно откликнулся Чиж. – Кстати, она мастер спорта по стрельбе.
– И то хлеб, – усмехнулся Слепой. – Значит, случайных жертв не будет. Между прочим, она, по-моему, в вас по уши влюблена.
– Знаю, – все так же равнодушно сказал Чиж. – И что теперь прикажете: жениться?
– Да, действительно…
– Я пошел, – решительно произнес Чиж, сгребая в охапку шуршащий пакет. – А то у нее не выдержат нервы, и она действительно что-нибудь выкинет. Да и разговор у нас с вами беспредметный. За фотографию и грамоту спасибо, а остальное – пустая болтовня.
Он распахнул дверцу и начал выбираться из машины.
– Только учтите, – сказал ему в спину Слепой, – эта пустая болтовня была ультиматумом. Больше я с вами разговаривать не стану. Еще раз встречу – или шлепну, или сдам ментам.
– Лучше уж шлепни, – не оборачиваясь, сказал Чиж и захлопнул дверь.
* * *
Утро двадцать третьего мая выдалось ясным и теплым. К восьми часам солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы греть по-настоящему, и одетые в пестрый летний камуфляж бойцы, которые с шести утра заняли огневые позиции в непролазных дебрях сирени и шиповника среди заброшенных могил, с удовольствием попеременно подставляли разные части тел его живительным лучам, потихоньку просыхая от холодной утренней росы и попутно прикармливая пробудившихся к активности комаров.
Нашпигованный электроникой черный микроавтобус, как обычно, торчал посреди чистого поля на обочине огибавшей кладбище по периметру дороги. Ввиду наступления оговоренной даты вахту в его салоне несли проверенные, прошедшие крещение кровью кадры: Хомут, чьи синяки уже начали приобретать желтоватый оттенок, Серго, все еще нервно вздрагивающий при воспоминании о пережитом в квартире компьютерщика Кришны ужасе, и мордатый Падлоид, увлеченно изучавший меню снятого с трупа системного менеджера Сережи дорогого ай-фона. Этот пост, который их шеф почему-то считал крайне ответственным, представлялся всем троим чистой воды синекурой. По идее, им надлежало внимательно следить за изображением, передаваемым спрятанной на могиле Тороповых камерой, чтобы не пропустить появления объекта. А чего, спрашивается, за ним следить, когда вокруг могилы полным-полно вооруженных людей, готовых разнести объекту башку раньше, чем ты успеешь доложить о его появлении?
В десять утра у парадного крыльца трехэтажного пряничного особнячка, где расположился головной офис принадлежащего Вронскому холдинга, остановился черный внедорожник «мерседес» с тонированными стеклами. Двое дюжих охранников, одетых, как на парад, извлекли из салона и торжественно внесли в здание несколько корзин с цветами. Ручки корзин обвивали траурные ленты, на которых, если приглядеться, можно было разобрать выведенные золотом надписи: «Дорогому Николаю от скорбящего брата», «Дорогой племяннице от любящего дяди», «Дорогой невестке от…» Корзины были доставлены в кабинет Большого Босса, придирчиво осмотрены, подвергнуты легкой, поверхностной критике и, наконец, одобрены, после чего их убрали с глаз долой и составили в отведенное специально для этой цели помещение.
Без двух минут одиннадцать глухие железные ворота, ведущие во внутренний двор офиса, распахнулись, и из них выкатился сверкающий черным лаком и хромом роскошный «майбах» Вронского в сопровождении двух джипов охраны. Кортеж затормозил у крыльца, где стояли с оружием наготове целых шестеро охранников, ровно на столько времени, сколько понадобилось, чтобы вынести из здания и снова загрузить в один из джипов корзины с цветами. Вслед за людьми, что несли корзины, с крыльца спустился начальник службы безопасности Кривошеин. Отдав остающимся в офисе охранникам последние короткие распоряжения, он уселся на переднее сиденье хозяйского автомобиля. Вронский на крыльце не появился: очевидно, опасаясь покушения, он решил на этот раз обойтись без привычной помпы и погрузился в «майбах» под надежным прикрытием бетонных стен и бронированных ворот пристроенного к особнячку гаража.
Как только цветы исчезли в полумраке затененного тонированными стеклами салона, и дверца захлопнулась, кортеж с солидной неторопливостью тронулся с места и в два счета скрылся за ближайшим поворотом. Александр Леонидович Вронский наблюдал за его отбытием сквозь матерчатые планки вертикальных жалюзи, стоя в полуметре от окна своего расположенного на третьем этаже кабинета. Потом смотреть в переулке стало не на что, и он вернулся за стол, успев краем глаза заметить остановившийся на противоположной стороне улицы «фольксваген-пассат» – уже очень немолодой, бежевого цвета, и притом не популярный у российских автомобилистов универсал, а непритязательный седан, в багажник которого не очень удобно запихивать саженцы, садовый инвентарь и предназначенную для вывоза на дачу старую мебель.
На людей, пользующихся подобными средствами передвижения, Александр Леонидович Вронский обычно обращал внимания не больше,
