Он, выдавив скупую улыбку, уверенно привлёк женщину к себе, поцеловал в податли-вые губы, огладил бёдра, отстранился, прошептав на ушко:
— Я не прощаюсь, впереди целая ночь. Действуй!
Магда улыбнулась в ответ. Улыбка вышла робкой и жалобной. Она, словно надевая маску бесстрастия, скользнула кончиками пальцев от беломраморного лба до нежного под-бородка и, так и не проронив ни слова, вышла из кабинета.
Камаев с минуту постоял неподвижно в центре кабинета, опустив голову, о чём-то раз-мышляя, наконец, пошевелился, помассировал пальцами виски и решительно направился в столовую комнату. Дальний, справа от входа угол занимала полуовальная стойка бара. Дос-тав из кармана электронную ключ-карту, он вставил её в невидимую под выступом стильной столешницы прорезь, крайняя панель отъехала в сторону, за панелью открылась стальная сейфовая плита с рифлёной блямбой кодового циферблата. Он привычно отщёлкал шестизначное число и отвалил бронированную дверцу.
О существовании этого сейфа, кроме хозяина, знала лишь Магда. Здесь хранились са-мые секретные документы, крупные суммы в рублях и валюте.
Доржи Камаев снял с полки и выложил на стойку несколько банковских упаковок с купюрами, карточки "Виза" и "Америкэн-экспресс", бережно вытащил и сразу сунул в правый внутренний карман пенальчик флэш-памяти в кожаном футляре.
…Подогнав блистающий чёрным лаком "Круизер" вплотную к заводским воротам Ка-маев выбрался из машины и огляделся. Он никогда здесь не бывал — не считал нужным, и в лицо его, естественно, никто из местного пролетариата узнать не мог. Ворота, сваренные из толстых рифлёных прутьев, при полном отсутствии какого-либо опоясывающего забора, смотрелись немного комично. Впрочем, объехать их по вздыбленной, загромождённой бу-лыгами земле, всё равно невозможно, так что дорога, перегороженная створчатой конструк-цией, оставалась единственным местом, доступным для транспорта. Неподалёку бледной поганкой торчала обзорная вышка, пристроенная к квадратному одноэтажному зданию с узкими окнами. Скорее всего, именно тут коротают время охранники. Подальше виднелась ещё парочка таких же вышек. Как бы там ни было, шефчуковский заводик — идеальное место для беседы с Капраловым. Под глубоким гипнозом он выложит всё о своих тайных замыслах и о связи с СОТОФ, а потом уснёт. И проснётся дома. Провал в памяти спишет на пьянку. В самом крайнем случае, основное рабочее место Унтера — заполненный бетоном подземный бункер станет его усыпальницей. И, может быть, через тысячу лет, если человечество раньше себя не погубит, какой-нибудь потомок Шлимана будет ломать голову над удивительным ритуальным захоронением.
Придерживая дверцу японского проходимца-внедорожника, он надавил на клаксон. Мощный гудок всколыхнул лесную тишину. Хлопнув дверью, из здания, как козлик из заго-на, выскочил худощавый мужик в камуфляже, остановился, приглядываясь.
— Чего надо?! Здесь частное владение! — Крикнул он, не подходя к воротам.
Какой неприятный, визгливый голос. И мужик противный. И настроение паршивое.
Камаев махнул рукой.
— Анатолий Демидович должен был оставить посылку. Я за ней!
— А! Щас! — Охранник дёрнулся к дверям.
Эй, эй, подождите! Вы бы хоть пропустили меня. Неприлично как-то. Я ж не бандит.
— Без пропуска не положено! — Отрезал камуфляжник, ныряя за дверь.
Без пропуска? Это что — шутка? А мужик ещё противнее, чем показался с первого взгляда. Шайтан с ним, никуда не денется.
Прошла минута, потом другая, потом третья. Из этой драной кордегардии больше ни-кто так и не выглянул. Похоже, ребята демонстративно не торопятся, вряд ли посылка в тумбочке за штабелем чугунных радиаторов. Потекла четвёртая минута. Лицо Камаева оста-валось безмятежно спокойным, но где-то под сердцем закипал гнев. Что за траханная страна, где любое чмо сортирное полагает, что может возвыситься, опуская ближнего? Типа реально — не по достоинству высок, а по низости соседа. Придётся поторопить.
Он свободно, как по ковру, прошёл по каменным обломкам, стремительно пересёк площадку между воротами и зданием, рывком открыв дверь, шагнул в темноватое помеще-ние, до отказа заполненное табачным дымом и алкогольными миазмами. Убранство соответствовало ароматам. И присутствующие тоже соответствовали. Прежде всего, внимание привлёк стол с водочными бутылками, обкусанными хлебными корками, луковой шелухой, жёванными окурками и разбросанными игральными картами. За столом на почётном председательском месте, спиной к глухой стене, лицом к двери громоздился здоровенный лысый бугай в сине-белой полосатой майке. Мясистые незагорелые руки, сплошь покрытые татуировкой, по своему окрасу необычайно подходили к тельняшке. Гармония полная. "В человеке всё должно быть прекрасно…" По правую руку от бугая растопырил локти квадратный коротышка — зеркальное отражение председателя в масштабе один к двум. Или два к одному? Не важно. Он повернул голову к вошедшему. В ущербных зубах зажата смятая в гармошку папироса. Спиной к Камаеву разместился тот самый противный мужичок в камуфляже. В правом углу строй порожней тары.
Вот такая, за долю секунды срисованная картинка.
Помешанный на чистоте Камаев содрогнулся. Мозг, между тем, анализировал увиден-ное. Судя по запылённости пустых бутылок, пьют здесь не первый день. И пьют не таясь. В наглую. Данный факт, сам по себе говорит о многом. То есть здесь не опасаются директор-ского нагоняя. Неужели эти уголовники — а в том, что перед ним уголовники, Камаев не со-мневался — на особом положении у Шефчука? Напрашиваются две версии: либо они облече-ны высоким доверием и выполняют какую-то грязную работёнку по указке директора, либо они его на чём-то подловили и теперь плотно держат за вымя. Тогда легко объясняется их вызывающее поведение. Что-то вызнали про подвал? В любом случае подобную практику надо ломать. Ай да Анатолий Демидович, ай да сволочь! А эти мерзкие типы — уже покой-ники. Загромождая угол пустыми бутылками, они наглядно показали собственную вседозво-ленность, утвердив себе тем самым смертный приговор. Поначалу Камаев собирался приме-нить простенькое усыпление охраны, чтоб гарды не путались под ногами, но открывшиеся обстоятельства исключили мягкое воздействие. Неплохо бы допросить. Допросить? Израс-ходовать частичку психической энергии? На всякую мразь? Больно жирно! А вот погово-рить…
Он сделал три шага к столу, изобразив возмущение.
— Сколько можно ждать?! Где посылка?
Глаза бугая наполнились кровью, как у всамделишного быка.
— Э-э, мужик, тебе чего сказано…?
— Погляди, — коротышка накрыл искалеченной клешнёй председательский кулак, — какая машинка.
Бугай, опершись руками о столешницу, приподнялся, сунулся к окошку.
— Ага, — глыбой нависая над помойным столом, выкатив бычьи глаза, он вперил в Ка-маева свирепый взгляд.
Мужичонка, сидевший спиной к двери, подхватился и, пробормотав что-то невнятное, нырнул Камаеву за спину. Там, привалившись боком к дверному косяку, перекрыв выход, он вытащил из кармана тонкий капроновый шнур.
Камаев не имел глаз на затылке, он и без них великолепно определял каждое движение за спиной. Он точно знал, что делает мужичок в каждую конкретную долю секунды. Вот он, намотав шнур на ладони, растянул удавку в руках, подёргал, будто проверяя на прочность, изготовился. Ну, ну.
Камаев заговорил быстро-быстро, с надрывом, изображая этакого немного напуганного интеллигента:
— Причём тут моя машина?! Что за комедия?! Это возмутительно! Я доложу Анатолию Демидовичу!
Коротышка дурашливо взмахнул руками.
— Ой, дяденька, ой, не надо! Мы исправимся!
Шакалы убогие, по недоразумению принявшие человечье обличие, всегда готовые к злодейству. Вон как быстро сообразили. Свидетелей-то нет. А Шефчуку заявят, будто за по-сылкой никто так и не заехал. Они охотятся стаей, высматривают слабого, набрасываются и пожирают. Но не сразу, не сразу, сначала поглумятся, натешатся чужой болью, вгрызаясь в живую плоть.
