— Я счастлив, — пробормотал я. — Лично я ничего не смыслю в подобного рода сделках.
— Нужно только подписать документы, — вмешался нотариус. — Я уже все подготовил.
— Ну что ж, — подытожил барон, — давайте спустимся вниз. Быть может, господин граф, вы хотели бы еще что-нибудь посмотреть!?
В какой-то момент я в нерешительности замер, боясь показаться смешным.
— Да, — вымолвил я наконец. — Да. Я бы хотел еще осмотреть склеп под часовней.
— Склеп? — повторил барон.
Внезапно он остановился, и кровь отхлынула от его полнокровного лица, а его жена прислонилась к амбразуре, став такого же серого цвета, что и камень, поддерживающий ее. Клер же опустила глаза, и несмотря на заливавшее нас солнце, они все трое, казалось, застыли, мучимые изнутри какой-то странной и смертельной болью.
— Это не к спеху, — поспешно добавил я.
— Да это не к спеху, — повторил барон слабым голосом. А затем, взяв меня под руку и ведя обратно, он добавил: — Лучше оставить мертвых в покое.
— Как? Вам никогда не приходила в голову мысль спуститься в склеп? — спросил я.
— Я туда уже однажды спускался.
— И что?
— А то, что у меня нет ни малейшего желания спускаться туда вновь.
— Он что, оказался слишком поврежденным?
— Вовсе нет. Однако, поверьте мне, господин граф, что погребать мертвых столь близко от живых далеко не самая удачная мысль.
После этих слов воцарилось молчание, едва нарушаемое свистом ветра. Я вновь ощутил то тягостное чувство, столь взволновавшее меня в начале визита, и подумал, что барон возможно не согласился бы с предложением нотариуса, не будь у него каких-то определенных оснований. Почему этот человек, который раньше и не думал о продаже замка, столь поспешно принял мои предложения?
Клер накануне сказала мне — ее родители терзались страхом. Мой взгляд без конца возвращался к пальцу барона к тому самому пальцу, который я так глубоко ранил всего несколько часов назад. Нет, страх — это не объяснение, и тайна Эрбо без сомнения заключалась в чем-то гораздо более ужасном.
Запутавшись в своих мыслях и отчаявшись убедить свою любимую я, желая умереть, сам следовал за бароном в гостиную. Нотариус утратил свою живость и, казалось, погрузился в какое-то мрачное размышление. Вынув из своего портфеля договор, он принялся отсчитывать деньги, в то время как мы с бароном ставили на пергаменте свои подписи. По правде говоря, я уже не понимал, сон ли это или же реальность. Во время нашего отсутствия в гостиную принесли поднос и бокалы. Барон налил нам старого вина, аромат которого я едва заметил.
Совершенно напрасно я твердил себе «Замок принадлежит тебе. Ты у себя дома. Прошлое — не в счет» — и все же я был опечален еще больше чем на похоронах моей матери. Наконец нотариус уверенным жестом закрыл свой портфель.
— Разумеется, господин барон, — сказал он, — вы располагаете достаточной отсрочкой, чтобы забрать…
— Благодарю вас, но мы уедем с наступлением ночи.
Я попытался было возразить.
— Не настаивайте господин граф, — продолжил он. — Я намерен уехать в Ренн, где мне предлагают одно очень интересное дело. С вашего разрешения несколько позже я заберу некоторые вещи, которые мне дороги. Вместе с тем я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы оставили ландо в моем распоряжении еще на несколько дней.
Оценив его учтивость, я в свою очередь предложил ему оставить карету у себя навсегда, и мы расстались лучшими друзьями. В то время как метр Меньян прощался с бароном и баронессой, я подошел к Клер.
— Я тоже поеду в Ренн, — прошептал я.
— Я запрещаю вам это.
— Но я не хочу терять вас.
— А я не хочу выходить за вас замуж.
— Почему?
— Это секрет.
— Уверяю вас, что я его раскрою.
— А я умоляю вас забыть меня.
— Ни за что!
Это были последние слова, которыми мы обменялись. Сильно взволнованный я сел в кабриолет, и мы уехали из замка. В голове моей уже крутилась тысяча смелых планов. Я был готов в случае надобности, выкрасть Клер. Я поклялся, что она будет принадлежать лишь мне и никому другому. Мое возбуждение, в конце концов, привлекло внимание нотариуса.
— Я вижу, господин граф, что вы испытываете то же впечатление что и я. Странная семья, не правда ли?
— Да, странная.
— Я бы даже сказал вызывающая беспокойство, — уточнил этот славный малый. — В их жилище царит — не знаю, как поточнее передать словами мое впечатление — какая-то угнетающая вас атмосфера. Эти люди, похоже, живут иначе, чем мы с вами. Однако нельзя сказать, чтобы они были таинственными, нет. Должен даже признать, что барон весьма недурно разбирается в юриспруденции. Однако я бы все же не хотел пребывать в замке вместе с ними. Возможно, это смешно…
— Вовсе нет. Я полностью разделяю ваше чувство. Была ли у вас возможность общаться с предыдущими владельцами замка Мюзияк, с этими Мерленом и де Дерфом?
— Нет. Никогда.
— Вы говорили, что один из них сошел с ума?
— Совершенно верно, господин граф. А другой покончил с собой.
Какое-то время метр Меньян пребывал в задумчивости, несомненно, размышляя над моими вопросами, а затем продолжил.
— Меня удивляет другое. Я ожидал встретить серьезный отпор, однако, когда Эрбо узнал, что вы намерены тут же расплатиться наличными, он немедленно уступил. Полагаю, что он спешит избавиться от замка.
Нотариус был несколько обижен тем, что ему не пришлось прибегнуть ко всевозможным юридическим уловкам. Я же решил не рассказывать ему то, что я видел накануне, так как был почти уверен, что Эрбо явились жертвами какого-то загадочного колдовства. А слова барона о склепе лишь подтверждали мое предположение. Разумеется, это не помогло мне проникнуть в тайну, оставшуюся для меня непостижимой. Вместе с тем я догадывался, что она как-то косвенно была связана с трагической судьбой тех, кто первыми завладели замком. Странное поведение Эрбо только укрепило мою уверенность в том, что я видел, и в том, что я не был подвержен галлюцинациям. Но тогда!.. Я опасался, что вновь приду к умозаключениям, которые поставят под угрозу мой рассудок. В итоге я решил раскрыть все свои затруднения духовнику, когда у меня будет на это время.
Между тем мы приехали в поселок, и нотариус, видя мое уныние и, возможно, догадываясь — ведь он был человеком на редкость проницательным — о пагубной страсти, которую я питал к дочери барона, весьма любезно пригласил меня на обед. Я с радостью принял приглашение, опасаясь остаться наедине со своими душевными муками. Рассказывать, каким был обед и как прошел остаток дня, было бы пустой тратой времени. Нотариус поставил меня в известность о придуманных им путях укрепления моего состояния. Вежливо внимая ему, я не переставал думать о владельцах замка, готовящихся к отъезду. Разумеется, через некоторое время я мог бы тоже поехать в Ренн и попросить у барона руки его дочери. Покидая Мюзияк, Клер не была потеряна для меня навсегда. Вместе с тем я испытывал глубокое беспокойство. Какое-то смутное предчувствие предупреждало меня, что я не должен дать ей уехать, и, по мере того как солнце опускалось к горизонту, тревога моя становилась все невыносимее. Я удалился, будучи не в силах выносить дальше вид подобных себе людей. Теперь я остро нуждался в одиночестве.
Выйдя из поселка, я направился к ландам, и величественный вид заходящего солнца, пурпурно-перламутрового цвета, еще больше возбудил мою любовь. Мои глаза наполнились горькими слезами. Я брел наугад, молча призывая себе на помощь небо и чувствуя себя еще более заброшенным, нежели скорбная душа. Сумерки вскоре окутали цветущие травы пепельным светом, а я так и не пришел ни к какому решению. Временами идея с женитьбой казалась чудовищной, и я прекрасно осознавал, что посельчане будут показывать на меня пальцами. Вдруг я так сильно пожелал этого союза, что даже почувствовал, как сердце перестало биться, и я зашатался, словно дуб под ударами топора. Над верхушками деревьев появилось огромное и красное ночное светило, похожее на ту древнюю луну, что вела друидов[10] к месту их жертвоприношений. Я же, словно неприкаянная тень, подсознательно направлялся к воротам замка. Я узнал дорогу, когда под моими ногами заскрипели камешки. Итак, я вернулся на место нашей первой встречи, я все еще ждал свою любимую в тот момент, когда она садилась в ландо, готовясь навсегда покинуть эти места! Полностью предавшись своему отчаянию и почти что сраженный болью, я побрел к воротам замка. Уцепившись за решетку, словно узник, в последний раз наблюдающий из своей камеры дневной свет, я обратил свой умирающий взор к этим высоким стенам, за которыми в течение многих лет она, наверное, заочно любила меня, не зная даже моего имени. А теперь… О, жестокий Бог! Едва наши руки успели соединиться, как мы тут же оказались разлученными. Просто и трогательно вплетая язвительные насмешки в мольбы, я поднял свои глаза к небу.
