— Нет еще. Найду.
Все равно какую. Он готов был работать кем угодно, даже курьером. Наконец-то он станет таким же, как другие! Ален не протестовал, когда сказали, что он будет жить с сестрой, но сам твердо решил не делать этого. Может быть, поживет у нее несколько дней, если будет необходимо.
Зачем говорить им об этом? Начнутся новые сцены, а его и так от них уже тошнит. Он хорошо всех знал, хорошо знал свою семью. Они кричали, ругали друг друга, отдавали слугам противоречивые приказания, а потом в конце концов каждый поступал как хотел.
Пусть уезжают! Только этого он и желал. И он начал считать минуты. Он то и дело поглядывал на маленькие электрические часы, вделанные в стену. Ел он машинально. Его мать тоже была замужем, прежде чем познакомилась с Эженом Малу. Она была женой депутата от Луары, который совсем недавно в течение нескольких месяцев занимал пост министра.
Она бросила его из-за Малу. Однажды, во время одной из обычных ссор матери с дочерью, Корина, которую упрекали за ее поведение, возразила:
— А ты? Если бы тебя не застали на месте преступления, стала бы ты когда-нибудь женой папы?
Неужели это была правда?
Алена поражало сейчас, что до сих пор он жил, не думая обо всем этом, не пытаясь узнать правду. Неужели в семнадцать лет он еще оставался таким ребенком, что существовал, ни о чем не задумываясь?
Сначала он был ребенком, потом учеником коллежа, как другие. Немного более застенчивым, чем другие, и именно потому, что вокруг него происходили такие вещи, которых он не понимал или не хотел понимать.
Некоторые ученики избегали играть с ним. Один из них даже откровенно признался:
— Родители запрещаю! мне играть с тобой.
Однако же он не замкнулся в себе. Он никогда не казался скрытным, как, например, его двоюродный брат. Для него отец был отцом, мать — матерью, сестра — сестрой. Эдгара он не очень любил, но считал скорее слабым, чем злым.
И вдруг, вот уже три дня, у него появилось страстное желание узнать человека, который был его отцом и о котором он никогда не задумывался, пока тот был жив.
Он неясно чувствовал, что в своей семье так и не узнает правды.
Его инстинктивно тянуло к Фукре, ему хотелось расспросить его, узнать от него все эти бесконечные тайны.
Когда обед кончился, Жюль Доримон сделал вид, это вынимает из кармана бумажник, но, как он и ожидал, г-жа Малу запротестовала:
— Нет, Жюль. Позвольте мне. Раз не было церковной службы и мы не нанимали машин, похороны обошлись дешевле, чем я думала. У меня осталось около тридцати тысяч франков. Десять тысяч я оставлю Корине и Алену. Это все, что я могу для них сделать, потому что не хочу быть на вашем иждивении. Я не так молода, как они. В Париже как-нибудь устроюсь.
Странная женщина, думал Ален, который смотрел на нее совсем не так, как смотрят на мать. Он был убежден, что она плутует, что она всегда плутовала. Если Эдгар заговорил о драгоценностях — а он никогда не говорил зря, — следовательно, у него были какие-то основания, а не только подозрения.
У Корины давно уже было подозрение, быть может, потому, что она тоже была женщиной. Больше двух лет назад она как-то сказала матери:
— Это ты брось! Я прекрасно понимаю твою игру. Ты все плачешься, что у тебя ничего нет, а сама откладываешь в копилочку!
Была ли она права? И неужели, если бы жена помогла ему в последние дни, Эжен Малу не покончил бы с собой?
В ресторане было слишком жарко. Официанты ждали, когда смогут убрать со стола, потому что время было позднее. Но Малу все-таки заказали спиртное и стали медленно смаковать его.
— Твой багаж готов?
— Я соберу его за полчаса. Ты ведь знаешь, то, что мне оставили судебные исполнители…
Они вышли гуськом. Все смотрели на них. Ален шел последним, немного стыдясь того, что принадлежит к этой компании, и его покоробило, когда сестра помахала рукой двум посетителям ресторана, своим знакомым.
Вот они снова дома, где осталось пробыть только несколько часов.
Они обшарили все неопечатанные помещения, чтобы после них ничего не завалялось.
— Бумаги! — заметила г-жа Малу, увидев зеленый чемодан, полный писем и документов.
Эдгар уже открыл рот, но Ален не дал ему заговорить, и сделал это так решительно, что сам удивился.
— Я займусь ими, — сказал он.
— А что ты с ними будешь делать?
Но Ален держался так твердо, что мать уступила.
— Ну, если ты так хочешь!..
Эдгар не замедлил исчезнуть под тем предлогом, что обещал еще забежать на службу.
— Марта и дети желают тебе счастливого пути. Он пошептался с г-жой Малу, и Ален понял, что Марта опять беременна, о чем он до сих пор не знал.
— Не нужно сердиться на родителей Марты за то, что они не пришли. Они оказались в неловком положении.
— Ну, что поделаешь…
Он сокрушенно обнимал г-жу Малу, а она долго сжимала его в объятиях.
— Ну а ты, надеюсь, не пропадешь, — сказал он Алену, — но тебе стоило бы поискать место в администрации. Сейчас можно найти хорошее место в колониях, а здесь ты всюду будешь встречать враждебное отношение. Я-то хорошо это знаю, сам удерживаюсь на службе с огромным трудом.
Ну, теперь побыстрее разделаться со всем этим, раз и навсегда. Кончат ли когда-нибудь женщины пудриться и красить губы? Убедилась ли наконец г-жа Малу, что в ее сумочке лежит ключ от чемоданчика, который она никому не доверяет нести?
— Ты поедешь на вокзал?
— Да.
— В таком случае надо заказать два такси. Я думаю, что вы потом вернетесь сюда за своими вещами. Вы сегодня будете ночевать здесь?
Ален охотно бы это сделал, но только в том случае, если бы остался один. Он ничего не боялся, только бы все уехали.
— Алло! Пришлите сейчас две машины к господину Малу.
Корина ошиблась, назвав имя г-на Малу, которого уже не было в живых.
— Сейчас подъедут.
Все смотрели на часы. Понесли вниз по лестнице чемоданы и сундуки.
— Я надеюсь, Корина, что ты любой ценой будешь избегать… Словом, ты меня понимаешь.
— Ну конечно, мама.
— Что касается тебя, Ален… — Она всплакнула, обнимая его, и ей пришлось привести лицо в порядок.
А Бертран Доримон по-прежнему с такой же завистью смотрел на двоюродного брата, который останется здесь один или почти один.
Машины подъехали.
Все влезли в такси. Вокзал был недалеко. Жюль Доримон пошел в кассу за билетами. Он не забыл и о перронных билетах для тех двоих, которые оставались.
— Выходит, я прожила в этом городе девять лет, — прошептала г-жа Малу, стоя у своего вагона. — Надеюсь, ноги моей здесь больше никогда не будет.
И это все. Они расцеловались в обе щеки. В окно было видно, как они поудобнее устраивались в купе, потом поезд тронулся.
— Вот и все, — сказала Корина. Она посмотрела на брата и нахмурилась, заметив, что тот такой угрюмый и бледный.
— Что ты сейчас будешь делать? Вернешься домой? Он сам не знал.
— Мне надо пойти по делу. Это займет полчаса. А ты пока собери свои вещи. Сегодня мы будем ночевать в гостинице, я закажу два номера. Завтра утром, надеюсь, мы сможем поселиться в моей меблированной квартире.
Они прошли через зал ожидания.
— Надеюсь, ты не станешь устраивать мне неприятности. Не знаю, что с тобой происходит, но вот уже несколько дней ты как-то странно смотришь на всех.
— Я иду домой, — сказал Ален.
Он поехал на трамвае. Один на площадке. Мимо него проносились тротуары, лавки, газовые рожки, и все это принадлежало миру, частью которого он был, сам того не сознавая.
Любопытно, что, когда он дошел до маленькой площади и хотел вставить ключ в замочную скважину, его охватила паника, он побоялся войти один в пустой дом, принялся бродить по площади, а когда пошел мелкий дождь, стал ждать в каком-то закоулке.
Прошел час, потом еще один. Перед входной дверью остановилась машина. Это было не такси, а длинная бежевая машина, которую он знал. На тротуар выскочила Корина, и автомобиль бесшумно отъехал. Она протянула руку к звонку.
Только тогда он вышел из полосы тени и появился у входа. Корина вздрогнула, когда он подошел к ней сзади.
— Ты был здесь?
Он не стал объяснять ей, что боялся войти в дом один. Он ничего не сказал, повернул ключ в замочной скважине и нащупал выключатель.
— Как ты меня напугал!
Это не имело никакого значения. Он поднялся по лестнице за ней и машинально отвернулся, потому что снизу ему были видны ее бедра.
Сначала у него не было никакого представления ни о том, который час, ни о том, где он находится. Он не понял также, что, собственно говоря, его разбудило. На самом деле когда он крепко спал, какое-то ритмичное движение дошло до его сознания, вроде того, как, услышав на боковой улице военную музыку, невольно начинаешь шагать ей в такт. Это ритмичное движение сопровождалось металлическим скрипом, и в конце, в самом конце, в тот момент, когда Ален открыл глаза, он услышал человеческий стон, четкий, то громче, то тише, странную жалобу, жалобу радостную, какой он никогда в жизни еще не слышал.
