работа у вас такая.
Данила промолчал – с глупой улыбкой кивнул.
– …мой Ярослав аппаратчиком ацилирования работал на анилинокрасочном производстве, третий разряд у него был, – вяло, несколько гнусавя, проговорила Тамара, и чувства ее показались Даниле какими-то сдавленными, выхолощенными, пустыми, бессодержательными, и она невольно, причудливо выгнув кисть, устало, круговым движением, массировала грудь пониже ключиц, – никогда он не жаловался на работу, меня горячо любил. Но как у него лечащий врач рак обнаружил, он в другого человека превратился – будто моего Ярослава из его кожи вытащили, как из мешка, что ли, а вместо него какую-то непонятную, бесплодную, бесформенную подделку запихнули, залили массу. Замкнулся он в себе, в церковь ходил постоянно, молился втихомолку, словно молитва это нечто постыдное, пошлое. И всякое выражение с лица исчезло, знаете, вот как у трупа. Запирался от меня в ванной, а я слышала – как плачет он, хнычет, хоть он и старался струей воды перебивать плач-то свой…
Данила смущенно покивал, по-идиотски поджимал губы, шаря ладонью в поисках телефонной трубки и глядя на женщину.
– У Ярослава отец, Львом звали, на третьем десятке от рака скончался, а Ярослав тогда тринадцатилетним мальчиком был. Вы представляете, какая это травма-то психологическая для ребенка? Ярослав всю жизнь боялся, что как Лев Валерьевич умрет. А Ярослав мой человеком впечатлительным был, я ведь его со школьной скамьи знаю – остались в нем переживания эти, бренчали, покоя не давали, напоминали о себе постоянно, как вот последняя монетка в копилке, которую не вытряхнуть никак, не выковырять, ни пальцем, ничем, не достать никаким методом, только разбить если, расколоть молотком! Мы вот пытались судиться с предприятием, где Ярослав работал, чтобы ему лечение оплатили, ссылались на то, что он заболел из-за контактирования с веществами онкогенными или как их правильно… Но что толку-то? Процессы судебные, даже ерундовые, пустяковые, где черным по белому писаны, могут затянуться на десятилетия! У моей подруги муж, Виктор Олегович Головачев зовут, через семь лет судебных тяжб с владельцем автомастерской здоровье угробил нервотрепками, из-за некачественного автомобильного ремонта, аварийную ситуацию спровоцировавшего, а владелец не хотел ему деньги уплаченные возвращать – тридцать тысяч, всего-навсего! – и вот, семь лет! А все из-за тридцати тысяч рублей! Ярослав эту историю тоже знал, подруга моя, Алла, нас с Ярославом на протяжении семи лет в курсе событий держала, поэтому нам известно, чем в итоге заканчиваются судебные процессы, и никто никому уступать не будет до самого финала, и даже когда решится все – на-те вам, вот постановление! – и тогда бесконечные апелляции, обжалования, бесконечно, как облака в небе…
Данила кивнул.
– Раньше в могилу ляжешь, чем правосудия дождешься, – продолжала женщина, – и ведь ни рубля, ни копейки, ни листка фигового, Виктор Олегович не увидел, представляете? Зато сколько по судам, по нотариусам, по адвокатам, с ума себя свел планированиями, задумками, замыслами, одного нанимал, другого, третьего – все профессионалы они; туда звонил, сюда звонил, лазейки в законодательстве выискивал, как и что, и где должника принудить можно расплатиться, ведь и суд уже постановление вынес, что виновен однозначно, и уплатить постановили, и судебные приставы извещение доставили, а никто не шевельнулся! И ведь семь лет жизни отдал…
Они помолчали минуту.
– А я ведь Ярослава старалась отговорить от того, чтобы судиться с начальством его – думала, может, болезнь сама уйдет, без лечения ведь он как-то жил! Да и кто сказал, что обязательно, непременно умрет – где написано такое? На роду, что ли? Да это не свидетельство! Но Ярослав и слушать не хотел, он с какой-то компанией сомнительной спутался, меня к себе на пушечный выстрел не подпускал, даже из кровати нашей на диван перешел спать, а потом – как обухом по голове! – на него и обвинения в убийстве милиционера того, Тарасом, по-моему, звали, повесили дружки-то его! Хотя я клялась-божилась, что Ярослав мой и перышка воробьиного не обронил, волоска на мышином брюшке бы не тронул, а милиционеры ваши – не поверили ни слову моему, ни одному моему!
– Сожалею.
– Они-то, по судам, по городам, по камерам, затаскали его, вот… совсем доконали, последний дух из Ярослава вытрясли! И сопротивляться он уже не мог, даже когда оправдали его, казалось бы, подозрения сняли, он странным стал, солнце ему в глаза, мерещилось, светит, каждый огонек раздражал, и постоянно шторы занавешивал, летом в духоте, за плотными темными занавесками, малейший просвет – уже бессонница у него!
Тамара вдруг тронула себя за покрасневшую шею и прервалась с виноватым видом, Данила поднял трубку и распутал провод.
– Тамара, я поинтересоваться у вас хочу… вы разрешите мне словом обмолвиться? А то я ведь, как-никак, по делу срочному.
– Вот я и гадаю, что за дело у вас?
Данила принялся мямлить, рассусоливать:
– Да… так вот, я, конечно, вашей утрате сочувствую, к вашим горестям, выражаясь прямо, отношусь понимающе – у меня и самого, знаете! – но я не по личному, а поинтересоваться к вам заглянул… не помните ли, за прошедшее время, может, кто к вам домой наведывался, кому вы не открыли… или, быть может, звонил? Не упомните? Никто не изъявлял желания с вашим мужем, Ярославом, связаться? В личной встрече, например, или поговорить по телефону не спрашивали… никто контакта не искал с ним? Не угрожал ли вам, не провоцировал ссору…
У Тамары Родионовны чуть прояснился взгляд:
– Ссору провоцировал? А кто мог… Никто со мной ссору не провоцировал, но что звонками надоедали – это да, такое было, мужчина какой-то, на прошлой неделе еще, спрашивал Ярослава по фамилии, мол, это Черницына квартира? А я ему, что Ярослав умер… но он несколько раз перезванивал, будто не поверил мне или ждал чудесного воскресения Ярослава – да, три-четыре раза звонил! – может, не один и тот же мужчина, не гарантирую, что один и тот же. Ни имени, ни фамилии не назвал, я спрашивала – раз-второй, – а он только трубку клал.
– А вы… прикиньте, сколько ему – по голосу, – лет было?
– Мужчина что – это ясно, а возраст – кто ж знать может! Да еще по голосу. Как тут можно сказать с уверенностью.
Данила принужденно-согласно, смиренно кивнул.
– Ну, вы предположите.
– Мужчина был, не мальчик какой. Голос мужицкий, с хрипотцой и громкий, аж в трубке электричество стрекотало.
– Ясно. Соболезную по поводу вашего мужа.
– Спасибо. А у вас супруга есть? – спросила Тамара.
– Умерла, – коротко ответил Данила, – я номер наберу, сделаю лейтенанту нашему звоночек и сразу отретируюсь…
– Пожалуйста, если надо. У нас с Ярославом детей не
