не звонил, поскольку не нашел у себя на столе записки с информацией.
Тем не менее в течение следующего часа было три телефонных звонка и еще два во время обеда: из «Таймс», «Дейли ньюс», «Пост» и двух телерадиосетей: Си-би-эс и Эн-би-си. Я подтвердил своим собеседникам достоверность заметки в «Газетт», но заявил, что мне нечего добавить. В «Дейли ньюс» на меня обиделись, что я дал информацию «Газетт», а человек из «Таймс» настаивал на разговоре с Вулфом. Когда прозвучит последняя труба, люди из «Таймс» наверняка пожелают апеллировать к архангелу Гавриилу, а к следующему выпуску захотят получить подтверждение у Всевышнего.
Отделавшись от Си-би-эс, я вернулся в столовую, чтобы доесть вторую порцию заварного крема с папайей, и тут раздался звонок в дверь. Когда мы с Вулфом едим, дверь обычно открывает Фриц. Он вышел в прихожую, но через минуту вернулся в столовую и объявил:
– Мистер Эрнст Хаусман. Говорит, вы, должно быть, о нем слышали.
Вулф посмотрел на меня отнюдь не как на друга и даже не как на доверенного помощника:
– Арчи, это наверняка твоих рук дело.
Я проглотил крем.
– Нет, сэр. Ваших. «Газетт». А я только следовал вашим инструкциям. Вы сказали, убийца может подумать, будто ему следует что-то предпринять. И вот он здесь.
– Пф! Притащиться в такую метель!
Вулф отнюдь не шутил. Однажды Вулфу пришлось с риском для жизни покинуть дом, чтобы поехать по сугубо личному делу, причем был вечер и шел снег.
– Ему пришлось, – объяснил я. – Раз уж вы взяли след, он понял, что ему некуда деваться, а потому захотел сделать добровольное признание. – Я решительно встал со стула.
Посетитель явился к нам без приглашения, не дав возможности выпить кофе, и Вулф вполне мог попросить Фрица передать незваному гостю, чтобы приходил завтра.
– Хорошо, Фриц, – сказал я. – Я сам им займусь.
ГЛАВА 4
После обеда мы всегда пьем кофе в кабинете в основном потому, что кресло у письменного стола Вулфа – единственное, в котором тот может удобно разместить свои телеса. Пришлось пригласить нашего гостя на чашечку кофе. Гость сказал, что он весьма придирчив к качеству кофе, а когда Фриц поставил чашку на столик возле красного кожаного кресла, мистер Хаусман потребовал принести ему другую, побольше. Идеальный гость. Без сомнения, гвоздь программы на званых обедах.
Он явно не тянул на свои семьдесят два года, впрочем на убийцу он тоже не тянул, хотя убийцы редко бывают похожи на убийц. Но одно было видно с первого взгляда: если бы он захотел убить, то совершенно точно остановился бы на ядах, поскольку, воспользуйся он пистолетом, ножом или дубинкой, наверняка испачкал бы свой отлично сшитый костюм за триста долларов, туфли за шестьдесят, галстук за двадцать или замарал бы свои холеные изящные руки и даже забрызгал бы кровью свое холеное лицо с тщательно подстриженными усами.
Гость поднес ко рту большую чашку и сделал глоток.
– Весьма недурно. – У него был тонкий капризный голос. Сделав еще глоток, он повторил: – Весьма недурно. – После чего огляделся вокруг. – Недурственная комната. Немного неожиданно для человека вашего рода деятельности. А вон тот глобус… Я, как вошел, его сразу заметил. Каков его диаметр? Три фута?
– Тридцать два и три восьмых дюйма.
– Лучший глобус, который я когда-либо видел. Даю вам за него сто долларов.
– Я отдал за него пятьсот.
Хаусман покачал головой и отхлебнул кофе.
– Переплатили. Вы играете в шахматы?
– Уже нет. Хотя в свое время играл.
– И каковы были ваши успехи?
Поставив чашку, Вулф потянулся за кофейником.
– Мистер Хаусман, вы наверняка явились ко мне, несмотря на снегопад и столь поздний час, не для того, чтобы говорить о шахматах.
– Однозначно. – Хаусман продемонстрировал нам свои зубы. Это не было улыбкой: он просто раздвинул губы, показав зубы, и снова закрыл рот. – Но прежде чем перейти к делу, я бы хотел удостовериться, что вы мне подходите. Мне известно о вашей репутации хорошего профессионала, хотя это для меня ничего не значит. Насколько я могу вам доверять?
– Зависит от обстоятельств. – Вулф поставил кофейник. – Лично я доверяю себе безоговорочно. А вот всем остальным нужно сильно постараться, чтобы убедиться, что мы достигли взаимопонимания.
– Что весьма существенно, – кивнул Хаусман. – Но я хочу сказать… хм… предположим, я найму вас для определенной работы, насколько я смогу на вас положиться?
– Я выкладываюсь в рамках своих способностей. Впрочем, это нелепый разговор. Неужели вы надеетесь оценить мои личные качества, задавая банальные и оскорбительные вопросы? Вам должно быть известно, что человек хранит безусловную лояльность только одному: своему пониманию долга перед человечеством. Все остальные проявления лояльности обус ловлены исключительно этим пониманием.
– Н-да! – произнес Хаусман. – Я хотел бы сыграть с вами партию в шахматы.
– Отлично. Но у меня нет ни шахматной доски, ни фигур. Пешка d4.
– Пешка d5.
– Пешка c4.
– Пешка e6.
– Конь на f3.
– Вы хотите сказать, на c3?
– Нет. На f3.
– Но ведь ход на c3 гораздо лучше! Так во всех книжках сказано!
– Вот потому-то я и не стал так ходить. Ведь вы ждали от меня именно этого хода и заранее знали ответ.
Хаусман задумчиво пожевал губами:
– Тогда я не могу дальше продолжать. По крайней мере, без шахматной доски. – Хаусман допил кофе и поставил чашку. – Вы хитрый, да?
– Я бы предпочел определение «умный». Но в принципе – да.
– У меня есть для вас работа. – Хаусман снова показал зубы. – А кто нанял вас расследовать… хм… убийство в клубе «Гамбит»? Калмус?
– Спросите его.
– Я спрашиваю вас.
– Мистер Хаусман, – Вулф проявлял редкостное терпение, – сперва вы задали вопрос насчет моей мебели и моих привычек, затем – насчет моей честности, а теперь – насчет моих личных дел. Не могли бы вы придумать вопрос, заслуживающий ответа.
– Так вы не хотите сказать, кто вас нанял?
– Естественно, нет.
– Но ведь кто-то же вас нанял?
– Да.
– Тогда это, должно быть, Калмус. Или Анна… миссис Блаунт. – Хаусман на
