Морсби, до сих пор не получивший почти никакой полезной информации, осторожно расспрашивал Плейделла о записке леди Урсулы, пока не желая делиться с ним подо зрениями насчет убийства. По-видимому, старший инспектор рассчитывал, что ему удастся выяснить побольше на ранней стадии расследования, если Плейделл будет оставаться в неведении на этот счет. Убийство невесты может лишить жениха способности адекватно оценивать факты.
— Я согласен, что текст записки довольно странный, — говорил Плейделл, но больше ничего не могу вам о ней сообщить. Почерк принадлежит леди Урсуле, иначе я мог бы предположить, что записка вообще не имеет отношения к делу.
— Вы уверены, что это ее почерк? — спросил Морсби.
— Конечно, — удивленно ответил Плейделл. — Чей же еще… О, вы имеете в виду, что записку могла оставить не она?
— Что-то в этом роде. Текст такой странный, что можно предположить, будто он написан по другому поводу и попал туда по ошибке. Вы в состоянии помочь нам с этой запиской? Возможно, вы видели ее раньше или слышали о ней?
Плейделл выглядел озадаченным.
— Каким образом? Если записку оставили там для мисс Маклейн в какое-то другое время…
— Нет. Это я уже выяснил. — Тогда я ничем не могу вам помочь. Конечно, текст настолько необычный, что мог быть написан по совсем другой причине.
Старший инспектор устремил взгляд в потолок.
— Вы и леди Урсула были в Монте-Карло в прошлом феврале, не так ли?спросил он.
— Да, — с удивлением отозвался Плейделл.
Роджер навострил уши. Морсби не упоминал ему об этом факте, и он понял его значение только после следующего вопроса.
— Случайно вы не помните дату прибытия туда?
Роджер внимательно слушал. Он помнил, что французская "крокетка" умерла девятого февраля.
Плейделл заглянул в записную книжку.
— Я прибыл в Монте-Карло четырнадцатого февраля. Но леди Урсула отправилась туда недели на две раньше. — Он перелистал страницы. — Да, она выехала из Лондона двадцать седьмого января.
— Не могли бы вы, мистер Плейделл, составить для меня список всех друзей и знакомых леди Урсулы мужского пола, которые уже были в Монте-Карло или поблизости, когда вы туда прибыли? — попросил старший инспектор.
— Конечно мог бы, если он вам нужен, — с озадаченным видом ответил Плейделл. — Но какое отношение…
— Он мне очень нужен, — прервал инспектор.
Плейделл спокойно воспринял эту бесцеремонность, хотя было очевидно, что он понятия не имеет о ее причине.
— Вроде бы после меня туда никто не приезжал, — сказал он. — Между прочим, леди Урсула задержалась в Монте-Карло после моего отъезда. Я отбыл третьего марта, а она осталась там еще недели на две.
— Давайте ограничимся второй неделей февраля, — предложил Морсби. Составьте как можно более полный перечень тех, кто был там во время вашего приезда или уехал оттуда в течение предыдущей недели, если вам об этом известно.
Через несколько минут Плейделлу дали попять, что он может идти и что дело теперь в руках полиции. Если ему придет в голову что-нибудь еще, он всегда может связаться по телефону со старшим инспектором.
— Ну, мы узнали не так много, как я надеялся, — с сожалением заметил Роджер.
— Не забывайте о Монте-Карло, — возразил Морсби. — Тут нам повезло, мистер Шерингэм. Тогда мистер Плейделл еще совсем недавно обручился с леди Урсулой и должен был обратить внимание на ее друзей мужского пола. О лучших условиях для наблюдения мы и мечтать не могли, даже если бы сами там находились. Запомните мои слова: он не забыл ни одно мужчину, с которым леди Урсула разговаривала в течение этих двух недель.
— Кстати, о перечне, — спохватился Роджер. — Я забыл сообщить вам кое-что. — И он рассказал о списке дорсетширских друзей Дженет, которым снабдила его Энн.
— Ага! — многозначительно произнес Морсби.
— Иными словами, — без особой необходимости указал Роджер, — если одно и то же имя будет фигурировать в обоих списках, мы поймаем убийцу!
— Мы будем знать, кто он, — поправил инспектор.
Глава 9
Записка и сомнения
Роджер был задумчив, вернувшись вечером в Олбани и налив себе виски с содовой, прежде чем лечь спать. Это дело настолько отличалось от других, что ему грозила опасность сбиться с пути. В предыдущих делах к его услугам всегда были несколько мотивов и кандидатов в преступники, так что для решения требовалось только отбросить все лишнее, оставив наиболее убедительные доказательства против одного из подозреваемых.
Теперь же ситуация была абсолютно противоположной. Вместо нескольких возможных мотивов не было практически ни одного, за исключением убийств на сексуальной почве, спланированных извращенным умом, поэтому указателей, которые при наличии очевидного мотива в девяти случаях из десяти привлекают к виновному внимание полиции, здесь не существовало вовсе. Более того, вместо обширной группы подозреваемых была сплошная пустота. Говоря точнее, поле деятельности, открывающееся перед Роджером, было настолько обширным, что в подозреваемых мог оказаться весь мир.
Роджер лег в кровать и попытался заснуть, но его мысли продолжали вращаться вокруг бесконечного числа версий. Оптимистическая нота, на которой он расстался с Морсби, перестала отзываться у него в голове — ночь не слишком подходящее время для оптимизма. Не пробыв в постели и получаса, Роджер пришел к выводу, что нет ни малейшей возможности появления одного и того же имени в списках Энн Мэннерс и Плейделла. Такие счастливые совпадения случаются только в книгах — в реальной жизни им нет места. Нужно отказаться от беспочвенной надежды и найти иной подход к проблеме.
Самым обидным было то, что из всех загадок, с которыми ему приходилось иметь дело, Роджер больше всего хотел разгадать именно эту, наиболее сложную, понимая, что, если он не сумеет внести ценный вклад в партнерство с полицией, ни Морсби, ни руководство Скотленд-Ярда больше никогда не позволят ему участвовать в каком-нибудь интересном расследовании. Роджер беспокойно ворочался в кровати. Было чересчур надеяться, что он сможет сам раскрыть дело даже при поддержке Морсби и всех ресурсов Скотленд-Ярда, но он рассчитывал хотя бы вывести следствие на верный путь. Морсби, конечно, сосредоточился на записке леди Урсулы, и если бы ему удалось выяснить, кому предназначалась записка, дело было бы фактически раскрыто. Но каким образом инспектор сможет этого добиться? Роджер спрашивал себя, стоит ли и ему сконцентрировать внимание на записке. Едва ли. Скотленд-Ярд не имеет равных во всем мире в области следования единственному более-менее конкретному указателю — для любителя вступать с ним в соперничество было бы пустой тратой времени.
Нет, лучше предоставить это Морсби: если инспектор добьется успеха, то докажет, что его репутация вполне заслужена. А он тем временем будет собирать данные, которые Морсби склонен игнорировать, и пытаться на их основе прийти к каким-нибудь выводам. Если его постигнет удача, он не только, в свою очередь, заработает репутацию, но и позаботиться о том, чтобы это стало известно руководству Скотленд-Ярда! После Ладмута Роджер отнюдь не намеревался скромно оставаться в тени, наподобие сыщиков в книгах, уступая всю славу бестолковым полицейским детективам.
Роджер провел два с половиной часа, перебирая в уме все данные, но не смог сделать ни единого вывода. Поднявшись, он проглотил три таблетки аспирина, запив их виски с содовой, и снова лег в постель. На сей раз ему удалось заснуть.
Явившись к одиннадцати утра в Скотленд-Ярд (ему доставило чисто детское удовольствие пройти мимо дежурного, небрежно кивнув, и беспрепятственно проследовать в кабинет Морсби), Роджер застал старшего инспектора сидящим за столом, уставясь на записку. Он улыбнулся про себя. Казалось, прозаичный Морсби заклинает дух автора записки открыть свой секрет.
— Доброе утро, мистер Шерингэм, — рассеянно кивнул инспектор. — Взгляните на это послание. Не видите в нем ничего странного?
— Кроме того, что оно, как вы отметили, немного измято и потрепано, ничего.
— А как насчет бумаги, на которой оно написано?
— В бумаге я не разбираюсь. — Роджер присел на край стола. — Это ваша прерогатива. Нет смысла показывать мне жалкий обрывок бумаги и ожидать, что я смогу восстановить его историю с того времени, когда он был искусственным шелком или еще чем-нибудь, являющимся сырьем для изготовления бумаги этого сорта.
На флегматичном лице инспектора мелькнуло торжество.
— Дело в том, мистер Шерингэм, что это вовсе не жалкий обрывок бумага.
— Вот как? — вежливо отозвался Роджер. Было очевидно, что Морсби считает этот факт крайне важным, но Роджер не мог понять, по какой причине. Пожалуйста, объясните.
