Юноша отвел взгляд, и Одиль пришлось принять умоляющее выражение: она, вероятно, думала, что Шателар снова впадет в гнев.
— У меня нет никакого желания идти рассказывать в полицию нашу историю, тем более что она не такая уж красивая… Тебе подправят руку, после чего ты уберешься от меня в другое место.
Одиль, которая решительно не могла молчать, прошептала с жалостью:
— Он плачет!
— Ну и ладно! Пусть поплачет…
После этого Шателар предпочел выйти, окунуться в привычную атмосферу своего кафе, где почти каждый посетитель был ему знаком.
Но он, должно быть, встал сегодня не с той ноги, потому что вдобавок ко всему и там испытал разочарование.
Обычно он чувствовал несомненное удовольствие, почти физическое удовлетворение, ощущая себя чистым, гладко выбритым, элегантно одетым, и расхаживал, пожимая руки, подсаживаясь за столики то здесь, то там, выступая арбитром при игре в белот или кости, болтая с каждым о пустяках.
Кафе, как и кинотеатр, особенно по пятницам, когда собирались все завсегдатаи, было его вотчиной, где он безраздельно царствовал, и никто не оспаривал его превосходства.
Развешанные повсюду зеркала отражали его снисходительную улыбку, непринужденные жесты.
Кто-то имел к нему поручения, другие о чем-то спрашивали совета, а недалеко от входа всегда крутились три-четыре красотки, за которыми он спокойно наблюдал.
Однако в этот вечер, надеясь избавиться от тягостных хлопот дня, он не ощущал в себе воодушевления, увлеченности, порыва. Он машинально проверил денежный ящик кассы, занялся киноафишей, потом уволенным накануне гарсоном, жена которого пришла умолять взять его обратно…
Он все делал, как и в любой другой день, но мысли его витали далеко. Он сам не заметил, как пробормотал:
— Шлюха! Вот кто она такая!..
Иначе говоря, он думал о Мари! Он спрашивал себя, не начинает ли он ее ненавидеть, и не ей ли, в конце концов, он хотел выкрутить руки?
Уже десять дней, с тех пор как он купил «Жанну», Шателар бравировал напропалую. Здесь, в Шербуре, он заставил всех поверить, что поймал уникальный случай, и чтобы это подтвердить, называл намного меньшую цену, чем в действительности заплатил за судно.
Такое поведение, однако, не было свойственно его натуре. Унизительно оказаться вынужденным отдавать самому себе отчет в том, что ты приврал.
Уезжая в Порт, он говорил, что собирается там снарядить целую рыболовную флотилию, и это тоже было ложью.
И почему он покрасил форштевень желтым, что действительно смешно? Зачем нужно было напяливать сапоги и вместе с рабочими размазывать смолу?
Да просто потому, что он чувствовал себя не в своей тарелке! Потому что он уже несколько дней не был самим собой, по-идиотски крутился около Мари и чуть не получил из-за этого пулю.
Он уже раза два присаживался за столики. Гарсон, походивший на президента Республики и очень этим гордившийся, спросил его, когда тот хотел бы поесть, и Шателар ответил ему неопределенным жестом.
Он бродил вокруг бильярдов на втором этаже в бешенстве на себя, на весь свет вообще и на Мари в частности. Она насмехалась над ним, это очевидно. И она насмехалась над ним потому, что он смешон!
Он относился к ней как к девушке! Едва он осмелился прикоснуться к ее талии, как тут же покраснел от ее сурового взгляда! Не важно, что она давала лапать себя всем рыбакам в Порт-ан-Бессене!
И в то же время он не мог освободиться от этой болезни, значит, нужно покончить с ней, хотя бы разок поговорив с Мари с глазу на глаз, и показать, что Шателар не из тех, кто позволяет крутить собой до бесконечности.
Вот так! Решено!
И это решение настолько ободрило его, что он поднялся к себе и нашел там двух врачей, завершавших работу, и Одиль, помогавшую им как медицинская сестра.
Марсель оставался все таким же бледным, словно ему выпустили всю кровь из жил. Сейчас, когда его отмыли, стали видны его рассеченная бровь и распухшая нижняя губа.
Взгляд Бенуа говорил:
«Ничего себе! Похоже, ты перестарался!»
Ну и что? Почему это должно беспокоить Шателара? Разве он напал на этого маленького кретина? Разве он стрелял из револьвера?
Другой врач, хирург, смотрел на него еще суровее, думая, очевидно, что Шателар изрядная скотина.
— Куда ты его положишь? — спросил Бенуа.
— Его? С чего бы это?
— Да с того, что не можешь же ты выкинуть парня на улицу в таком состоянии… У него температура тридцать девять… Ему нужно несколько дней провести в постели и…
Опять осложнения! Разве Шателар предвидел это, привозя к себе раненого?
Разве его дом-больница?
Да у него и нет места! Даже для него самого, поскольку все возможные помещения отданы под кафе.
— Моя бывшая комната… — подсказала Одиль.
В конце концов! Он предпочитал, чтобы ему не напоминали об этом, но вот… Разумеется, у нее была комната, та, которую она занимала, когда работала официанткой, скорее даже не комната, а антресоли, и на них забирались по лестнице без перил и освещения…
Пусть его там устроят, лишь бы все поскорее закончилось…
— Ладно!
— Кто его туда перенесет?
— А ты что предлагаешь? Уж не хочешь ли, чтобы я сам его тащил? Ты и выпутывайся…
И, обращаясь к обоим врачам, спросил:
— Выпьете по стаканчику?
Хирург отказался: он был приглашен на ужин. Шателар пообещал ему бесплатные билеты в кино. Он предложил аперитив своему товарищу Бенуа, недавнему морскому врачу.
— Он действительно серьезно покалечен? — спросил Шателар наконец.
— Думаю, левая рука никогда не вернется в нормальное состояние… Кто он такой?
— Никто!.. Мальчишка… Ты перекусишь со мной?
— У меня собрание в восемь часов…
Как нарочно! И, как нарочно, все завсегдатаи разошлись: через час прибывал трансатлантический пароход. Да еще в театре выступала парижская труппа.
В довершение ко всему был свободный час между аперитивом и наступлением вечернего времени. Кассирша, как обычно, ела за кассой с деланно благовоспитанным видом многострадальной женщины климактерического возраста.
Сегодня Шатеяар ненавидел ее и задавался вопросом, как он мог — выносить ее два года.
— Что вам подать? — подошел с вопросом двойник президента Республики.
— Разве я тебя звал?
— Нет, но…
— Ну так подожди, пока позову…
Он посмотрел на часы в нетерпении оттого, что Одаль не спускается. Он подождал еще минут десять, сидя в кафе в одиночестве, и позвал наконец девчонку из вестибюля.
— Сходи-ка к мадам Одиль, скажи, пусть она придет.
Девчонка эта даже не плакала, когда сочла совершенно естественным оказаться с ним в постели, и теперь всегда смотрела на него, как бы спрашивая, не появилось ли у него желание снова переспать с ней.
— Мадам Одиль легла… — вернувшись, сообщила она.
— Вот как?
— Кажется, она очень устала и у нее мигрень…
Он едва не решился заставить ее встать. Потом взглянул на ожидавшую малышку в черном платье и подумал, не воспользоваться ли ему этим отвлекающим средством. У него имелся испытанный трюк. Достаточно было сказать, чтобы она отнесла что-нибудь в его кабинет. Кабинет находился рядом, в кинотеатре. Там, возле груды жестяных коробок с фильмами, стоял узкий диван такого же сиреневого цвета, что и кресла в зале кинотеатра.
— Ладно!
Она, вероятно, не расслышала и не тронулась с места.
Сколько же их крутилось в «Морском кафе» вокруг Мари? С ними, со всеми ними, носившими блузы грубого полотна голубого или табачного цвета, она казалась веселой и любезной. Они звали ее по имени. Он заметил, что она до краев наливала им стаканы, оставляя на столике мокрые круги.
Около двери брюнетка маленького роста, появившаяся в Шербуре всего лишь недели три назад, упорно поджидала клиентов, хотя подходящий час еще не настал.
Чтобы хоть чем-то заняться, он подошел к ней сказать об этом.
— Теряешь время, малышка!.. Этим вечером ты ничего здесь не заработаешь… Не тот сегодня день…
К пиву на столе она даже не притронулась. На хозяина глядела с легкой тревогой.
— Откуда ты?
— Из Кемпера.
— Приходи завтра к четырем часам… На втором этаже будет большой банкет… И после него неплохо…
Может быть, потому, что он проявил себя слишком добрым, он ощутил необходимость сорвать на ком-нибудь свое дурное настроение и направился к кассирше.
— Вы должны знать, мадам Блан, что мулей не едят пальцами… Впрочем, мулей не едят, когда сидят за кассой…
— Но мсье…
— Никаких мсье!
Одним махом ему бы покончить с Мари и на этом успокоиться.
Все шло как обычно. Едва Шателар спустил ноги с постели, как заспанный голос произнес:
— Ты не едешь в Порт?
Даже если бы ей заплатили, она не сказала бы точнее. Иногда она поощряюще добавляла:
— Погода вроде будет хорошая…
И даже:
— Если бы не мой раненый, я поехала бы с тобой.
Только вот уже давно подобное простодушие не умиляло Шателара, и в ответ он проворчал:
