Слушал ли его Ален? Несколько минут назад он вдруг твердо решил любой ценой получить это место, каково бы оно ни было.
Он сам не мог бы сказать почему. Эта темная контора, стены, покрытые афишами и календарями, запах типографской краски и горячего масла, бумаги, клея, темные машины в выбеленном известкой зале и даже ручные тележки под навесом — все это представлялось ему спокойным и надежным миром, к которому он испытывал настоятельную потребность приобщиться.
— Позвольте мне прежде всего в нескольких словах объяснить вам, в чем состоит работа. Я думаю, вы понятия не имеете об этой профессии.
Ален откровенно ответил «нет». Оба брата Жамине, с их застенчивостью, уступчивостью, с их не очень хорошо сшитой одеждой, с их на втором этаже общим домом — слышно было, как бегают дети, — конечно, не относились к тем, о которых он думал этой ночью, не спуска» глаз с полоски света под дверью сестры.
Их дом напоминал ему покой, царивший в церквях, куда он заходил только по случаю свадьбы или похорон.
— Прежде всего, есть текучка, о которой вам не придется беспокоиться.
Было ли это просто способом выражения или в его словах звучало обещание? Ален вдруг почувствовал, что он уже стал здесь своим, и всю жизнь потом был благодарен Жамиие-младшему за эти слова.
— Я говорю о мелких работах типографии: визитные карточки, извещения, проспекты. Это для местной клиентуры, и мадмуазель Жермена прекрасно с этим справляется. Есть еще афиши для гастролирующих театров и для двух кинематографов. Самое главное — наши газеты, наши бюллетени и альманахи. У нас два линотипа, которые работают целый день.
Ален не знал, что такое линотип, но это слово ему понравилось. Ему нравилось все, что он впервые видел здесь.
— Это может показаться странным, но мы работаем на очень отдаленную клиентуру. Например, каждую неделю мы печатаем газету, которая выходит в Ла-Рошели и насчитывает около трех тысяч подписчиков. У нас печатается еще одна газета, для Орлеана, не считая нескольких епархиальных и приходских бюллетеней. А кроме того, еще «Еженедельник Мясной Промышленности», потому что цены у нас намного ниже, чем в Париже и в большинстве крупных городов. В общем, около тридцати изданий, к которым нужно еще прибавить периодически выходящие альманахи, в особенности посвященные паломничеству к святым местам.
Он указал на ящики, полные коробок с карточками.
— Подписчикам мы посылаем эти издания отсюда, значит, нужно содержать в полном порядке списки, учитывать перемену адресов, посылать в конце года бланки для возобновления подписки — сейчас как раз для этого наступило время. Работа с карточками довольно однообразная, не скрою от вас, но в то же время она требует тщательности, потому что подписчики — народ обидчивый и при малейшей ошибке предъявляют нам претензии.
— Я думаю, что сумею их избежать, — сказал Ален. Жамине все еще колебался. Тогда Ален решил, что тот старается понять, такой ли он, как все остальные Малу. Это, в общем, и тревожило Жамине. Подойдет ли такая работа человеку, который провел всю свою жизнь в доме Малу, который сам был одним из Малу?
— Я теперь один. Мне немного нужно. Я думаю устроиться в каком-нибудь семейном пансионе, и так как одежды у меня достаточно, я должен заработать не больше, чем требуется, чтобы оплатить питание и комнату.
— Ваша мама еще здесь?
— Она уехала вчера.
Он покраснел. Боялся, что его спросят про сестру.
— А вы не предпочли попытать счастья в Париже? Любопытно. Он как будто понял. А ведь этот человек вел спокойную жизнь, без всяких осложнений.
— Вы подождете минутку? Жамине открыл окошко и позвал:
— Эмиль!
Это был его брат, тот, которого Ален увидел первым. Он не замедлил появиться в конторе.
— Господин Малу решил попробовать. Он полон желания работать. Я объяснил, какую работу мы могли бы ему поручить.
Ален почувствовал опасность. За его спиной старший брат, должно быть недовольный, подавал младшему какие-то знаки.
— Можно тебя на минутку? — спросил младший. — Вы разрешите, господин Малу?
И они пошли в мастерскую, где стали обсуждать что-то, стоя у большого металлического стола. Через несколько минут младший вернулся один. Он настоял на своем, но, казалось, не очень гордился этим.
— Прошу вас понять наше колебание. Обычно такого рода должность поручается молодым людям из очень скромных семей, привыкшим к определенной дисциплине и к суровой жизни…
— Уверяю вас…
— Я вам верю, господин Малу. Мы с братом решили взять вас на испытательный срок. В первую очередь вы сами должны отдать себе отчет в том, сможете ли вы приспособиться к такого рода существованию. Вы будете работать со мной, потому что брат занимается главным образом печатанием. Когда вы будете готовы начать?
Ален чуть не ответил: «Сейчас».
Потому что боялся, как бы они не передумали, когда он повернется к ним спиной.
— Завтра, — пробормотал он.
— Ну хорошо. Давайте завтра. Контора начинает работать в десять часов. Вначале вы, возможно, будете разочарованы, потому что сейчас у нас самый трудный период из-за возобновления подписки. У вас Хороший почерк?
— Довольно хороший.
— А вы не печатаете на машинке?
— Немного печатаю.
К прошлому Рождеству он попросил и получил в подарок портативную пишущую машинку и в последние месяцы печатал на ней свои задания и сочинения.
— Тогда до завтра, господин Малу.
Вот и все! Кончено! Он взрослый мужчина. Он сам зарабатывает себе на жизнь. Правда, он еще не начал зарабатывать, но завтра начнет. Он пересек большой треугольный двор. Половина той улицы, по которой ходил трамвай, была залита солнцем. Он шел быстрыми шагами и чуть не направился к коллежу, откуда скоро должны были выйти его товарищи, — он хотел сообщить им эту новость.
Но они, вероятно, не поняли бы его радости, его чувства освобождения. Чтобы они поняли, пришлось бы объяснять им слишком много, включая то, что касается Корины.
Он, собственно, не представлял себе, куда обратиться, чтобы найти пансион. Это был мир, которого он совсем не знал. И вот, когда он шагал в толпе, на него вдруг нахлынули воспоминания: запахи, звуки, картины. Часто, направляясь в коллеж, он делал крюк, в особенности весной, чтобы пройти по Рыночной площади.
Площадь была старая, с покосившимися домами. Почти в каждом доме были кафе, гостиницы, которые уже в восемь утра были до отказа набиты огородниками, крестьянками, приехавшими с корзинами овощей и фруктов, с клетками, полными кудахтающих кур.
Запах кофе и белого вина доходил до середины тротуара. Дом на углу под черепичной крышей, более старый, чем остальные, с просторным двором, был всегда загроможден телегами и тачками, с конюшнями, в сумраке которых слышался стук лошадиных копыт.
«У трех голубей» — гласила вывеска.
Надо было спуститься на две ступеньки. Пол был вымощен плитами.
За непокрытыми столами люди ели провизию, привезенную из деревни, но, пройдя коридор, вы попадали в выбеленный известкой зал с занавесками на окнах, большим столом посередине и маленькими столиками вокруг него.
Почему он всегда мечтал есть в этом зале, спать в одной из этих комнат, где постельное белье проветривалось на подоконнике?
Это была как бы своего рода роскошь, которую он решил себе позволить. Он так радовался, что ему стало даже немного стыдно — ведь только вчера похоронили его отца, — и он мысленно попросил у него прощения.
В это время дня «У трех голубей» было не так оживленно. Большинство огородников и крестьян уже уехали. Оставшиеся отяжелели от вина и виноградной водки.
— Я хотел бы поговорить с хозяйкой.
Через открытую дверь направо была видна кухня, там что-то жарилось и шипело, оттуда доносился резкий запах, девушки суетились, а тучная женщина с выступающим вперед животом спросила пронзительным голосом:
— Что там такое?
— Вот молодой человек хочет поговорить с вами. В руке у нее была сковородка; Она поставила ее, вытерла пальцы о передник, поправила волосы и с важным видом встала за прилавок.
— Чем могу служить, молодой человек? Она тоже нахмурилась. Должно быть, думала о том, что где-то уже его видела.
— Прощу прощения, сударыня. Я хотел бы знать, можете ли вы взять меня к себе на пансион?
— На сколько времени?
— Не знаю, но, вероятно, на несколько месяцев, надолго.
— Вы приехали из Парижа?
— Нет.
— Вы служите в каком-нибудь учреждении? Может быть, в суде? Один господин из суда каждый день питается здесь.
— Я работаю в типографии Жамине.
— Дезире… — позвала она.
Очень старый, очень дряблый человек, брюки которого сползали на бедра, встал из-за стола, за которым пил с клиентами.
— Этот молодой человек хочет поселиться у нас на полном пансионе. Как ты думаешь, тринадцатый номер будет свободен?
— Он ведь не написал, правда?
— Нет, но он заявил, что вернется.
