Вблизи, однако, можно было заметить печать усталости на его лице, что никак не сочеталось с его юным видом. Во всем его облике было что-то болезненное, выцветшее, но это придавало ему определенное очарование, которое могло бы привлекать зрелых женщин.
— Могу я попросить вас показать мне весь ваш гардероб? На этот раз он внутренне напрягся и, казалось, готов был решительно протестовать и ответить отказом.
— Если вы желаете. Пойдемте со мной…
Если его жена и подслушивала у двери, у нее было достаточно времени, чтобы удалиться от нее. Мегрэ увидел ее в конце коридора беседующей со служанкой в светлой и современной кухне.
Монсин толкнул дверь в спальню светло-коричневого цвета с диван-кроватью посередине. Комната была погружена в полумрак. Монсин отдернул занавеси, открыл дверцы встроенных в стены шкафов.
Шесть костюмов были тщательно отутюжены, словно их ни разу не надевали или они только что побывали в прачечной; три пальто, включая демисезонное, не считая смокинга и фрака.
Однако костюма из материи, образец которой лежал в кармане Лапуэнта, не было.
— Дай мне образец, — попросил комиссар. И протянул хозяину.
— Прошлой осенью вам портной сшил костюм из этой материи. Вы помните?
Монсин рассматривал кусочек материи.
— Я припоминаю.
— Что с ним стало?
Он, казалось, раздумывал.
— Я вспомнил, — сказал он наконец. — Кто-то мне прожег его сигаретой на автобусной площадке.
— Вы отдали его в починку?
— Нет. Я ненавижу хоть чуть испорченные вещи. Это похоже на манию, но такое у меня с детства. Еще ребенком, помнится, я не мог играть, если на игрушке была хоть одна царапина.
— Вы выбросили костюм? Хотите сказать, что выкинули его в мусорный ящик?
— Нет. Я отдал его.
— Сами?
— Да. Я взял его с собой на прогулку, что иногда со мной случается, и отдал его бродяге.
— И давно это было?
— Дня два-три тому назад.
— Точнее?
— Позавчера.
В правой части шкафа правильными рядами расположились туфли, ящики с рубашками, бельем, пижамами и платками. Все было в образцовом порядке.
— Где туфли, которые вы надевали вчера вечером?
Он не дрогнул, не выдал себя.
— Я не надевал туфель, кроме этих домашних, потому что работал в кабинете.
— Вы можете позвать прислугу? Пройдемте в гостиную.
— Одиль! — крикнул Монсин, повернувшись в сторону кухни. — Вас просят зайти сюда на минутку.
Она, должно быть, недавно приехала в Париж, вид у нее был явно деревенский.
— Комиссар Мегрэ желает задать вам несколько вопросов. Прошу вас ответить на них.
— Хорошо, мосье.
Она тоже выглядела спокойной, с любопытством бросая взгляды на комиссара, о котором часто писали газеты.
— Вы спите в квартире?
— Нет, мосье. Моя комната на седьмом этаже. Я ночую там с другими служанками, которые работают в этом доме.
— Вы поздно ушли туда вчера вечером?
— Около девяти часов, как и каждый день, как только помыла посуду.
— Где был в тот момент господин Монсин?
— В своем кабинете.
— Как он был одет?
— Как сейчас.
— Вы уверены в этом?
— Да, точно.
С какого времени вы не видели его серого костюма с небольшими голубыми полосками? Она задумалась.
— Нужно сказать, что я не занимаюсь одеждой мосье. Он очень… щепетилен в этом вопросе…
Она, видимо, хотела назвать эту черту своего хозяина «манией».
— Вы хотите сказать, что он сам утюжит свою одежду?
— Да.
— И вам не разрешают открывать ящики гардероба?
— Только после того, как белье приходит из прачечной, и его нужно положить туда.
— Вы не помните, когда видели на нем последний раз серый костюм с голубыми прожилками?
— Кажется, два-три дня тому назад.
— Когда вы прислуживали за столом, вы не слышали разговоров о том, что костюм был прожжен сигаретой?
Она посмотрела на своего хозяина, как бы спрашивая у него совета, и прошептала:
— Не помню… Нет… Я никогда не прислушиваюсь к разговорам за столом… Они говорят о таких вещах, которые мне непонятны…
— Вы можете заниматься своими делами.
Марсель Монсин ожидал окончания разговора со спокойным видом и улыбался. Лишь капельки пота снова появились у него над верхней губой.
— Прошу одеться и следовать с нами на набережную Орфевр. Инспектор проводит вас.
— И в ванную тоже?
— Извините, и в ванную. А я пока поговорю с вашей женой. Очень сожалею, господин Монсин, но не могу действовать иначе.
Архитектор-декоратор махнул рукой:
— Как вам угодно.
Около самой двери он обернулся и спросил:
— Могу я знать, чем обязан такой чести?..
— Нет. не сейчас. Потом, у меня в кабинете.
Мегрэ подошел к двери в коридор, позвал мадам Монсин, находившуюся на кухне:
— Мадам, не могли бы вы уделить мне несколько минут?
— Ну, на этот раз настоящий? — насмешливо спросил маленький Ружин, когда в коридоре управления появились Лапуэнт и Мегрэ со своим пленником.
Мегрэ довольствовался тем, что отметил время ареста, медленно повернул голову и мельком взглянул на репортера. Тот смущенно закашлялся, а фотографы сразу же поумерили свой пыл.
— Присаживайтесь, господин Монсин. Если жарко, можете снять пиджак.
— Спасибо, не имею такой привычки.
Действительно, его трудно было представить неряшливым. Мегрэ снял пиджак и отправился к инспекторам отдать распоряжения. У него был потрепанный вид, голова втянута в плечи, блуждающий взгляд.
Вернувшись в кабинет, комиссар перебрал свои трубки, набил две из них, потом сделал знак Лапуэнту остаться для ведения протокола допроса. Тот походил на пианиста-виртуоза, который нерешительно усаживается за инструмент, передвигая стул, несмело прикасается к клавишам, как бы привыкая к роялю.
— Вы давно женаты, господин Монсин?
— Двенадцать лет.
— А сколько вам лет?
— Тридцать два. Я женился в двадцать лет.
Затем последовала долгая пауза, во время которой Мегрэ разглядывал свои руки.
— Вы архитектор?
Монсин поправил:
— Архитектор-декоратор.
— Это значит, что вы архитектор, специализирующийся на декорации интерьера?
— Не совсем так, — собеседник немного покраснел.
— Вас не очень затруднит объяснить мне?
— Я не имею права делать проекты жилых домов, такое право дает диплом архитектора.
— Какой же диплом у вас?
— Я начинал с живописи.
— В каком возрасте?
— В семнадцать лет.
— Вы сдавали на степень бакалавра?
— Нет. В юности я хотел стать художником. Картины в гостиной мои.
Мегрэ, только недавно созерцавший их в квартире Монсина, так и не мог понять, что они изображали. Картины содержали что-то печальное, извращенное. Ни линии, ни цвета не были четко выражены. Преобладал красно-фиолетовый тон, который причудливо смешивался с зеленым цветом, похожим на краски подводного мира, и можно было подумать, что вся эта масляная живопись сама появилась на картинах, подобно чернильному пятну на промокательной бумаге.
— Итак, у вас нет диплома архитектора, а декоратором, если я вас правильно понял, может быть любой человек?
— Я заметил вашу манеру уточнять. Думаю, вы хотели напомнить мне, что я неудачник. — Он горько усмехнулся. — Вы имеете право. Мне это уже говорили.
— У вас много заказчиков?
— Я предпочитаю иметь тех немногих, но таких, которые доверяют мне и предоставляют полную свободу действий, чем толпу, стоящую над душой.
Мегрэ выбил трубку и зажег следующую. Редко допрос начинался так издалека.
— Вы родились в Париже?
— Да.
— В каком квартале?
Монсин немного помедлил с ответом.
— На пересечении улиц Коленкур и Местр. То есть в самой середине района, где произошло пять убийств и это последнее неудачное покушение.
— И долго вы там жили?
— До самой женитьбы.
— Ваши родители живы?
— Только мать.
— Она живет?..
— В том же доме, где я родился.
— Вы в хороших отношениях с ней?
— Моя мать и я всегда очень любили друг друга.
— Кем был ваш отец, господин Монсин? На этот раз он опять заколебался, хотя ничего такого при вопросе о матери Мегрэ не заметил.
— Он был мясник.
— На Монмартре?
— Адрес я уже называл.
— Он умер?
— Когда мне было четырнадцать лет.
— Ваша мать продала лавку?
— Сначала она сдала ее в аренду, а потом продала все, кроме дома. Ее квартира находится на пятом этаже.
В дверь тихо постучали. Мегрэ отправился в кабинет инспекторов, где увидел четырех мужчин, ростом, возрастом и внешностью сходных с Монсином.
Это были служащие префектуры, подобранные Торрансом.
— Не могли бы вы, господин Монсин, встать и занять место среди этих господ?
Несколько минут в комнате царило молчание. Наконец снова раздался стук в дверь.
— Войдите! — крикнул комиссар.
Вошла Марта Жюссеран. Она очень удивилась, увидев столько людей в кабинете. Посмотрела сначала на Мегрэ, потом на мужчин, нахмурилась, когда ее взгляд остановился на Монсине.
