— Боже мой, — не выдержал Гас.
— Эта Пуси никогда раньше не видела Амоса, — продолжал Тони. — Так же как Эммет и Леппи… мистер Лептон.
— Леппи? — переспросил Бэзил. — Вы давно знакомы?
Филиппа рассмеялась.
— Дорогой Бэзил, мир писателей и издателей весьма невелик. Все знают всех. Многие так или иначе наследовали чьи-то дела, и в третьем поколении происходит настоящее кровосмешение, как в средневековые династиях.
— Но ведь Коттл ни разу не видел ни Лептона, ни Эйвери?
— Амос был художником, — сказал Тони. — Он вел уединенный образ жизни и полностью посвящал себя работе. Он родился в другом мире в отличие от нас всех, и у него не было контактов с писателями и издателями, пока он сам не начал писать четыре года назад. Отец Мэг служил редактором в старом «Некто», отец Эйвери был финансистом, специализировавшемся на делах издателей и писателей, и знал о них больше, чем кто-либо. Эммет несколько лет с ним работал, пока не стал критиком. Отец Леппи владел большой переплетной фирмой в Чикаго, и его лучшие издания сейчас — коллекционная редкость. К несчастью, он был слишком художником, чтобы делать деньги, и Леппи занимается этим только как хобби. Мой отец продавал книги. Отец Гаса много лет был редактором у Скриббнеров. Мы все — насекомые в волосах литературы, кроме Филиппы.
— Еще Веры и Пуси, — добавила Филиппа.
— Значит, в семье Амоса не было никого, кто был бы близок к литературным кругам? — продолжал докапываться Бэзил.
— Никого. Его биография напечатана на обложках «Страстного пилигрима» и «Отступления».
— «Отступления»?
— Ну да, его первого романа «Никогда не зови к отступлению». Мы никогда не называем его полностью. Или «НЗО», или «Отступление». Сегодня биографию Амоса напечатали все утренние газеты. Такова жизнь. Редакторы, издатели, продавцы могут иногда родить критика, но оригинального писателя — почти никогда. Его появление непредсказуемо.
— Можно наследовать вкус, даже способности, — сказал Лептон, — но талант — никогда.
— Вы думаете, Амос Коттл был талантлив?
Леппи пожал плечами.
— Я думаю, да. Эммет думает иначе. Время покажет. Потому издательское дело и попахивает спекуляцией, что нет точного критерия.
— Амос обладал умением писать книги, которые продавались, — добавил Тони. — Что еще нужно издателю?
Бэзил подождал, пока они выговорятся, и мягко продолжил:
— Я прочитал биографическую справку на обложке «Отступления». Вчера вы мне сказали, что Амос Коттл — его настоящее имя. Я указал капитану Дрю на эту заметку, и мы решили собрать нужные нам сведения, опираясь на изложенные в ней данные. Пекин, конечно, далеко от нас, но мы запросили полицию в Акроне, канцелярию протестантской церкви, военно-морской департамент и ночной клуб в Майами.
Бэзил сделал паузу. Все молчали как завороженные.
— В городе Акрон не зарегистрировано ни одного жителя по фамилии Коттл, нет записи о рождении и женитьбе Мартина Коттла. Методистская церковь и не подозревает о том, что некие Мартин и Аманда Коттл в тридцатые годы жили в Китае. «Голубой грот» был открыт в тысяча девятьсот тридцать пятом году, но у них никогда не работал человек по имени Амос Коттл. Получается, Амос Коттл никогда не существовал.
Бэзил в упор смотрел на Гаса и Тони.
— Что вы знаете о человеке, который называл себя Амосом Коттлом? Кто он такой?
Лицо Тони было похоже на маску игрока в покер. Более эмоциональный Гас не смог удержаться от иронической гримасы — так стремительно скользящая по земле тень облака предупреждает о надвигающемся ветре. В сверкающих глазах Мориса Лептона появилось изумление. Мэг совершенно растерялась. Она не могла уловить сути происходящего — события развивались слишком быстро, как будто киноленту пустили с повышенной скоростью и все кадры слились в одно расплывшееся пятно. Более уравновешенная Филиппа не отводила глаз от Бэзила. Вера была единственная, кто ответил на его вопрос:
— Во имя всего святого, что вы сказали, мистер Виллинг? — Ее голос впервые прозвучал пронзительно и грубо.
Бэзил посмотрел на Тони.
— Итак?
Тони бросил взгляд на Гаса, явно сигнализируя, что пришло время привести в исполнение некий план «X», и требуя поддержки.
Гас укоризненно посмотрел на него.
— Если бы вы вчера сказали доктору Виллингу, что Амос Коттл — псевдоним!
— Откуда я знал, что его убьют? — парировал Тони. — Не будь он мертв, это не имело бы значения. Кто и когда проверяет биографические данные?
Гас вздохнул.
— Сведения дал сам Амос, а теперь…
Тони тоже вздохнул.
— Гас, это бесполезно. Рано или поздно полиция узнает все от доктора Клинтона. Бэзил — единственный, на кого мы можем рассчитывать в суде, так что лучше открыть ему все карты, пока еще есть шанс.
Гас пожал плечами.
— Ладно, рассказывайте.
— Как прикажете вас понимать? — спросил Лептон. — Значит, биография Амоса выдумана? Я и не подозревал, что у вас такой талант.
— Надеюсь, договор с телевидением подписан? — пробормотала Филиппа.
Тони игнорировал выпад жены и, расправив в плечи, как бы собираясь с силами, чтобы честно ответить на вопрос Бэзила, повернулся к нему.
— Так вот, Бэзил, — Тони старался говорить как можно искреннее, — мы все расскажем. Правду знаем только мы с Гасом. Даже Мэг и Фил ничего не знают. Мы считали, что, если о нашей тайне станет кому-нибудь известно, она перестанет быть тайной. Поэтому мы с самого начала решили ничего не говорить нашим женам. Надеюсь, это не пойдет дальше. Во всяком случае, все присутствующие, кроме Бэзила и Леппи, в этом заинтересованы.
— Леппи тоже заинтересованное лицо, — вмешался Гас. — На таланте Амоса он сделал себе имя. Не думаю, что новые факты повлияют на его мнение о работах Амоса. Какое это имеет значение для творчества?
— Нет, конечно, — сказал Лептон, — можете на меня рассчитывать.
— А на вас, Бэзил? — спросил Тони.
— Мне трудно что-либо обещать, — ответил Бэзил. — Могу только надеяться, что убийца будет арестован и суд пойдет вам навстречу.
Тони тяжело вздохнул.
— Амос Коттл — человек без прошлого. Мы не имеем ни малейшего представления, кто он и откуда.
— Неужели это возможно?
— Чтобы все объяснить, я должен вернуться в тысяча девятьсот пятьдесят второй год. Мэг, будьте добры, расскажите, как вы открыли Амоса.
— Все очень просто. — Голос Мэг звучал необычно тонко. — До войны Гас работал на радио. Когда война закончилась, он решил основать агентство. Мы жили тогда в ужасном районе, и Гас снимал угол в конторе преуспевающего приятеля. Заодно он подрабатывал на радио как внештатный сотрудник. Гас понимал, что надо спешить, пока телевидение не вышло на широкую дорогу, ведь он не был уверен, что сумеет на него переключиться и конкурировать с теми авторами, которые начали работать, когда он еще служил в морской пехоте. Агентство было нашей единственной надеждой, но у Гаса не хватало времени читать рукописи, тем более что почти все они были чудовищны. Это были сочинения любителей типа Пуси или профессионалов, выгнанных из всех издательств. Пока Гас сочинял пьесы, я, уложив малышей и вымыв посуду, принималась за дело.
Однажды ночью, когда Гас спал, я еще сидела за работой и вдруг среди ужасной дряни нашла старую папку. На обложке я прочитала: «Поле боя. Амос Коттл». Я еще подумала, какое забавное имя для писателя! Все же я решила ее полистать. Нет, не всю. Страниц пятьдесят, чтобы утром Гас мог со спокойной совестью отправить ее обратно. Не обязательно съедать яйцо до конца, чтобы понять, тухлое оно или нет…
Но получилось иначе. Я просидела до утра, вчитываясь в каждое слово. Я позабыла про усталость и про то, что ровно в шесть проснется Полли. Я забыла о том, что мы почти разорены и у нас нет уже сил бороться. Когда я дочитала последнюю страницу, запел жаворонок. По крайней мере, я думаю, это был жаворонок. Тогда я поглядела в окно и увидела такое чистое небо, какого никогда не видела. И жаворонок, и небо, казалось, говорили мне, что я права. Это было одно из тех мгновений, когда уже то, что ты живешь, доставляет радость. Такое редко бывает после тридцати лет.
Вот… Я поняла, что Амос написал необычную книгу. С тех пор наша жизнь изменилась.
Гас продолжил ее рассказ:
— За завтраком Мэг мне все рассказала. Страниц пятьдесят мне удалось прочитать в поезде, но на меня они не произвели такого впечатления, как на нее, хотя я понял, что это первая стоящая рукопись, попавшая к нам в руки. Она была длинновата, поэтому я сразу решил, что ее надо сократить страниц на сто. Кроме того, мне не понравилось заглавие.
Я написал автору довольно сдержанное письмо, сообщил, что покажу его роман издателям. Мне было понятно, что говорить о необходимости сокращения преждевременно. Начинающий автор пойдет на это, только если его поманить контрактом с издателем.
