– Ясно. То есть, по-вашему, любой из присутствующих мог подсыпать ей в чашку морфий?
– Да вы попробуйте подсыпать что-нибудь в чашку у всех на виду! Вас сразу заметят.
– Ну, необязательно, – возразил Шарп.
Лен агрессивно выкрикнул:
– Да какого черта мне было травить бедную девочку? Я ничего не имел против нее!
– Я не говорю, что вы хотели ее отравить.
– Она сама выпила морфий. Сама отравилась. Другого объяснения нет.
– Мы считали бы точно так же, если бы не подложная записка.
– Какой, к черту, подлог! Разве это не ее почерк?
– Это лишь клочок письма, написанного рано утром.
– Но ведь она могла оторвать его и оставить вместо записки!
– Помилуйте, мистер Бейтсон! Если самоубийца хочет оставить записку, он берет ручку и пишет, а не отрывает клочок старого письма с подходящей фразой.
– Не знаю, не знаю… Люди часто делают глупости.
– Ну а где же само письмо?
– Откуда мне знать. Это ваши заботы. Я за вас, что ли, работать должен?
– Мы работаем, не беспокойтесь. А вам я бы посоветовал отвечать на мои вопросы повежливее.
– Что вы от меня хотите? Я девушку не убивал, мне незачем было ее убивать.
– Она вам нравилась?
Лен ответил, немного успокоившись:
– Очень. Она была славной девочкой. Глуповатой, но милой.
– А когда она призналась в кражах, вы ей поверили?
– Конечно, она же сама сказала. Но я был удивлен.
– Вы не думали, что она способна на воровство?
– Н-нет… Вообще-то нет. – Видя, что ему не надо больше защищаться, Леонард перестал вести себя агрессивно и охотно разговорился на тему, которая его явно интересовала. – Она была не похожа на клептоманку, – сказал он. – И на воровку тоже.
– А может, ее поведение объясняется чем-то другим?
– Другим? Но чем же?
– Ну, допустим, она хотела вызвать интерес Колина Макнаба.
– Вам не кажется, что это притянуто за уши?
– Но он же обратил на нее внимание!
– Да, конечно. Старина Колин просто помешан на всякой психопатии.
– Вот видите. Если Селия Остин это знала…
Лен покачал головой:
– Ошибаетесь. Она никогда не додумалась бы до такого… Ну, до такого плана. Она не разбиралась в психологии.
– Но вы-то разбираетесь?
– К чему вы клоните?
– Может, из чисто дружеских побуждений вы научили ее, как вести себя?
Лен хохотнул:
– Тоже мне нашли дурака! Да вы в своем уме, инспектор?
Инспектор переменил тему разговора:
– Как вы считаете, конспекты Элизабет Джонстон испортила Селия?
– Нет. Селия сказала, что она не виновата, и я ей верю. Она в отличие от других никогда не конфликтовала с Бесс.
– А кто конфликтовал и почему?
– Понимаете, Элизабет любит ставить людей на место. – На мгновение Лен задумался, потом продолжил: – Стоит кому-нибудь за столом сморозить глупость, как тут же раздается педантичный голос Элизабет: «Боюсь, это не подтверждается фактами. По хорошо проверенным статистическим данным…» И пошло-поехало. Многих ее манера выводит из себя, особенно тех, у кого язык без костей, как у Нигеля Чэпмена.
– А, помню, помню… Нигель Чэпмен.
– Кстати, конспекты залиты его чернилами.
– Значит, вы считаете, что это сделал Нигель?
– По крайней мере, такая возможность не исключена. Он довольно злобный малый и, по-моему, расист. Единственный из всех нас.
– А кого еще раздражала педантичность мисс Джонстон и ее привычка учить других?
– Колин Макнаб частенько на нее злился, да и Джин Томлинсон она пару раз задевала.
Шарп задал вразнобой еще несколько вопросов, но Лен больше не сообщил ничего путного. Потом инспектор вызвал Валери Хобхауз.
Валери держалась холодно, церемонно и настороженно. Выдержки и самообладания у нее было куда больше, чем у мужчин. Она сказала, что прекрасно относилась к Селии. Та была не очень умна и чересчур романтична, недаром она так влюбилась в Колина Макнаба.
– Вы думаете, она была клептоманкой?
– Наверное. Я в этом не очень разбираюсь.
– А может, кто-то подучил ее?
Валери пожала плечами:
– Чтобы окрутить Колина, этого напыщенного болвана?
– Вы хватаете мою мысль на лету, мисс Хобхауз. Совершенно верно. Уж не ваша ли это была идея?
Валери, казалось, была позабавлена.
– Вряд ли, уважаемый сэр, особенно если учесть, что при этом пострадал мой шарф. Я не такая альтруистка.
– Но вы думаете, ее могли подучить?
– Маловероятно. По-моему, Селия вела себя вполне естественно.
– Естественно? В каком смысле?
– Знаете, я начала подозревать ее после скандала с туфлей Салли. Она ревновала Салли к Колину. Я говорю о Салли Финч. Она, безусловно, самая симпатичная девушка в пансионате, и Колин явно выделял ее из остальных. Когда перед вечеринкой туфля исчезла и Салли пришлось надеть старое черное платье и черные туфли, Селия просто облизывалась от удовольствия, как кошка, наевшаяся сметаны. Но подозревать ее в краже всей этой дребедени… браслетов, пудры… мне и в голову не приходило.
– А кого же вы подозревали?
Валери передернула плечом:
– Не знаю. Уборщиц, наверное.
– А кто изрезал рюкзак?
– Рюкзак? Ах да, совсем забыла. Это уж совсем какая-то дурь.
– Вы ведь давно здесь живете, мисс Хобхауз?
– Да. Я, пожалуй, самый старый квартирант. Я прожила тут два с половиной года.
– Значит, вы лучше других знаете ребят, живущих здесь?
– Ну, наверное.
– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу смерти Селии Остин? Что могло послужить мотивом преступления?
Валери отрицательно покачала головой. Лицо ее посерьезнело.
– Понятия не имею, – сказала она. – Это просто кошмар. Я не представляю, кто мог хотеть смерти Селии. Она была милой, безобидной девочкой, мы как раз накануне узнали о ее помолвке и…
– Ну-ну, продолжайте. Что «и»? – допытывался инспектор.
– Я не знаю, но может, причина в этом, – с расстановкой сказала Валери. – В том, что она собиралась замуж. Ее ждала счастливая жизнь… Но тогда среди нас… сумасшедший?
Она поежилась. Шарп пристально посмотрел на нее.
– Да, – сказал он, – это не исключено. А кто, на ваш взгляд, – продолжал он, – мог испортить записи Элизабет Джонстон?
– Не знаю. Это тоже страшная подлость. Но я ни секунды не сомневалась, что Селия тут ни при чем.
– Вы никого не подозреваете?
– Да нет… Особо никого…
– И все же?
– Неужели вам интересны мои досужие домыслы, инспектор?
– Мне все интересно. И не беспокойтесь, это останется между нами.
– Ну, если вы настаиваете… Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, это дело рук Патрисии Лейн.
– Неужели? Вот так новость! Никогда бы не подумал! Она мне показалась такой уравновешенной, милой девушкой…
– Я ничего не утверждаю. Но мне кажется, она на это способна.
– Почему?
– Патрисия недолюбливает Черную Бесс. Та частенько ставит на место ее обожаемого Нигеля, когда тот зарывается. Он, знаете ли, часто с умным видом болтает глупости.
– Но почему она, а не сам Нигель?
– Нигель не стал бы связываться, и потом, он никогда бы не взял свои чернила. Он не так глуп. А вот Патрисия могла сглупить, совершенно не подумав, что она компрометирует своего драгоценного Нигеля.
– Но с другой стороны, кто-то мог из чувства мести попытаться скомпрометировать Нигеля Чэпмена.
– Возможно, и так.
– У него есть недоброжелатели?
– О да. И прежде всего Джин Томлинсон. С Леном Бейтсоном они тоже частенько цапаются.
– Каким образом, по вашему мнению, Селии Остин могли подсыпать морфий?
– Я долго ломала голову. Конечно, сначала я подумала, что его подсыпали в кофе, это как бы самоочевидно. Мы все толклись в гостиной, Селия поставила чашку на маленький столик, рядом с собой; она всегда ждала, пока кофе остынет, пила почти холодный. Наверное, человек с железными нервами мог улучить момент и бросить таблетку, но это страшно рискованно. Его могли уличить.
– Морфий был не в таблетках, – сказал инспектор Шарп.
– Да? А в чем? В порошке?
– В порошке.
Валери нахмурилась:
– Тогда это вообще маловероятно.
– А куда, кроме кофе, могли подсыпать яд?
– Иногда она перед сном пила горячее молоко. Но в тот вечер… по-моему, нет.
– Вы не расскажете поточнее, что произошло тогда в гостиной?
– Ну, мы сидели, разговаривали. Кто-то включил радио. Мальчики почти все ушли. Селия пошла спать очень рано, и Джин Томлинсон тоже. А мы с Салли засиделись допоздна. Я писала письма, а Салли что-то зубрила. По-моему, я отправилась спать позже всех.
– Вечер был самый обычный, да?
– Ничего особенного, инспектор.
– Благодарю вас, мисс Хобхауз. Вы не пригласите сюда мисс Лейн?
Патрисия Лейн волновалась, но не слишком. Ничего принципиально нового она не сообщила. На вопрос Шарпа о конспектах Элизабет Джонстон Патрисия ответила, что вина, несомненно, лежит на Селии.
– Однако она горячо это отрицала, мисс Лейн.
– Ну конечно, отрицала, – сказала Патрисия. – Наверняка ей было стыдно. Но вкупе со всем остальным это представляет стройную картину, не так ли?
