– Не беспокойтесь, никто ничего не слышал. А если и слышал, то подумал, что вылетела пробка из бутылки. Теперь надо…
Жаклина вдруг истерически зарыдала.
– Боже, я хочу умереть… Я покончу с собой. Что я наделала! Что я наделала.
Корнелия подбежала к ней.
– Тише! Тише! Моя хорошая.
У Симона вспотел лоб, лицо исказилось от боли.
– Уведите ее отсюда, – умолял он, – бога ради, уведите! Проводите ее в каюту, мистер Фантора, а вы, мисс Робсон, позовите медицинскую сестру, ведь вы знаете, где ее каюта!
– Он переводил взгляд с одного на другого, прося о помощи.
– Не оставляйте ее одну. Пусть с нею побудет сестра. А потом разыщите доктора Бесснера и приведите его ко мне. Бога ради, ничего не говорите моей жене.
Джим Фантора кивал, соглашаясь. Он был собран и деловит. Он и Корнелия взяли под руки Жаклину, которая всхлипывала и отбивалась, вывели ее из салона и отвели в каюту. Им пришлось трудновато, она рвалась обратно и безутешно плакала.
– Я утоплюсь… утоплюсь… Мне нельзя жить… О Симон! Симон!
– Скорее приведите мисс Бауэрс, – сказал Фантора Корнелии.
– Я побуду с ней, пока вы не вернетесь.
Корнелия послушно вышла.
Жаклина бросилась к двери, но Фантора удержал ее.
– Его нога… наверное, сломана? Он истекает кровью, он умрет от потери крови. Я хочу к нему… Симон, Симон, что я наделала!
– Она говорила все громче.
– Тише, успокойтесь! – нетерпеливо сказал Фантора.
– С ним ничего страшного.
Она снова попыталась выскочить из каюты.
– Пустите! Я прыгну за борт! Пустите! Я хочу умереть.
Фантора взял ее за плечи и с силой усадил на постель.
– Оставайтесь здесь, так надо. И не поднимайте шума. Возьмите себя в руки. Все обойдется, поверьте.
– Она вдруг утихла и перестала кричать, но он испытал невероятное облегчение, когда отворилась дверь и вошла мисс Бауэрс в безобразном халате-кимоно, но деловитая и спокойная, как всегда.
– Так, – строго спросила мисс Бауэрс, – что все это значит?
– И тотчас же принялась за дело, не выразив ни удивления, ни любопытства. Фантора был благодарен ей за это и, оставив Жаклину на ее попечение, отправился в каюту доктора Бесснера. Он постучал и, не дождавшись ответа, вошел.
– Доктор Бесснер.
В ответ доктор громко высморкался и удивленно спросил:
– Что такое? Кто это.
Фантора включил свет. Доктор часто моргал и был похож на сову.
– Видите ли, в Дойля стреляли. Мисс де Бельфорт. Он в салоне. Не могли бы вы пойти туда.
Доктор тотчас же стал собираться. Сунул ноги в домашние туфли, надел халат, взял чемоданчик с необходимыми медикаментами и отправился с Фактора в салон.
Симону удалось открыть окно, он прислонил голову к раме и жадно вдыхал свежий воздух. В его лице не было ни кровинки.
– Так? Что мы имеем? – говорил доктор, подойдя к нему.
Носовой платок весь в крови лежал на ковре, и темное пятно крови расплывалось у ног Симона. Доктор осматривал рану, бормоча про себя немецкие ругательства.
– Да, не нравится мне ваша рана… Кость сломана и большая потеря крови. Герр Фактора, нам с вами придется перетащить его в мою каюту. Вот так-то. Он ходить не может. Нам придется его нести. Так-то.
Они приподняли Симона, в этот момент в дверях появилась Корнелия. При виде ее доктор радостно крикнул:
– А, это вы? Хорошо. Идите с нами. Мне нужна помощница. Вы поможете лучше, чем наш юный друг. Он уже несколько побледнел.
Фантора в ответ попытался улыбнуться.
– Может быть, сходить за мисс Бауэрс? – предложил он.
Доктор Бесснер задумчиво посмотрел на Корнелию.
– Нет, мне достаточно этой юной дамы, – ответил он.
– Надеюсь, вы не собираетесь падать в обморок или взвизгивать, а?
– Я буду делать все, как вы скажете, – с готовностью отвечала она.
В течение последующих десяти минут, которые заняла хирургическая операция, мистер Фантора испытывал жгучий сты, – его мутило при виде крови, а Корнелия была спокойна и услужлива, как всегда.
– Я сделал все, что в моих силах, – объявил наконец доктор Бесснер.
– Вы геройски вели себя, мой юный друг, – он ободряюще похлопал Симона по плечу, потом закатал ему рукав и приготовил шприц.
– Сейчас я введу вам снотворное. А как насчет вашей жены?
– Не надо беспокоить ее до утра, – слабым голосом проговорил Симон и добавил:
– Не обвиняйте Джекки. Я сам во всем виноват. Я скверно поступил с ней… бедная девочка… она сама не ведала, что творила…
Доктор Бесснер сочувственно кивнул.
– Да, да… Я понимаю…
– Я сам виноват, – повторил Симон.
– Не оставляйте ее одну, – он умоляюще посмотрел на Корнелию.
– Она, она может что-нибудь натворить с собой.
Доктор Бесснер сделал укол. Спокойно и уверенно Корнелия сказала:
– Все хорошо, мистер Дойль, мисс Бауэрс побудет у нее всю ночь.
Симон взглядом поблагодарил ее. Он успокоился, напряжение спало. Он закрыл глаза. Вдруг он снова вздрогнул.
– Фантора?
– Да, Дойль.
– Пистолет… Надо забрать пистолет, а то утром слуги подберут…
– Вы правы, – успокоил его Фантора.
– Сейчас же схожу за ним.
Он вышел из каюты и направился к салону. Мисс Бауэрс выглянула из дверей каюты Жаклины.
– Ей лучше, – сообщила сестра.
– Я сделала ей укол морфия.
– Но вы побудете с ней?
– Да, конечно. На некоторых морфий действует возбуждающе. Я побуду с ней всю ночь.
Фантора пошел дальше. Через несколько минут он постучал к доктору Бесснеру. Тот выглянул на стук.
– Послушайте, – Фантора поманил его на палубу. – Я не нашел пистолета…
– Что?
– Пистолета. Девушка выронила его на пол и отшвырнула носком под банкетку. Но там его нет.
Они с изумлением смотрели друг на друга.
– Но кто же мог его взять.
Эркюль Пуаро только что побрился и вытирал бритву, когда раздался торопливый стук в дверь. Полковник Рэйс вошел, не дожидаясь ответа. Он тщательно закрыл за собой дверь.
– Ваше чутье вас не обмануло, – сразу начал он.
– Это случилось.
Пуаро выпрямился и резко спросил:
– Что случилось?
– Линнет Дойль убита прошлой ночью выстрелом в голову.
Пуаро молчал. Перед ним живо возникла девушка в саду в Асуане; задыхаясь, страстно, она говорила: «Как я хочу прижать мой драгоценный маленький пистолет к ее виску и спустить курок». И она же вот совсем недавно, так же страстно: «В такой день неминуемо произойдет взрыв…» И мольба в ее взгляде. Как же он прошел мимо? Почему не ответил на ее мольбу? Он ослеп, оглох, он поглупел, ему тогда так хотелось спать…
– Местные власти здесь знают меня, – говорил Рэйс
– Они поручили мне заняться расследованием. Корабль должен отчалить через полчаса, но его можно задержать, если я попрошу. Ведь убийца мог проникнуть сюда с берега.
Пуаро отрицательно покачал головой.
– Пожалуй, вы правы, – согласился Рэйс.
– Такой возможности не было. В общем, беритесь за это дело. Оно ваше.
Пуаро тем временем быстро одевался.
– Я в вашем распоряжении, – сказал он, наконец. Они вместе вышли на палубу.
У входа в каюту Линнет Дойль стоял испуганный бледный стюард. Он отворил им дверь. При их появлении доктор Бесснер поднял голову и крякнул.
– Что вы можете сообщить нам, доктор, – спросил Рэйс.
Бесснер задумчиво потирал небритый подбородок.
– Ее застрелили, да, застрелили с очень близкого расстояния. Видите, вот тут, прямо над ухом, сюда вошла пуля. Очень маленькая пуля. Что-то вроде двадцати двух. Пистолет был приставлен к виску, видите, синяк и кожа поцарапана.
И снова волной всплыло воспоминание: Пуаро услышал этот голос, эти слова в Асуане.
– Она спала, – продолжал Бесснер – никаких признаков борьбы. Убийца прокрался сюда в темноте и застрелил ее во сне.
Пуаро подошел поближе. Линнет Дойль лежала на боку в спокойной естественной позе. Но над ухом у нее было крохотное отверстие в обрамлении запекшейся крови.
Пуаро печально покачал головой. Вдруг у него перехватило дыхание – на белой стене прямо перед ним была выведена дрожащая бурая надпись: одна огромная буква «Ж».
Пуаро, не отрываясь, смотрел на эту букву, потом нагнулся к мертвой девушке и очень осторожно поднял ее правую руку. Один из пальцев был запачкан чем-то бурым.
– Какое-то имя, какое-то имя! – вырвалось у Пуаро.
– Как это понять? – спросил Рэйс.
– Вы меня спрашиваете, как это понять. Разумеется, все очень просто, не правда ли? Мадам Дойль умирает, она хочет, чтобы узнали убийцу, и вот она обмакнула палец в свою рану и пишет кровью начальную букву его имени. О да, удивительно просто.
Бесснер вмешался нетерпеливо и самоуверенно:
– О чем вы говорите? Все это глупости, полная чушь. Бедная девочка умерла сразу. Обмакнуть палец в рану (вы же видите – раны никакой нет, и крови тоже) и написать букву «Ж» на стене… Фу! Это чушь, мелодраматическая чушь!
