Вульф отрицательно покачал головой:
– Да нет, пожалуй, не особенно. Вы ведь, конечно, уже рассказали все это полиции, а они экипированы гораздо лучше меня, чтобы проследить ваши передвижения и проверить алиби. А потом, я ведь не расследую это убийство.
– А чем же вы тогда занимаетесь?
– Я пытаюсь найти способ завершить конкурс так, чтобы это было приемлемо для всех заинтересованных сторон. Вы говорили, что с вами беседовал мистер Янгер. Что он вам сказал?
– Он сказал, что Гудвин сообщил ему про мисс Фрейзи, и хотел, чтобы мы с миссис Уилок присоединились к нему, наняли все вместе адвоката и возбудили дело. Кроме того, он хотел, чтобы мы предложили мисс Тешер и мисс Фрейзи поделить поровну первые пять призов. Я ответил ему, что ни с первым, ни со вторым ничего не получится.
– А что бы вы предпочли?
– Ни то ни другое. Раз уж мне все равно придется платить музыкантам, я лучше станцую. Далманн говорил, что эти пять стихотворений-загадок намного труднее остальных, и я ему верю. Сомневаюсь, чтобы они оказались по силам друзьям мисс Фрейзи, и удивлюсь, если их сможет отгадать мисс Тешер. Прямо отсюда я пойду в одну из самых богатых частных библиотек Нью-Йорка и проведу там всю ночь. Я даже уже знаю, с какой книги начну. Вот один из стихов:
С Джеком я познала страсть,
Под венец с ним собралась;
Только в день счастливой свадьбы
Чарлза мужем не назвать бы.
Он поднял руку к очкам, но лишь сдвинул их немного на нос.
– Вам это о чем-нибудь говорит?
– Нет, – ответил Вульф.
– А вот мне говорит. Нет, я еще не знаю никаких подробностей, но уже чувствую некий привкус, аромат. Еще не имею ни малейшего понятия, как ее зовут, но, кажется, уже знаю, где искать. Может, я и не прав, но вряд ли, а если прав, то один ответ у меня уже есть.
Может, ответ у него и правда был. Либо Роллинса посетило счастливое озарение, либо он был большим знатоком по части ароматов, либо просто-напросто вытащил ответы из бумажника Далманна, а теперь подготавливал почву, чтобы объяснить, каким образом он их добыл. Конечно, я бы мог немного сбить с него спесь, если бы спросил, не с мемуаров ли Джакомо Казановы он собирается начать, но, если бы я еще поинтересовался, не Кристиной ли зовут эту женщину, и посоветовал ему сразу взять второй том и изучить фрагмент текста со страницы сто семьдесят второй по двести первую знаменитых «Приключений Казановы», наш гость, чего доброго, еще заподозрил бы меня в чем-нибудь неблаговидном.
Вульф вдруг резко произнес:
– Что ж, раз вы собираетесь работать, не смею вас больше задерживать. Борьба с демонами – не мое амплуа. – Он ухватился за край стола, отодвинул кресло и встал. – Надеюсь, мистер Роллинс, мы с вами еще увидимся, но постараюсь как можно меньше отвлекать вас от ваших занятий. Прошу меня извинить.
Он направился к двери и исчез. Роллинс посмотрел на меня:
– Что это значит? Он что, обиделся? Или, может, я чем-то себя выдал и мистер Вульф отправился за наручниками?
– Да бросьте вы, – успокоил я его, вставая. – Вы что, не чувствуете аромата?
Роллинс втянул ноздрями воздух.
– Да нет, пожалуй, ничего особенного. А что?
– Сразу видно, что вы не ищейка, – бросил я снисходительно. – Это жаркое из косули со сливками, приправленное петрушкой, кервелем, зеленым луком, майораном и лавровым листом. Это уже демон мистера Вульфа, во всяком случае один из них. У него их широкий ассортимент. Вы уже уходите? Одну минуту, если вас не затруднит: что это была за дама, кажется девятый номер? Там про нее говорилось:
Закон, что он издал до нашей встречи,
Женой его мне зваться запретил,
Закону своему смиренно повинуясь,
До дней последних он меня любил.
Роллинс обернулся в дверях, улыбка его стала сверхснисходительной.
– Но это же совершенно ясно: Аспазия и Перикл.
– Да, конечно. Я мог бы и сам догадаться.
Мы вышли в прихожую, и я подал гостю пальто. Когда я уже открыл дверь, он спросил:
– Когда я пришел, здесь ведь была мисс Тешер, не так ли?
Я подтвердил.
– А кто были трое мужчин с нею?
– Ее советники, она привела их с собой. Может, вы даже о них слышали. Они оказались столь разговорчивы, что загнали в угол самого мистера Вульфа.
Мне показалось, что Роллинс хотел спросить что-то еще, но передумал и вышел. Я запер дверь и уже было направился в кухню, чтобы поскорее сообщить Вульфу про Аспазию и Перикла, но телефонный звонок снова загнал меня в кабинет. Я снял трубку, наскоро обменялся со звонившим мнениями, дошел до кухни, где Вульф проводил совещание с Фрицем, и оповестил его:
– Толбот Хири будет здесь в четверть десятого.
Босс уже и так был на пределе, а тут не выдержал и зарычал:
– Прикажешь из-за этого комкать весь ужин?!
Я ответил ему извиняющимся тоном: дескать, боюсь, что у него просто не будет другого выхода. Ведь на ужин оставалось всего полтора часа.
Застольные беседы в доме Вульфа – не важно, при гостях или без, – могли вестись о чем угодно, от политики до полиомиелита, лишь бы они не затрагивали наших текущих дел. О делах – ни слова. Строго говоря, тот ужин не был исключением, но он был очень близок к исключению. Похоже, среди дня Вульф улучил минутку и пробежал глазами в энциклопедии статью о косметике, так что за ужином его так и распирало от желания поделиться добытой информацией. Для начала, покончив с супом из каштанов и томясь в ожидании, пока Фриц принесет свое знаменитое жаркое, он наизусть процитировал билль, представленный на рассмотрение английского парламента еще в семнадцатом столетии. Билль в изложении Вульфа гласил:
«Женщина любого возраста, сословия и достатка, будь то юная девственница, девица в возрасте или вдова, совратившая с помощью духов, румян, косметических снадобий, искусственных зубов, фальшивых волос, испанской шерсти, железных корсетов, обручей, башмаков на высоких каблуках или накладных бедер одного из подданных Ее Величества и склонившая его к браку, отныне, согласно настоящему акту, подлежит наказанию наравне с лицами, обвиняемыми в колдовстве, а заключенный обманным путем брак признается недействительным и подлежит расторжению».
Я спросил Вульфа, что такое испанская шерсть, и поймал его на этом. Он не знал, а поскольку его всегда бесило, если он не понимал смысла какого-нибудь слова или выражения, которое случалось увидеть его глазам или услышать его ушам, я поинтересовался, почему он не посмотрел в словаре. Он ответил, что смотрел и что там ничего не оказалось.
Следующим номером нашей программы оказалась королева Мария Шотландская, которая, как выяснилось, регулярно принимала винные ванны. То же самое проделывали и ее старшие фрейлины, младшим же, которые не могли себе позволить подобной роскоши, приходилось довольствоваться молочными. Потом разговор перешел на египетские гробницы. Выяснилось, что обнаруженные в них кувшины с притираниями еще хранили запах, хотя пролежали там тридцать пять столетий. Затем я узнал, что законодательницы римской моды во времена жены Цезаря – той, которая вне подозрений, – отбеливали лицо каким-то мылом, которое вывозилось из Галлии. А Наполеону нравилось, когда Жозефина пользовалась косметикой, и все это ей по его указаниям доставлялось с острова Мартиника. Потом оказалось, что Клеопатра и другие египетские дамы рисовали себе стрелки вокруг глаз зеленым, а веки, ресницы и брови красили черным. Для этого они пользовались специальной черной краской, нанося ее палочками из слоновой кости.
Я выслушал все это с большим интересом и даже удержался от вопроса, каким образом все эти знания помогут нам выяснить, кто же именно стащил у Далманна бумажник, ведь этот вопрос напрямую касался бы наших дел. Даже когда мы уже покончили с сыром и кофе, покинули столовую и, пройдя через прихожую, оказались в кабинете, я все равно не тревожил босса, дав ему возможность спокойно переваривать ужин.
Подойдя к своему столу, я набрал номер Лили Роуэн. Когда я сказал ей, что не смогу завтра прийти на стадион, она начала обзывать Вульфа всякими словами и даже ввела в оборот несколько новых прозвищ, которые говорили о ее обширном опыте и тонком чувстве языка. Мы всё еще продолжали болтать, когда раздался звонок в дверь, но поскольку я заранее предупредил Фрица насчет Хири, то смог завершить нашу беседу пристойным образом. Когда я повесил трубку и повернулся на крутящемся стуле лицом к аудитории, Хири уже восседал в красном кресле.
По размерам – как вертикальным, так и горизонтальным – он подходил к нему куда больше, чем Роллинс или миссис Уилок. В вечернем пиджаке, из-под которого виднелась белоснежная рубашка, он выглядел даже шире, чем в первый раз. Роллинс уже явно успел оглядеться, потому что сразу же заметил:
