Ознакомительная версия.
Глава XII
Результат игры можно было, конечно, предвидеть с самого начала: выиграл демонический человек, как я окрестил его с первого взгляда, а хилый субъект, довольный уже тем, что отвязался от столь страшного партнера, схватил шапку и пулей вылетел из комнаты. Его противник обернулся ко мне и с самой любезной улыбкой произнес:
— Согласитесь, что учить дураков — долг всякого умного человека.
Не зная, что ответить, я благоразумно промолчал. Тогда он поднялся и, направившись ко мне, сел напротив, скрестив руки на груди. Затем сказал самым любезным и даже несколько заискивающим тоном:
— Вы ведь согласны со мной, мистер Гаттерас?
Сначала я был слишком поражен, чтобы ответить что-либо: каким образом этот человек мог узнать мое имя? Я приготовился было дать ответ, который не совсем пришелся бы ему по вкусу, но он продолжал:
— Вот мой партнер нуждался в хорошем уроке, но я пожалел его, потому что в жизни у него не много радостных минут. С другой стороны, вам, мистер Гаттерас, предстоит выдержать более трудную борьбу. Обстоятельства докажут вам это. Некоторые вовсе не хотят бороться, но их вынуждают обстоятельства, как, например, вас. Иные вступают в борьбу, будучи уверены, что не существует особенного риска, как, например, этот немец. Другие, наоборот, ищут этих приключений. Как вы думаете, к какому разряду людей я принадлежу?
Он улыбнулся плотоядной улыбкой, обнаружив ряд великолепных зубов. В третий раз я не знал, что ему ответить. Но наконец я собрался с духом и заговорил:
— Мне, право, трудно судить об этом, поскольку я мало вас знаю, но из всего увиденного заключаю, что лишь крайность толкает вас на борьбу.
— Вы ошибаетесь — наоборот, я ищу приключений. Я смотрю на них как на спорт: это единственное интересное в жизни. Ведь вы и сами так думаете, мистер Гаттерас.
— Не совсем так, однако вы знаете мое имя, а я ни разу в жизни вас не видел. Может быть, вы будете так добры и скажете, где вы видели меня?
— Охотно исполню ваше желание, но предупреждаю, что вы все равно не поверите моим объяснениям; однако я хочу вас убедить, что знаю очень много. Например, в правом кармане у вас лежат три карточки. — Тут он прикрыл глаза и откинулся на спинку стула. — Одна из них смята, и на ней ничего не напечатано, но написано карандашом: «Эдуард Брейтуайт, Маккарти-стрит, Сидней». Мне кажется, что написано именно «Брейтуайт», хотя некоторые буквы трудно прочесть. Другая большего формата, и на ней напечатано: «Сильвестр Ветерелль», а третья, мне кажется, ваша собственная, мистер Ричард Гаттерас… Не угодно ли вам проверить?
Я машинально сунул руку в карман и действительно вытащил оттуда три карточки. На первой стояло имя Эдуарда Брейтуайта — она принадлежала моему сиднейскому адвокату; вторую я получил от отца моей возлюбленной в тот вечер, когда мы впервые встретились на палубе; а третья была моя собственная.
Что это — колдовство или просто ловкий фокус? Я не мог ответить себе на этот вопрос. Но во всяком случае все происшедшее не увеличило моей симпатии к незнакомцу.
— Ага. Я ведь угадал! — воскликнул он. — Не притворяйтесь, мистер Гаттерас, что я не угадал, — это те самые карточки. Сознайтесь. Прекрасно. Я очень рад познакомиться с вами, тем более что, мне кажется, мы еще встретимся. Когда и где — не знаю. Но, что бы там ни было, будем надеяться, что наша новая встреча окажется не менее интересна и приятна, чем настоящая.
Я рассеянно слушал его, пытаясь ответить себе на вопрос — колдун он или фокусник? А он поднялся и начал натягивать перчатки.
— Простите, — произнес я, — я все думал об этих карточках и окончательно зашел в тупик. Скажите, как вы устроили этот фокус?
— По-вашему, это фокус? — засмеялся он. — Хорошо, пусть будет фокус. Но все же я хочу вам показать, что это не ловкость, а сила, и сила огромная. Но люди склонны все необъяснимые вещи, явления, недоступные их маленькому уму, сваливать в общую кучу и называть эту кучу фокусами. Если желаете, я покажу вам еще один «фокус» — как вы его назовете?
— Пожалуйста, — ответил я.
— Тогда смотрите.
Он подошел к окну, где стоял широкий стеклянный, наполненный водой сосуд, в котором плавал лист клейкой бумаги от мух. Он взял сосуд, перенес на стол, вынул листок и пустил плавать лист обыкновенной бумаги. Затем вынул из кармана коробочку с порошком, насыпал порошка на бумагу, отчего та приняла ярко-зеленый цвет, и зажег бумагу. Та загорелась с легким потрескиванием, источая дурманяще сладкий аромат. Да, бумага горела на воде.
— Вот, мистер Гаттерас, перед вами еще один «фокус», который я узнал от факиров в Бенаресе, в Индии. Он намного эффектнее первого и способен возбудить ваш интерес. Теперь смотрите пристально на эту горящую бумагу, сосредоточьте все свои мысли, все внимание на ней, и тогда вы увидите нечто интересное.
Он замолк. Улыбнувшись, я стал смотреть на бумагу насколько возможно пристальнее. В первые минуты ничего не изменилось, но затем странное состояние овладело мною. Сначала я различал только зеленоватые огоньки и дым, поднимавшийся спиралью к потолку. Затем я уже не различал самого сосуда и видел только голубоватый туман, в котором шевелились какие-то неясные образы. Тщетно я впивался в них глазами — они были неуловимы. Но вот дым стал рассеиваться, и передо мной вдруг предстала такая картина. В красивой комнате перед открытым окном сидела прекрасная девушка и плакала. Эту комнату я никогда не видел прежде, не знал и плачущую девушку. Но вот она повернула свою головку… Боже мой! Это была Филлис, моя невеста… Я жадно всматривался в эту картину и вдруг услышал ее слова, прорвавшиеся сквозь рыдания: «О Дик, Дик, приди ко мне!»
Я вскочил на ноги, и в тот же момент страшный грохот разнесся по подвалу. Сосуд лежал передо мной разбитый на тысячу кусков, бумага вся сгорела, и ее пепел хлопьями носился в воздухе. Незнакомец исчез. Шатаясь от волнения, я направился к выходу и, встретив испуганного француза, объяснил ему, в чем дело. Расплатившись с ним, я вышел на улицу, но мои мысли были заняты всеми теми странными вещами, которые только что со мной случились. Для простого фокуса это было слишком серьезно. Скорее к ней! Узнать, что с ней! Тут только я пришел в себя. Окликнув случайно проезжавший мимо кеб, я назвал адрес гостиницы, где она жила. Пока мы ехали, перед моими глазами все стоял образ плачущей девушки, зовущей меня. Вот мы подъехали к гостинице. Расплатившись с извозчиком, я вбежал в подъезд и попросил первого попавшегося лакея проводить меня к мисс Ветерелль.
— К мисс Ветерелль, сэр? — удивился он. — Вчера днем она уехала в Париж, а оттуда направится обратно, в Австралию.
На минуту я не поверил своим ушам. Уехала? Почему? Что побудило ее так внезапно покинуть Англию? Этими вопросами я засыпал лакея. Но он ничего не знал и ответил лишь, что мисс Ветерелль уехала в Париж, чтобы пересечь материк и сесть в Неаполе на первый же пароход, отправляющийся в Австралию. Видя, что тот действительно ничего не знает, я повернулся и тихо вышел из гостиницы. События разворачивались слишком стремительно, чтобы я мог что-нибудь понять. Факт был в том, что она уехала, но как и почему — я терялся в догадках и предположениях.
Наконец на следующий день почта принесла мне известие. Это было письмо, написанное еще в Лондоне, но отправленное только из Дувра. Вот что в нем было написано: «Мой единственный! С отцом случилось что-то страшное. Что именно — не могу сказать: сама не знаю. Нынешним утром он вышел в веселом, бодром настроении, а вернулся дрожащий как лист и мертвенно бледный. Он едва добрел до моей комнаты и упал в кресло почти в обмороке. Когда он пришел в себя, первыми его словами было: „Вели служанке скорее укладывать вещи. Нельзя терять ни минуты. Через полчаса мы уезжаем в Париж, а затем в Неаполь, чтобы успеть на пароход, отправляющийся в Австралию“. Я пыталась возражать. „Ни слова! — воскликнул он. — Сегодня утром я встретил человека, присутствие которого делает наше пребывание в Англии невозможным. Нельзя терять ни минуты, если ты не хочешь найти меня мертвым у твоих дверей“. Я была ошеломлена. Не говоря ни слова, я поспешно собрала вещи, и через полчаса мы уже выехали из гостиницы. О, как я хотела проститься с вами! Но отец так боялся оставаться в Лондоне, что мы вынуждены были уехать немедленно. Пока мы ехали, он напряженно всматривался в прохожих и боязливо вздрагивал, когда какая-нибудь карета с шумом перегоняла нас. И теперь, мой дорогой…» Письмо на этом прерывалось.
Я сидел словно громом пораженный. Вертел в руках письмо и пытался представить себе поезд, мчащийся теперь к Франции и уносивший от меня девушку, которую я любил больше всего на свете.
На следующее утро я отправился в Гэмпшир, чтобы найти, если будет возможно, дом моего отца. Хоть я и помнил наизусть адрес, но, где находится это место, я не имел ни малейшего понятия. Я сошел на станции Линдхерст-роуд, поскольку деревня, которую я разыскивал, находилась в самой глубине Нью-Фореста, и, получив от ближайшего лавочника нужные мне сведения, отправился в путь. Мой извозчик сообщил, что он вот уже семьдесят лет живет в этой местности, но ни разу еще не бывал в Саутгемптоне, находящемся всего в нескольких милях отсюда. Эта черта характера английских крестьян всегда поражала меня: прожить всю жизнь на одном месте и ни разу не отойти от своего дома больше чем на десять миль. Проехав мили две, я спросил возницу, не знает ли он той деревни, в которую мы едем. Но, к моему изумлению, оказалось, что он даже знает моего отца.
Ознакомительная версия.
