— А та, другая женщина. Которая умерла вместе с ним. Сабина?
— Да. Сабина фон Штубен.
— Она тоже была наркоманкой?
— Кажется, нет. Может, кокаин, но, как я уже говорил, кто его только не употребляет.
«Все? — подивилась я про себя. — И госпожа Эпплуайт? И архиепископ Кентерберийский?»
— Он давно ее знал? — спросила я.
— Не помню. Кажется, не очень. Он называл ее «новой подругой», когда представлял.
— И это, по твоим словам, было в феврале?
— Да.
— Л как они познакомились, знаешь? — спросила я. Прежде чем он успел ответить, я услышала вдалеке радостный детский визг и взглянула в сторону Мелиссы и Эдварда.
Они были там же, где и раньше, но начался прилив, и теперь Мелисса стояла по пояс в воде, и вода уже подбиралась к Эдварду.
Вода надвигалась так быстро, что пенящийся поток вперемешку с песком уже был в каких-то десяти метрах от той скалы, под которой мы сидели. И продолжал надвигаться, как жуткое чудовище, все ближе и ближе, а я сидела, окаменев от ужаса, и глядела на все, не веря своим глазам.
Эдвард и Мелисса веселились от души, прыгали и плескались в стремительно наступавшей воде. Хлопали по ней руками, брызгали друг на друга. Они промокли с ног до головы — вода ручьями стекала с их волос. Я все это разглядела, куда быстрее, чем ты, наверное, прочла эти строки, и вот уже я вскочила и как закричу:
— Эдвард! Мелисса! Выходите из воды, сейчас же!
А они только засмеялись, поглядели на меня — и опять плескаться.
— Эдвард! — крикнула я.
Он повернулся, снова засмеялся, сделал неохотное движение в сторону быстро убегающего берега, обо что-то споткнулся и вдруг исчез. Мелисса взвизгнула.
Не знаю, сколько времени мне понадобилось, чтобы до них добраться. Не помню, как я бежала по песку, входила в воду и шарила в ней руками. Казалось, я сразу оказалась там, схватила этот маленький серый, намокший комочек и выдернула его из грязного бурлящего моря. Где-то рядом кричали. Мелисса. Вода доходила мне уже до пояса, ноги промерзли до костей. Я уперлась ими в песок, борясь с течением, и буквально выдернула его голову из-под воды. Он вздрогнул, замахал руками, затем судорожно закашлялся, но я была вне себя от радости. Он был жив.
Однако мгновением позже радости у меня поубавилось: Эдвард вдруг начал извиваться как одержимый, царапаться, завывать и в панике цепляться за мои руки. Он ударил меня по лицу, и я оступилась. Потеряла точку опоры и ушла под воду, увлекая за собой Эдварда.
Я оказалась в центре грязно-серого вихря, холодного, как могила, как ночной кошмар, а в ушах у меня застыл страшный вой. На одно безумное мгновение я испытала тот же ужас, какой, наверное, испытывал Эдвард. Тут наконец я всплыла, отплевываясь и хватая воздух ртом. Эдвард снова закашлялся, завыл еще громче и пронзительнее и попытался с какой-то неимоверной силой погубить нас обоих.
— Тсс, — только и прошипела я.
Окажись я в таком положении одна, мне вряд ли угрожала бы серьезная опасность. Ведь прилив, в конце концов, нес меня туда, куда я и стремилась, к берегу. Будь я одна, я бы не сопротивлялась и дождалась, когда он вынесет меня прямо на дорожку, и оттуда выкарабкалась бы к воротам.
Но об этом нечего было и думать, учитывая ужас, охвативший Эдварда. Он лягался, щипался, бил меня руками, отчаянно пытаясь вырваться из плена собственного ужаса. А я пыталась его успокоить, встать прямо, зарывшись каблуками в песок. Но песок двигался, причем в противоположном направлении от берега, и очень быстро.
— Тсс, — приговаривала я. — Все будет в порядке, в полном порядке. — Я быстро огляделась и увидела, что Нил уже рядом, да благословит его Господь, и уже поймал Мелиссу. Он как раз тащил ее к берегу, но остановился и поглядел на меня.
— Уведи ее домой, — крикнула я. — Тут Эдвард снова завизжал и задергался. Правой рукой я обхватила тельце мальчугана и прижала его левую руку к себе, но он вдруг снова ударил меня правой рукой.
Кажется, тогда я чуть с ума не сошла.
Внезапно меня будто холодом обдало, и тут я поняла, что оказалась в на редкость смешном положении. Ясный, безоблачный день, Франция, самая, наверное, цивилизованная страна в Европе, и эта цивилизация в виде, скажем, salade Niçoise[28] была в каких-то тридцати метрах от меня (не знаю, почему я подумала о salade Niçoise), а я вот-вот утону на глубине не больше полутора метров. Госпожа Эпплуайт, своими руками повесившая на мою высокую грудь чемпионскую ленточку по плаванию, была бы очень мною недовольна.
Каким-то образом я ухитрилась упереться обеими ногами в движущийся песок. Развернулась спиной к течению, обхватила Эдварда обеими руками и что было сил крикнула ему прямо в мокрое, искаженное, бледное лицо:
— Не видать тебе плюшек, как своих ушей! (Понимаешь, он обожает плюшки.)
Эдвард резко захлопнул рот. Опустил руки, перестал лягаться — все тело разом обмякло. Он взглянул на меня и, клянусь, Ева, надул губы.
— Успокойся, — сказала я, — и мы быстро отсюда выберемся.
После этого мне пришлось буквально волочь его к берегу, где нас ждали Нил с Мелиссой. Эдвард лежал у меня на руке так же спокойно, как в собственной постели. Когда мы добрались до дорожки, Нил протянул руку, помог поднять Эдварда, а потом помог вылезти мне. Когда я вышла из моря, почти как Афродита из пены, он взглянул на лиф моего платья, прилипшего к телу, покраснел и едва меня не уронил. Когда я вновь оказалась на твердой земле, он снова покраснел, моргнул и отвернулся. Я закуталась в мокрый, обвисший кардиган.
Естественно, мы все промокли до нитки, а я чувствовала такую усталость, будто пробежала сотню километров. Я села, или скорее плюхнулась на ступени лестницы городских ворот. Дети сели рядом, Эдвард — слева, Мелисса — справа. Стекавшая с нас вода отбивала неровную дробь по камню, на котором мы сидели.
Несколько мгновений все молчали. Затем Мелисса глубоко вздохнула.
— Ух ты, — произнесла она, — а здорово было!
Я взглянула на нее. Фартучек на ней, канареечно-желтого цвета, весь вымок, светлые волосы потемнели и облепили головку, а глаза сияли, губы улыбались — на лице было выражение невероятного восторга.
На этот раз рассмеялась я. Ничего не могла с собой поделать. Потом и дети присоединились, даже Эдвард, который все дрожал, прижавшись ко мне сбоку. Смех, конечно, помог нам снять напряжение, хотя он и был истерический. Но, думаю, все лучше, чем утонуть.
Тут Мелисса наклонилась и сказала Эдварду:
— Какой же ты тру…
Тут я повернулась и наградила ее таким взглядом, какой вверг бы в оцепенение даже Медузу Горгону. Она так и осеклась.
Затем заговорил Эдвард. Он поднял на меня глаза и сказал, стуча зубами:
— Мама нас убьет.
Точно сказано: вряд ли Maman понравится, что ее детей едва не смыло с лица земли.
— Думаю, этого можно избежать, — сказала я. Конечно, это было не только в их, но и в моих интересах, чтобы Maman никогда не узнала об этом купании, хотя знать, что я думаю, детям было совсем не обязательно.
— Пошли. Надо скорее переодеться.
Мсье и мадам Бойль, хозяева гостиницы, бойко засуетились вокруг нашей промокшей команды, но я уговорила их не ставить в известность мадам Форсайт. У мадам, пояснила я, слабое сердце, и даже такой, на самом деле, несерьезный и забавный случай, ха-ха, если она о нем узнает, может смертельно ранить ее сердце. Мы все вымылись и переоделись в сухое, мадам Бойль выстирала наши мокрые вещи и повесила их на веревку сушиться, что на таком ярком солнце не заняло слишком много времени. (Я заплатила за ее услуги из тех денег, что агентство выделило мне на непредвиденные расходы, чтобы эта сумма не значилась в общем счете.)
Так что к ужину, когда объявилась Maman, все мы уже были одеты так же, как раньше. Вот только мой кардиган и всю нашу обувь спасти не удалось, они были потеряны безвозвратно. У детей в багаже нашлось предостаточно запасной обуви, у меня тоже оказалась лишняя пара туфель. Maman не заметила, что на всех другая обувь, а если она и обратила внимание, что на мне другой кардиган, то об этом даже не заикнулась.
Госпожа Форсайт потихоньку шла на поправку, хотя все еще испытывала слабость. Она едва притронулась к еде и, бодро вздыхая, вернулась к себе в комнату.
У меня же больше не было возможности выудить еще что-нибудь из Нила. Мелисса и Эдвард болтались в холле гостиницы, где мы сидели вдвоем с Нилом. Они вели себя довольно мило. И рассуждали о сегодняшнем злоключении совсем по-взрослому — маленькая неприятность, даже забавно, если вспомнить, — хотя мне казалось, что в душе Эдвард до сих пор боится, как бы прилив не поднялся по улице Гранд, не сорвал входную дверь с петель и не унес нас с ковра со всей своей неукротимой мощью. А Мелисса (как я подозреваю) втайне надеялась, что опасения Эдварда оправдаются. Сразу после девяти часов Maman снова явилась, бледная, точно привидение, и позвала всех спать. Завтра, сказала она, нам рано в дорогу.
