— А третий козырь, Ленорман?
— Господин премьер-министр, вчера на имя покойного Кессельбаха пришло письмо, которое я перехватил.
— Перехватили? Вы действуете правильно!..
— …Которое вскрыл и которое оставил у себя. Вот оно. Послано два месяца тому назад из Кейптауна. И в нем — следующие строки:
«Мой добрый Рудольф, 1 июня буду в Париже. Все в том же бедственном положении, как тогда, когда Вы мне помогли. Возлагаю, однако, большие надежды на дело Пьера Ледюка, о котором я Вам говорил. Какая удивительная история, не правда ли? Удалось ли Вам его разыскать? Как далеко мы продвинулись? Хотелось бы побыстрее узнать.
Подпись: Преданный Вам Штейнвег».
— А первое июня — сегодня. Я приказал одному из моих инспекторов найти этого Штейнвега. В успехе не сомневаюсь.
— Не сомневаюсь и я, — воскликнул Валенглей, вставая, — и приношу свои извинения Вам, дорогой Ленорман, а с ними — чистосердечное признание: я был готов уже от вас отступиться… Причем — окончательно… Назавтра я ожидал префекта полиции и господина Вебера.
— Мне и это известно, господин премьер-министр.
— Не может быть!
— Иначе зачем бы я себя потревожил? Сегодня вам был представлен мой план сражения. С одной стороны, я устраиваю ловушки, в которые должен попасться убийца; Пьер Ледюк или Штейнвег меня к нему приведут. С другой, я обкладываю со всех сторон Люпэна. Трое из его сообщников — на моем содержании, а он считает их самыми преданными из своих людей. Кроме всего, он работает на меня, так как, подобно мне, охотится за тем, кто совершил тройное убийство. Но если он думает, что обходит меня, на самом деле это я его обхожу. Следовательно, я добьюсь успеха. Но только при одном условии.
— Каком?
— При том, что локти у меня будут свободными и я смогу действовать согласно требованиям момента, не заботясь о мнении и настроениях общественности, которая проявляет нетерпение, и моих начальников, которые против меня интригуют.
— Договорились.
— В таком случае, господин премьер-министр, в ближайшие несколько дней я буду победителем… или мертвым.
Сэн-Клуд. Маленькая вилла, построенная на одной из самых высоких точек плато, близ редко используемой дороги. Одиннадцать часов вечера. Господин Ленорман оставляет машину в Сэн-Клуде и осторожно приближается к дому.
Навстречу ему выдвигается чья-то тень.
— Это ты, Гурель?
— Да, шеф.
— Ты предупредил братьев Дудвиль о моем прибытии?
— Да, ваша комната готова, можете лечь и поспать… Если только похитить Пьера Ледюка не попытаются этой ночью, что не удивило бы меня, учитывая поведение личности, которую заметили Дудвили.
Они пересекли сад, тихонько вошли в дом и поднялись на второй этаж. Оба брата, Жан и Жак Дудвиль, были уже там.
— Какие новости от князя Сернина? — спросил Ленорман.
— Никаких, шеф.
— А Пьер Ледюк?
— Он отлеживается целыми днями в своей комнате на первом этаже или гуляет в саду. Никогда не поднимается к нам.
— Ему лучше?
— Намного. Отдых преображает его на глазах.
— Он по-прежнему предан Люпэну?
— Точнее — князю Сернину, так как и не подозревает, что оба — одно лицо. Так я, по крайней мере, предполагаю, с ним никогда ничего нельзя знать наверняка. Он никогда не разговаривает. Очень странный юнец! Есть только одно существо, способное его оживить, вызвать на беседу и даже рассмешить. Это девушка из Гарша, которой князь Сернин его представил, Женевьева Эрнемон. Она приходила уже три раза… Была здесь даже сегодня…
И добавил в шутку:
— Видно, здесь не обойдется без флирта… Как между его сиятельством князем Серниным и госпожой Кессельбах… Кажется, ему строят глазки… Чертов Люпэн!
Господин Ленорман не ответил. Все, однако, понимали, что эти подробности, которым он, казалось, не придавал значения, запечатлелись в его памяти до того времени, когда пригодятся ему для того, чтобы делать выводы и принимать решения. Он закурил сигару, подержал ее в зубах, не дымя, дал ей погаснуть, зажег опять и уронил.
Задал еще два или три вопроса: затем, не раздеваясь, бросился на койку.
— Чуть что — разбудите меня… До тех пор — сплю. А пока — все по местам.
Остальные вышли. Прошел час, два часа…
Внезапно господин Ленорман почувствовал, что кто-то его трогает рукой. Это был Гурель, который прошептал:
— Вставайте, шеф. Открыли калитку.
— Сколько их?
— Я заметил одного… Как раз выходила луна… Он присел на корточки за кустарником…
— А братья Дудвиль?
— Я послал их в обход. Они отрежут ему отступление.
Гурель взял господина Ленормана за руку и повел его вниз, в неосвещенные помещения первого этажа.
— Не двигайтесь, шеф: мы в туалетной комнате Пьера Ледюка. Открываю дверь в альков, где он спит… Не бойтесь разбудить — он принял перед сном, как всегда, веронал… Идите сюда… Здесь удобно прятаться; перед нами — гардины его кровати… Отсюда видно окно и часть комнаты, от постели до окна.
Окно было открыто нараспашку, и сквозь него проникал смутный свет, усиливавшийся временами, когда луна проглядывала из-за вуалей облаков. Они не отрывали глаз от пустого прямоугольника оконного проема, уверенные, что именно оттуда надо ждать опасности.
Чуть слышный звук… Словно что-то скрипнуло…
— Он влезает по проволочной сетке… — прошептал Гурель.
— Там высоко?
— Два метра… Два с половиной…
Скрипящие звуки стали отчетливее.
— Ступай, Гурель, — тихо приказал господин Ленорман, — проберись к Дудвилям и приведи их к подножью стены. Задержите любого, кто отсюда спустится.
Гурель растворился в темноте.
Почти в ту же минуту над подоконником показалась чья-то голова, затем через него перелезла темная фигура. Господин Ленорман разглядел стройного человека ниже среднего роста, одетого во все темное, с непокрытой головой. Неизвестный повернулся назад и выглянул из окна, словно для того, чтобы убедиться, что оттуда не грозит никакая опасность. Затем нагнулся и растянулся на паркете. Несколько минут он казался неподвижным. Но вскоре господин Ленорман заметил, что темная масса на полу приближается. Наконец она добралась до кровати. Ленорману было слышно дыхание незнакомца; казалось, он даже угадывал во тьме его глаза.
Пьер Ледюк глубоко вздохнул и повернулся.
И снова — тишина.
Незнакомец скользил вдоль кровати неуловимыми движениями. Теперь Ленорман отчетливо слышал его дыхание, сливавшееся с ровным дыханием спящего; казалось даже — до него доносится биение его сердца.
И вдруг вспыхнул свет… Незнакомец нажал на кнопку электрического фонарика, направив его луч прямо в лицо Пьера Ледюка. Сам он оставался при этом в темноте, господин Ленорман не видел его лица. Увидел только предмет, блеснувший в пучке света, и вздрогнул.
Это было лезвие ножа, и этот нож, изящный и тонкий, показался ему таким же, каким был тот, который нашли возле трупа Чемпэна, секретаря господина Кессельбаха. Он изо всех сил сдержался, чтобы не броситься на ночного пришельца. Но раньше следовало узнать, для чего он пришел…
Рука поднялась. Ударит ли? Господин Ленорман прикинул расстояние, чтобы перехватить удар. Но нет, незнакомец не собирался убивать, движение было подсказано осторожностью. Если Пьер Ледюк зашевелился бы, если бы попытался позвать на помощь, эта рука неминуемо нанесла бы удар. Человек наклонился к спящему, словно что-то рассматривая.
«Правую щеку… — подумал господин Ленорман, — шрам на правой щеке… Хочет убедиться, действительно ли это Пьер Ледюк».
Человек немного повернулся, теперь были видны только его плечи. Но платье, плащ были так близко, что касались занавески, за которой прятался господин Ленорман.
«Любое движение с его стороны, любое выражение тревоги — и надо его брать», — подумал шеф Сюрте.
Но тот почти не двигался, поглощенный осмотром.
Наконец, переложив нож в ту руку, в которой был фонарь, он приподнял покрывало, вначале — чуть-чуть, затем — еще больше, таким образом, чтобы левая рука спящего оказалась раскрытой и стала видна ладонь. Луч света уперся в эту руку. Четыре пальца ничем не привлекали внимания. Пятый, мизинец, был обрезан на середине второго сустава.
Пьер Ледюк снова пошевелился во сне; свет фонарика тут же погас, и незнакомец на несколько мгновений застыл у ложа, выпрямившись, в полной неподвижности. Решится ли он ударить? Господин Ленорман сгорал от тревоги: он был способен легко предотвратить преступление, но вмешаться мог только в самую последнюю секунду. Долгое, невыносимо долгое безмолвие… Внезапно у него возникло впечатление, впрочем — неверное, будто рука опять поднялась. Он невольно пришел в движение, протянув руку над спящим, защищая его. И тут наткнулся на незнакомца.
Раздался глухой вскрик. Субъект нанес удар, попавший в пустоту, стал отбиваться наудачу, затем кинулся к окну. Но господин Ленорман набросился на него, обеими руками охватив его плечи. И тут же почувствовал, что тот, будучи слабее, уступает в борьбе, пытается избежать ее и выскользнуть из его объятий. Напрягая все силы, он пригвоздил его к себе, согнул вдвое и растянул на паркете.
