Выступила Сесилия.
— Она даст Шторму размяться, а мы пока съездим в деревню.
Тут госпожа Корнель, да благословит ее Господь, заметила:
— Но, возможно, Джейн тоже захочет прогуляться с нами в деревню. Вы как, Джейн?
— Очень бы хотела, — ответила я. — Но лучше в другой раз. Если можно. Если не возражаете, я бы лучше покаталась верхом.
Она улыбнулась, слегка приподняв точеные брови.
— Как пожелаете.
— Для вас это самое лучшее, — сказал лорд Роберт. — Сесилия, проводи мисс Тернер наверх, не ленись, да приодень ее, а?
Я оглядела сидящих за столом. Сэр Дэвид продолжал многозначительно улыбаться. Доктор Ауэрбах все еще разглядывал меня с профессиональным любопытством.
Когда я с большим облегчением уходила с Сесилией, мне в голову пришла еще одна мысль: довольно неприлично уходить из комнаты, где все присутствующие жаждут посплетничать у тебя за спиной.
У Сесилии были собственные апартаменты в западном крыле дома: небольшая гостиная и будуар с гардеробной. Там, конечно же, царил полный порядок и веяло французским духом — шкафчики красного дерева, элегантная кровать в стиле ампир, кресла времен Людовика XIV, обтянутые алым бархатом. А сколько в шкафах одежды — шелк, атлас, бархат, кружева… и все такое. От зависти сильно устаешь, ты не замечала?
Сесилия улеглась на горбатенький диванчик в гостиной с журналом «Вог», а ее горничная Констанс помогла мне найти вещи ее кузины. Они слегка пахли «Шанелью» (еще бы!) и, должна заметить, пришлись мне в самую пору. Когда я взглянула в зеркало в гардеробной, то удивилась и даже возгордилась. Зауженный в талии жакет очень красил мою фигуру, скрывая чересчур пышную грудь и делая талию особенно тонкой, что — неважно, модно сейчас или нет — служит лучшей моей чертой. (И, пожалуйста, не спорь.) Должна признаться, я немного покрутилась, как дервиш, перед зеркалом, любуясь через плечо собой и своей глупой улыбкой.
Когда я вернулась в гостиную с хлыстом в одной руке и шляпкой в другой, Сесилия закрыла журнал и бросила его на журнальный столик. Она взглянула на меня и нахмурилась, как будто осталась чем-то недовольна.
Я остановилась.
— Что-то не так? — спросила я.
— Да нет, — ответила она. — Ничего. — Она легко, по-спортивному сбросила ноги с дивана и встала. На ней было платье из кремового льна, простое, но элегантное, с короткими рукавами, заниженной талией и подолом, который доходил точно до ее идеально круглых коленок. Светло-бежевые шелковые чулки и такого же цвета кожаные туфли. Как всегда, она выглядела потрясающе.
Она достала сигарету из черной лакированной китайской шкатулки, стоящей на столике, и вложила ее между губами. Потом снова взглянула на меня.
— Вам идет, — заметила она. — Пиджак. — Она прикурила сигарету от маленькой золотой зажигалки.
— Правда?
— Да, — сказала она, выпуская струю дыма. — Вы ведь на самом деле темная лошадка, верно?
— Простите? — изумилась я.
Она только улыбнулась высокомерной улыбкой и пожала изящными плечиками.
— Просто вы выглядите… я не знаю, как сказать, ну, что ли, значительно более здоровой в этом наряде.
Толще, уточнила я про себя и вроде бы нахмурилась. Но она снова улыбнулась, на этот раз спокойнее.
— Я хотела сказать, — поправилась она, — что вы на самом деле выглядите прелестно.
Я подумала, что это очень мило с ее стороны, и поблагодарила, разумеется, покраснев, как школьница.
Мы вместе миновали несколько коридоров и лестниц и спустились, слегка запыхавшись, в главный зал, где собирались те, кто отправлялся в деревню: леди Перли, госпожа Корнель, доктор Ауэрбах и сэр Дэвид. Леди Перли высказала комплимент по поводу меня и взятого мною напрокат туалета, и я снова покраснела и начала заикаться. Мне это было даже к лицу, можешь не сомневаться. И тут, когда все начали выходить на солнце, Аллардайс оттащила меня в сторону и прорычала, дохнув мне в лицо своей мятой:
— Время извиняться, юная леди.
Сэр Дэвид обернулся и подошел к нам, улыбаясь своей пресловутой ироничной улыбкой.
— Сэр Дэвид, — закурлыкала Аллардайс, — Джейн хочет сказать вам что-то очень важное. — Она мило мне улыбнулась, сделав еще одну безуспешную попытку изобразить человека. — Не переутомляйтесь сегодня, дорогая, — сказала она. И отошла, оставив меня наедине с моей шляпой, хлыстом и сэром Дэвидом. Тут я поняла, что должны были ощущать козы, которых собирались принести в жертву и привязывали под палящим солнцем к куманике.
— Должен заметить, Джейн, — сказал сэр Дэвид, — в этом костюме вы выглядите сногсшибательно. — Он улыбнулся так, будто «сногсшибательно», слово и действие, только и было у него на уме.
— Благодарю вас, — сказала я.
— Прекрасный хлыст, — заметил он, поглаживая усы. — Можно посмотреть?
Я дала ему хлыст. Он щелкнул им несколько раз легонько по ладони левой руки, затем многозначительно взглянул на меня.
— Упругий. Жесткий, но гибкий.
Я снова почувствовала, как у меня загорелось лицо.
— Должно быть, удобный, — сказала я.
Он улыбнулся, заметив мой румянец. Я покраснела еще больше, а тут он и вовсе расплылся в улыбке.
— О, я ничуть не сомневаюсь, — согласился он, ритмично постукивая хлыстом по ладони. — Вы что-то хотели мне сказать?
— Да, я хотела извиниться за свое вчерашнее поведение. Я нагрубила вам.
Ну вот. Сделано. Через год на Аллардайс обрушится слюны на полпинты больше.
Все еще улыбаясь и постукивая хлыстом, он спросил: Вы сказали, что ездили верхом раньше, так?
— Да.
— Я так и думал. У вас, как я погляжу, превосходный зад.
И тут, не сводя с меня глаз и высоко подняв брови, он опустил хлыст и шершаво-ласково провел им по моему бедру.
Я до того изумилась, что застыла как вкопанная.
Он воспринял мою неподвижность как поощрение, сделал шаг вперед и приоткрыл улыбающийся рот. Я со всего маху закатила ему пощечину.
Полагаю, он удивился не меньше моего. Аж оторопел. Голова вздернулась, лицо побелело. На нем появилось злобное выражение: глаза сузились в тонкие сверкающие щелки, толстые губы растянулись, обнажив зубы. И вдруг он резко, со свистом взмахнул хлыстом…
(Продолжение следует)
— Давайте уточним, — сказал лорд Боб, — правильно ли я вас понял. Мы сидели в его кабинете, большой комнате на первом этаже. Там пахло свежими цветами и старыми деньгами. Скорее всего, старыми деньгами там пахло постоянно, а запах свежих цветов исходил от стоявших на столе красных роз. Стол был такой огромный, что ваза казалась утлой лодчонкой в море из красного дерева.
Мы с Великим человеком сидели в мягких кожаных креслах, украшенных бронзовыми кнопками. На темных панелях, закрывающих стены, висели гравюры в рамках с изображениями грациозных охотничьих собак. Окно казалось открыткой — с зеленой травой и деревьями вдалеке.
Лорд Боб смотрел на меня так, будто я только что предложил ему бутерброд с тарантулом.
— Вы не личный секретарь, — сказал он.
— Нет, — ответил я.
— Вы работаете на сыскное агентство «Пинкертон» в Америке.
— Верно.
Он пригладил усы.
— Тот, кто разоблачил Молли Магуайрз в Пенсильвании, — это был пинкертоновский шпион?
Я кивнул.
— Джеймс Макпарлан.
— И тех же самых пинкертонов послали защищать штрейкбрехеров в Хоумстеде. Во время большой рабочей забастовки против Карнеги, этой гнусной капиталистической свиньи.
— Точно.
— Вооруженные бандиты. Наемники.
Я кивнул.
— Больше мы такими делами не занимаемся.
Его колючие брови взметнулись на лоб.
— Да? Теперь работаете на профсоюзы, а?
— Сейчас я работаю на Гарри. — Я пожал плечами. — Вам не нравятся пинкертоны, лорд Перли. — Он уже не просил меня называть его лордом Бобом. — Что ж, как вам будет угодно. Но я здесь не для того, чтобы усмирять сталеваров. А чтобы защитить Гарри.
Лорд Боб осклабился. Повернулся к Великому человеку.
— Вы наняли этого Бомона… — Он взглянул на меня. — А он в самом деле Бомон? Может, путешествует под каким-нибудь… — Он замолчал, подбирая нужное слово, наверняка пакостное.
— Псевдонимом? — помог я. — Нет.
Он снова повернулся к Великому человеку.
— Вы наняли Бомона, потому что на вас покушаются?
Великий человек нахмурился.
— По правде, то была не моя идея. Лично я был уверен, что смогу справиться своими силами. Но Бесс, моя дорогая жена, беспокоилась. Понимаете, она за меня волнуется. А после того, что произошло в Филадельфии, она стала настаивать, чтобы я нанял кого-то, кто мог бы обеспечить мне безопасность.
Лорд Боб смотрел на него в недоумении.
— А что, собственно, произошло в Филадельфии? — спросил он.
