Домой я вернулся в начале двенадцатого. По словам Фрица, мне никто не звонил, но едва я переступил порог кабинета, как зазвонил телефон. Я на ходу кивнул Вульфу, быстро прошел к своему столу и снял трубку.
– Контора Ниро Вульфа. Арчи Гудвин слушает.
Женский голос:
– Доброе утро. Мистер Джаррет хотел бы поговорить с мистером Вульфом.
– Доброе утро. Соедините меня, пожалуйста, с мистером Джарретом.
– А Мистер Вульф у себя?
– Да.
– Пожалуйста, пусть он возьмет трубку.
– Послушайте меня, – я сделал знак Вульфу, – в прошлую пятницу я по поручению мистера Вульфа связывался с мистером Макгреем, и вы попросили, чтобы трубку взял сам мистер Вульф. Теперь звоните вы, а не я. Соедините меня с мистером Джарретом или я положу трубку.
– Повторите, пожалуйста, как вас зовут.
– Арчи Гудвин.
– Одну минутку, мистер Гудвин.
Я засек время: прошло две минуты и двадцать секунд. Вульф держал у ука трубку параллельного аппарата.
– Юджин Джаррет у телефона. Ниро Вульф?
– Одну минутку, мистер Джаррет, я вас соединю.
Вульфу следовало бы подождать с минуту-другую, но он так ненавидит телефоны, что мешкать не стал.
– Говорит Ниро Вульф. Слушаю вас, мистер Джаррет.
– Я получил ваше письмо. Я приеду к вам вечером около девяти.
– Прекрасно. Буду премного обязан, как и написал в письме.
Они положили трубки одновременно. Так уже однажды случилось, когда переговоры о встрече длились минут пять, а сама встреча заняла секунд десять. Как раз вчера я прочитал статью в «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин», которая давала объяснение таким явлениям: мы живем в эпоху мгновенной связи.
Позвонил Сол – пока пусто. Позвонил Фред – ему удалось разыскать троих людей, которые опознали фотографии, но ничего ценного сообщить не смогли. Наконец, позвонил Орри из Вашингтона – алиби Джаррета на то лето, в основном, подтверждалось, особенно наиболее интересующее нас время – июль, когда Джаррет лежал с пневмонией в военном госпитале.
Вы, должно быть, подумали, что в обмен на свои деньги клиент до сих пор получил от нас несуразно мало – и вы правы. Когда я прогулялся к почтовому ящику на углу и вернулся, уже настало время обеда. По дороге в столовую Вульф обронил что-то про мистера Кремера и я спросил, не звонил ли он. Вульф ответил, что Кремер, оказывается, приходил к нам в субботу вечером.
Я искренне пожалел, что не был дома и упустил возможность поприсутствовать при их беседе. Вот классический пример того, как много может один человек сказать несколькими словами, и в то же время – как мало он может сказать, излив целый поток слов. Поэтому, вернувшись в кабинет после обеда, я поинтересовался, зачем приходил Кремер. Вульф ответил, что Кремер, как всегда, хотел кое-что выяснить, но что для нас от его прихода никакого толка не было.
Я поудобнее устроился в кресле и закинул ногу за ногу.
– Я не считал, – сказал я, – но не меньше тысячи раз я дословно передавал вам разные разговоры. Не могу приказать вам это сделать, поскольку платите мне вы, а не наоборот, но попросить могу. Итак, я прошу.
Уголок рта Вульфа вздернулся на одну шестнадцатую дюйма. У него это означало широчайшую улыбку.
– Моя память не уступает твоей, Арчи.
– Значит, вы не слишком устанете. Но я прошу – дословно.
– Хорошо. – Он прищурился. – Итак… Мистер Кремер пришел в начале седьмого. Впустил его Фриц. Мы…
– Мне нужно точное время.
– Не знаю. Часов я не ношу, как тебе известно. Мы обменялись приветствиями, и он сел.
«Кремер: Где Гудвин?
Вульф: Не здесь, как видите.
Кремер: Да, вы непревзойденный мастер по части увиливания от ответа. Тогда я спрошу по-другому. Неделю назад, в субботу, девятнадцатого августа Гудвин позвонил сержанту Стеббинсу и задал ему несколько вопросов о происшедшем три месяца назад несчастном случае, при котором погибла женщина по имени Элинор Деново. И наплел Стеббинсу с три короба о том, что вы тут, дескать, просто точили лясы на криминальные темы. В понедельник утром я пришел и спросил Гудвина в лоб, с какой целью он звонил Стеббинсу, Гудвин заявил, что ни ему, ни вам не известно про этот случай ничего, кроме того, что было в газетах. И что никто к вам по этому поводу не обращался. И еще, что единственный ваш клиент – девушка, которая просит помочь разыскать ее отца. Жаль, что Гудвина нет. Где он?
Вульф: Его нет, мистер Кремер. А задавать вопросы таким тоном вы мне будете только тогда, когда я увижу подписанным ордер.
Кремер: Хорошо, я спрошу иначе. Если к вам никто не обращался по поводу того дела о наезде, почему вы тогда предлагаете пятьсот долларов за информацию об Элинор Деново? Значит, Гудвин опять наврал?
Вульф: Нет. Могу только повторять то, что он сказал вам неделю назад. Это чистая правда. Я…»
Вульф на миг замолк, потом выпалил:
– А как он, черт возьми, узнал, что объявление поместил я?
Я развел руками.
– Кто-то в какой-то газете решил оказать услугу какому-то полицейскому. Если я выясню, у кого рыльце в пушку, вы можете написать гневное письмо издателю.
– Фу. Ладно, продолжим.
«Вульф: …это чистая правда. Я не занимаюсь этим наездом. А интерес моего клиента к Элинор Деново связан не с ее матерью, а с тем временем, когда она была жива. Вам следовало понять это из текста объявления, в котором речь идет о давно ушедших годах.
Кремер: Кто такая Карлотта Воэн?
Вульф: Вы сегодня туго соображаете, мистер Кремер. Разве не очевидно, что Карлотта Воэн и Элинор Деново – одно и то же лицо? Остальные сведения, полученные мной от клиента, носят конфиденциальный характер и никак не связаны с наездом.
Кремер: Вы не можете знать это наверняка. Когда я расследую уголовное дело, только я могу решать, что имеет к нему отношение, а что нет.
Вульф: Неужели я должен опять повторять? Снова должен напоминать вам, что до тех пор, пока дело не завершится, мои логические умозаключения принадлежат только мне и никому другому. Утаиваю ли я какие-либо сведения от блюстителя правосудия? Да. Имеют ли они отношение к проводимому им расследованию? Нет. И вам еще никогда не удавалось заставить меня поменять это «нет» на «да». Добейтесь этого, и я полностью в ваших руках.
Кремер: В один прекрасный день я этого добьюсь, черт побери! Вы у меня тогда попляшете».
Вульф махнул рукой в сторону прихожей, выпроваживая воображаемого Кремера.
– В следующий раз я запишу разговор на магнитофон. Вопросы?
Я сел поудобнее.
– Вопросов нет, но есть два замечания. Во-первых, мне кажется, что вы опустили пару слов, особенно одно, которое так любит Кремер. Это, между прочим, проявление той самой цензуры, против которой вы так выступаете. Во-вторых, в самом этом деле о наезде есть что-то загадочное. Кремер не стал бы тратить время на дело трехмесячной давности, даже при условии, что вы заинтересовались жертвой происшествия, если бы в этом деле не было какой-то изюминки. Я уверен, тут есть некая закавыка. Впрочем, как вы изволили подметить, нас интересует жизнь Элинор Деново, а не ее смерть. Спасибо за доклад. Вполне приемлемо.
Вульф нажал на кнопку – два коротких звонка и один длинный. Сигнал, что пора подавать пиво.
В течение следующих трех часов я пытался наскрести хоть какую-то информацию о Юджине Джаррете. В «Кто есть кто» его не оказалось, а поскольку больше ничего подходящего в кабинете не нашлось, я отправился на охоту. В архиве «Газетт» хранилось всего четыре вырезки, из которых удостоенным чести попасть в мою записную книжку оказались две: 18 ноября 1951 г. Джаррет-младший женился на Адель Болдуин, а в декабре 1959 г. он стал вице-президентом «Сиборд Бэнк энд Траст компани». Лон Коэн о нем и слышать не слышал; не могли мне помочь и двое редакторов, которым позвонил Лон. На обратном пути я заскочил на шестнадцатый этаж проверить, не поступили ли новые отклики на объявление, и мне выдали еще два конверта, в которых содержалась такая же дребедень, что и прежде.
В «Таймс» меня ждал один конверт из той же серии, а в местном архиве мне удалось выяснить, что Юджин Джаррет закончил Гарвард в 1945 году, а в 1963-м он был одним из спонсоров торжественного ужина в чью-то честь.
Но самое большое разочарование постигло меня в нью-йоркской публичной библиотеке, где я уже из чисто ослиного упрямства провел целый час. Вы не поверите, но, потратив все это время, я не сумел даже узнать, есть ли, например, дети у вице-президента третьего по величине банка в Нью-Йорке.
Домой я вернулся в шесть часов вечера. Когда спустился Вульф, я сказал, что, лишь однажды взглянув на Юджина Джаррета, он узнает о нем больше, чем узнал я за весь день. И тут же позвонили в дверь.
Что ж, я вновь оказался прав. Встретив, сопроводив в кабинет и усадив Джаррета, я успел получить о нем хоть некоторое представление. Если считается, что вице-президент крупного банка должен выполнять возложенные на него обязанности, то Джаррет совсем не походил на банкира. Юджин Джаррет разительно отличался от своего папаши. Особенно – глазами. Они у него тоже были голубовато-серые, но на этом сходство кончалось. Даже когда Юджин смотрит на вас, у вас создается впечатление, что он вас не видит, а пристально рассматривает что-то другое – яхту, о которой давно мечтал, или хорошенькую девушку, сидящую на облачке. У меня подобные мысли возникают нечасто, поэтому можете судить сами, какие у него были глаза. Глупо даже предполагать, что такой человек станет работать. Все остальное у Джаррета-младшего на первый взгляд было в порядке – примерно моего роста, широкоплечий, лицо непримечательное. Сев в кресло, он осмотрелся по сторонам, не обращая внимания на нас с Вульфом. Похоже, ему нравился ковер, но еще дольше его взгляд задержался на глобусе. Такой и в самом деле редко увидишь – как-никак, тридцать пять с половиной дюймов в поперечнике.
