мужем не существовало, мистер Лавджой.
– Но ведь вы не пускали его в свою спальню?
Краска залила лицо Гризельды, и оно снова ожило и стало прекрасным. А в голосе прозвучало возмущение:
– Я всегда была хорошей женой.
– То есть… в… техническом смысле?
– Во всех смыслах.
– Благодарю вас, миссис Стеррон. Уверен, все мы были рады это услышать, – растерянно произнес мистер Лавджой. – И нет никаких оснований полагать, что этот его поступок продиктован вашим поведением?
– О чем вы? Не понимаю!
– Ну, может, тут сыграла роль ревность?
– Ревность к кому?
До чего же утомительные существа эти женщины, подумал мистер Лавджой. Он так бережно, тактично проводил ее через все деликатные стадии – к сожалению, неизбежные для подобного рода расследования, – а она с настырностью, достойной лучшего применения, стремится услышать прямой вопрос.
– Он ревновал вас, мадам? Возможно, вы уделяли внимание какому-то другому мужчине? – раздраженно спросил мистер Лавджой.
– Какому другому мужчине? С чего это вы взяли?
Теперь это была уже не бледная, поникшая вдова, а рассерженная, возмущенная женщина. Неужели, подумал Даули, это такой тактический ход и она с самого начала прикидывалась тихой овечкой, чтобы затем эффектно изобразить оскорбленную невинность? Если так, то проделано это было мастерски.
Коронер забормотал нечленораздельно:
– Я… Впрочем, у меня… нет никаких причин предполагать, что такое возможно. Я просто спросил… чистой воды формальность – имело место или нет.
– Нет!
– Кормит его баснями, – прошептал Генри, лакей, в розовое ушко Этель.
– Благодарю вас, миссис Стеррон. У меня больше нет вопросов, не смею вас задерживать. Ну разве кто-нибудь из присяжных захочет спросить вас о чем-то.
У присяжных было такое желание, но успешная контратака Гризельды заставила их молчать.
– Хотел бы напомнить, миссис Стеррон, что, если вы желаете удалиться прямо сейчас, я возражать не буду. Не сомневаюсь, что, в свою очередь, члены жюри присяжных хотели бы выразить вам самые глубокие соболезнования в связи с утратой, которую вы понесли. И я позволю себе присоединиться к ним.
– Благодарю.
Гризельда Стеррон в сопровождении деверя покинула зал с высоко поднятой головой и сверкающими глазами. Уход получился столь эффектным, что даже прозвучали неуместные попытки поаплодировать ей, тут же, впрочем, пресеченные судебным секретарем.
Мистер Лавджой облегченно вздохнул. Теперь, когда миссис Стеррон в зале не было, ему стало проще и спокойнее закончить допрос доктора Тэнуорта.
Вновь вызванный для дачи показаний врач попытался обставить второе появление в качестве свидетеля-эксперта столь же эффектно, что и первое, но вышло это у него плохо, поскольку уже не требовалось называть имя и должность, а также произносить клятву.
– Доктор Тэнуорт, раньше вы оказывали медицинскую помощь капитану Стеррону?
– Так точно, сэр.
– Миссис Стеррон поведала нам, что ее супруг страдал от заболевания, которое порой вызывает депрессию. Что вы можете пояснить на сей счет?
– Действительно, временами самочувствие у капитана Стеррона было скверное, и у него случались приступы депрессии. Точнее, он постоянно страдал депрессией, упадком духа, и временами эти приступы были весьма сильными.
– А какова природа его заболевания?
Доктор Тэнуорт достал записную книжку и извлек из нее листок бумаги.
– Возможно, будет удобнее, сэр, если вы прочитаете заключение в письменном виде.
Он протянул листок секретарю, тот передал его коронеру. Просмотрев его, мистер Лавджой передал листок присяжным.
– Полагаю, можно согласиться с вашими выводами, – заметил мистер Лавджой.
Листок бумаги переходил из рук в руки на скамье присяжных, но содержание его мало о чем говорило членам жюри. В конце концов его передали юристу капитана Стеррона, который тоже взглянул на него и сразу вернул коронеру.
– У присяжных есть вопросы? Если есть, можете задать через меня.
Со своего места поднялся пожилой худощавый мужчина – он был хорошо известен суперинтенданту Даули как неудавшийся химик.
– Вы что же, хотите сказать, – начал он, – этого достаточно, чтобы человек решил повеситься?
– Ну, человек чувствительный вполне мог, – ответил доктор Тэнуорт, почувствовав подвох.
– Все вопросы только через меня, мистер Лек, – произнес коронер.
Мистер Лек усмехнулся и сел на свое место.
Коронер взглянул на юриста, и тот покачал головой.
– В таком случае это все, доктор Тэнуорт, спасибо. И жюри присяжных, и я благодарим вас за свидетельские показания.
Мистер Лек громко и насмешливо фыркнул, и доктор Тэнуорт, бросив на него возмущенный взгляд, вышел из зала. Какой-то молодой человек, сидевший в заднем ряду, сложил ладони, пародируя молитвенный жест, еще двое или трое засмеялись.
– Тишина в зале! – прикрикнул судебный секретарь.
– Если кто-либо еще позволит себе подобную выходку, прикажу немедленно освободить помещение, – предупредил коронер.
– Мистер Джон Хафкасл!
Для дачи показаний был вызван мужчина, одетый по последней лондонской моде и сидевший рядом с Гризельдой. Он занял место свидетеля и произнес клятву.
– Вы мистер Джон Хафкасл?
– Да, сэр.
– Вы представляете адвокатскую контору «Хафкасл и Блетт», которая обслуживала покойного капитана Стеррона?
– Именно так.
– Вы слышали показания миссис Стеррон о том, что ее покойный муж впадал в депрессию при мысли о нехватке средств? Что вы могли бы рассказать по этому поводу?
Мистер Хафкасл, для которого двадцатилетнее членство в Линкольнс-инн [4] не прошло даром и помогло выработать несвойственные его возрасту основательность и осторожность, задумался, прежде чем ответить на вопрос.
– Да, я вправе предоставить информацию о финансовом положении покойного, – наконец произнес он.
Мистер Лавджой с трудом подавил улыбку – до чего же хорошо он и этот его свидетель знали все ходы этой игры.
– В таком случае будьте так любезны, мистер Хафкасл. Только, пожалуйста, кратко. А затем, если у меня или у присяжных вдруг возникнет необходимость уточнить или прояснить какие-то моменты, я задам вам вопросы.
Мистер Хафкасл достал из портфеля листок бумаги и поднес к глазам.
– В тысяча девятьсот седьмом году капитан Стеррон унаследовал от своего отца собственность, в том числе поместье Феррис-Корт. Оплатив все необходимые расходы, которые, следует заметить, в те времена были не столь велики, капитан Стеррон остался с приличным доходом: частично он поступал от сельскохозяйственной деятельности в поместье, но по большей части – от акций и собственности в Ливерпуле. Капитан Стеррон вознамерился увеличить доходы, поменяв свой трастовый фонд на другой, с более привлекательными процентами, но, по сути, менее стабильный. Ну, и потерпел ряд неудач, так что его финансовое положение пошатнулось. Во время войны оно временно улучшилось благодаря значительному сокращению расходов, чего он добился, закрыв Феррис-Корт. После войны нарастающая депрессия в сельскохозяйственном производстве довела доходы, которые он прежде получал от этой деятельности, до мизерных, и капитан Стеррон мог полагаться лишь на несколько оставшихся дивидендов и доход от собственности в Ливерпуле.
– Какого
