рода собственности? – спросил один из членов жюри присяжных.
– Недвижимость в Эвердейле.
– Трущобный лендлорд! – выкрикнули со скамьи присяжных.
– Мистер Лек, ну сколько можно? – сердито воскликнул коронер. – Я бы попросил вас контролировать себя. Прошу прощения, мистер Хафкасл, продолжайте, пожалуйста.
– На протяжении нескольких лет капитан Стеррон пытался восстановить финансовую стабильность, которую сам же и разрушил путем неудачных…
– Спекуляций, – подсказали со скамьи присяжных.
Коронер гневно сверкнул глазами.
– Полагаю, это слово точно подходит к характеру его транзакций, – с еле заметной улыбкой сказал мистер Хафкасл. – Актом от тысяча девятьсот двадцать четвертого года он переуступил доверенным лицам доходы от недвижимости в Ливерпуле сроком на двадцать один год, с тем чтобы они аккумулировались и инвестировались в фонд погашения [5]. Тем временем капитан Стеррон сократил свои расходы на поддержание всех построек и прилегающих земель до минимально возможного уровня. Остается лишь надеяться, что, когда закончится срок договора с фондом погашения, а произойдет это лишь в тысяча девятьсот сорок пятом году, там соберется достаточная сумма для обеспечения поддержания поместья в должном состоянии.
Мистер Лавджой выждал секунду-другую, полагая, что свидетель продолжит, но мистер Хафкасл молчал.
– Что ж, с этим все ясно, мистер Хафкасл, – сказал коронер. – Не могли бы вы сообщить, был ли капитан Стеррон удручен своим финансовым положением?
– Оно его тревожило, и еще, думаю, он испытывал угрызения совести, понимая, что во всех этих несчастьях, обрушившихся на семью, по большей части виновен он сам.
– Терзался этой мыслью?
– Возможно.
– Была ли финансовая ситуация столь серьезна, чтобы довести разумного человека до самоубийства?
– Не знаю, сэр. У меня нет критериев, опираясь на которые можно составить определенное мнение.
– Тогда сформулирую вопрос иначе: вы ожидали, что капитан Стеррон совершит самоубийство?
– Разумеется, нет.
– Удивились, услышав, что это произошло?
Мистер Хафкасл поднял брови:
– Я не знал, сэр, что уже точно установлено, что это было самоубийство.
Коронер покраснел:
– Вынужден извиниться, мистер Хафкасл. Полностью согласен с вашей поправкой. Я должен был спросить: «Удивились бы вы, услышав, что предположительно он свел счеты с жизнью?»
Тень улыбки промелькнула на пухлых губах мистера Хафкасла.
– Не имею привычки удивляться каким бы то ни было предположениям, – ответил он.
Мистер Лавджой нахмурился. Неужели этот лондонский щеголь имеет дерзость шутить над ним?
– Боюсь, вы не поняли мой вопрос, сэр, – резко проговорил он, – хотя смысл его очевиден. Вы сказали, что не ожидали, что капитан Стеррон совершит самоубийство. Теперь же я спрашиваю вас вот о чем: сама мысль, что капитан Стеррон решил совершить самоубийство, вас удивляет? Или нет?
– Нет, не удивляет.
– Благодарю вас. Итак, джентльмены, у кого есть какие-либо вопросы к мистеру Хафкаслу?
Снова встал мистер Лек:
– Если у него были такие трудности, почему он не продал поместье человеку, который бы мог привести его в порядок?
– Данный вопрос не имеет отношения к нашим слушаниям. И я не стану задавать его свидетелю, – язвительно произнес коронер.
– Я хотел бы ответить на него, сэр, если вы не возражаете, – вдруг заявил мистер Хафкасл. – Мой клиент счел бы несмываемым позором для семьи продать собственность, которая принадлежала ей на протяжении четырехсот лет.
– Исчерпывающий ответ. Благодарю вас, мистер Хафкасл. – Коронер взглянул на часы и обратился к присяжным: – Сейчас пятнадцать минут второго, а мы должны успеть выслушать трех или четырех свидетелей. Может, объявим перерыв до двух часов? Секретарь проводит вас в комнату, где вам подадут ланч. Должен напомнить: вы не имеете права общаться с посторонними из зала и обсуждать дело между собой.
Публика не спешила покинуть зал, за исключением тех, кому обещали ланч. Остались и те, кто боялся потерять свое место. Коронер сидел за столом и строчил какие-то заметки, но вдруг, услышав мужской голос, поднял голову.
– Мистер коронер, я должен был вернуться в город сразу после дачи показаний. Вы разрешите мне отдать последние почести своему старому другу прямо сейчас? Я сэр Джеймс Хэмстед.
– Рад познакомиться с вами, сэр Джеймс. – Мистер Лавджой поднялся со своего места. – Мне известно ваше имя. Сожалею, что не смог вызвать вас дать показаний раньше, поскольку должен был допросить миссис Стеррон. А затем еще двух свидетелей, которые могли прояснить, чем была вызвана депрессия. Насколько я понимаю, ваши показания лишь подтвердят те, что рассказала миссис Стеррон?
– До некоторой степени. Должен заметить, сэр, предварительное расследование вы проводите просто образцово.
Мистер Лавджой кивнул:
– Вы очень добры, сэр. Итак, вы хотели бы видеть покойного? Наверное, это немного необычно, но я готов лично проводить вас в морг. Ничего дурного или незаконного в том нет.
И он повел сэра Джеймса по длинному коридору, они поднялись на несколько ступеней, свернули за угол и вышли через боковую дверь на задний двор больницы, где стояли машины «Скорой помощи». Неподалеку располагалось приземистое кирпичное здание, ключ от которого был у мистера Лавджоя.
– Часовня справа, морг слева, – пробормотал коронер, вставляя маленький ключик в замочную скважину.
За спинами мужчин захрустел гравий под чьими-то ногами, и появился доктор Тэнуорт.
– Хотите зайти, мистер Лавджой? А я подумал, надо бы заглянуть и проверить, все ли тут в порядке. Тело сразу после слушаний отвезут обратно в Феррис-Корт?
– Да, – ответил коронер. – Вы знакомы? Это сэр Джеймс Хэмстед. А это доктор Тэнуорт, судмедэксперт из полиции.
Сэр Джеймс кивнул, доктор Тэнуорт раскланялся.
– Имел удовольствие, с учетом обстоятельств, видеть вас в поместье в воскресенье, сэр Джеймс. Печальная история. Насколько я понимаю, он был вашим старым другом?
Сэр Джеймс вздохнул, и мистер Лавджой, видя, что его спутник не заинтересован в общении с доктором Тэнуортом, распахнул дверь и вошел в комнату с низкими побеленными потолками. Свет просачивался через два окна с матовыми стеклами, заливая все тусклым зеленоватым сиянием, хотя день был ясный и солнечный. На столе в центре комнаты лежала неподвижная, покрытая простыней фигура. Мистер Лавджой приподнял ткань, и трое мужчин уставились на тело Герберта Стеррона. Его еще не подготовили к похоронам – присяжные теоретически имели право взглянуть на него, если вдруг возникнет необходимость. Бинты закрывали разрезы от вскрытия на груди, животе и черепе. Лицо уже не казалось таким перекошенным, как в тот момент, когда сэр Джеймс Хэмстед видел тело в последний раз, да и борозда от шнура почти не выделялась.
Сэр Джеймс наклонился и всмотрелся в неподвижные черты покойного, его действия привели в замешательство мистера Лавджоя. Доктор Тэнуорт давно привык к подобному, и его меньше впечатляли люди умершие, пусть и значимые, нежели они же, но при жизни. Он ходил по
