Мы с Софией рассмеялись.
— Старый добрый протестант, — заметил я.
— Да. Слушай, Чарлз, пойдем в гостиную. Там что-то вроде семейного совета. Вообще-то мы намечали его на вечер, но решили начать пораньше.
— Наверное, мне не стоит влезать в ваши дела?
— Если ты собираешься когда-нибудь стать членом нашей семьи, тебе лучше заблаговременно познакомиться с ней поближе.
— А что обсуждается сегодня на семейном совете?
— Дела дяди Роджера. Кажется, ты в курсе его неприятностей. Но как ты мог подумать, что он убил дедушку? Дядя Роджер просто обожал его!
— Я подозревал не Роджера, а Клеменси.
— Только потому, что я сама подкинула тебе эту мысль. Думаю, Клеменси совершенно не расстроится, если Роджер потеряет все деньги. Скорей всего, она даже будет довольна этим. У нее странная страсть не иметь лишних денег. Пойдем.
Когда мы с Софией вошли в гостиную, громкие голоса сразу смолкли. Все посмотрели на нас.
Вся семья была в сборе. Филип сидел у окна в большом, обтянутом малиновой парчой кресле. Его красивое лицо напоминало холодную суровую маску. Он походил на судью, готового огласить приговор. Роджер пристроился на пуфике у камина. Видимо, продолжительное время он нервно ерошил волосы, и сейчас они стояли дыбом по всей голове. Левая штанина у него задралась, галстук сдвинулся набок. Великан тяжело дышал, лицо его раскраснелось. Рядом с мужем сидела Клеменси — ее миниатюрная фигура буквально утопала в огромном глубоком кресле. Отвернув лицо в сторону от остальных присутствующих, она бесстрастным взглядом изучала обшитые деревом стены. Эдит, прямая как палка, восседала на дедушкином кресле и, плотно сжав рот, с невероятной скоростью орудовала вязальными спицами. Самыми привлекательными фигурами в гостиной были Магда и Юстас, будто сошедшие с портрета Гейнсборо. Мать и сын расположились на диване — смуглый красивый подросток с мрачным взглядом и около него, небрежно бросив руку на спинку дивана, Магда, герцогиня из замка „Три фронтона“, в изысканном темном халате, из-под полы которого была аккуратно выставлена маленькая ножка в парчовой туфельке.
Филип нахмурился.
— София, — сказал он, — извини, но мы обсуждаем внутрисемейные дела. Мисс де Хэвилэнд звякнула спицами. Я приготовился извиниться и выйти, но София опередила меня.
— Мы с Чарлзом, — сказала она звонким решительным голосом, — собираемся пожениться. Я хочу, чтобы мой жених присутствовал на семейном совете.
— А почему бы и нет? — вскричал Роджер, порывисто вскакивая с пуфика. — Я повторяю, Филип, в этом деле нет ничего секретного! Завтра-послезавтра об этом узнает весь мир. И в любом случае, мой мальчик, — Роджер подошел ко мне и дружески положил руку на мое плечо, — вы все равно уже все знаете. Вы же присутствовали при моем утреннем разговоре с полицейскими в Скотленд-Ярде.
— Расскажите! Расскажите же мне! — воскликнула Магда, подаваясь вперед. — Какая в Скотленд-Ярде обстановка? Это так интересно! В кабинетах там стулья или кресла? Какие занавески на окнах? Никаких цветов, наверное? Диктофоны на столах?
— Угомонись, мама, — сказала София. — Ты же велела Джону Вавасуру выбросить из пьесы сцену в Скотленд-Ярде, посчитав ее малодинамичной и неубедительной.
— Да, она сводит пьесу к дешевому детективу, — согласилась Магда. — В то время как „Эдит Томпсон“ — это психологическая драма или психологический триллер… Какое из определений звучит лучше?
— Вы были в полиции сегодня утром? — резко спросил Филип. — Зачем? Ах, да… Ваш отец…
Он нахмурился, и я еще более отчетливо понял, что мое присутствие здесь крайне нежелательно, но София крепко держала меня за руку.
Клеменси пододвинула мне стул:
— Присаживайтесь.
Я благодарно взглянул на нее и воспользовался предложением.
— Можете говорить, что хотите, — сказала мисс де Хэвилэнд, очевидно продолжая прерванный разговор, — но мы должны уважать желания Аристида. Как только все формальности с завещанием будут улажены, я тут же отдам тебе все свои деньги, Роджер.
Роджер яростно дернул себя за волосы.
— Нет, тетя Эдит! Нет! — выкрикнул он.
— Мне хотелось бы произнести те же слова, — заговорил Филип, — но нужно принять во внимание все факторы…
— Старина Фил, неужели тебе непонятно? Я не собираюсь ни у кого брать ни полпенни.
— Конечно, ему непонятно, — резко заметила Клеменси.
— В любом случае, Эдит, — сказала Магда, — когда все формальности с завещанием будут улажены, у Роджера появится собственный капитал.
— Но ведь эти формальности вряд ли будут улажены к нужному сроку, — подал голос Юстас.
— Ты не можешь судить об этом, Юстас, — отрезал Филип.
— Мальчик абсолютно прав! — воскликнул Роджер. — Он попал в самую точку! Ничто уже не в силах предотвратить банкротства. Ничто!
В голосе его как будто слышалось облегчение.
— Так что здесь и обсуждать нечего, — добавила Клеменси.
— Так или иначе, все эти разговоры не имеют никакого значения, — сказал Роджер.
— А я считаю, все эти разговоры имеют очень даже большое значение. — Филип поджал губы.
— Нет! — воскликнул Роджер. — Н е т! Что может иметь значение по сравнению со смертью отца?! Папа умер! А мы сидим здесь и обсуждаем какие-то денежные дела. Бледные щеки Филипа чуть порозовели.
— Мы просто пытаемся как-то помочь тебе, — холодно заметил он.
— Я знаю, Фил. Знаю, старина. Но ничего уже нельзя поделать, и нужно смириться с этим.
— Пожалуй, я все-таки могу собрать некоторую сумму. Правда, цены на недвижимость упали в последнее время и часть капитала я просто не имею права трогать — деньги Магды и тому подобное… Но…
— Конечно, тебе не набрать достаточную сумму, дорогой, — быстро вмешалась Магда. — Смешно даже пытаться… И это было бы непорядочно по отношению к нашим детям.
— Говорю же вам, я ни у кого ничего не прошу! — завопил Роджер. — Я уже охрип, повторяя вам одно и то же. Меня абсолютно устраивает существующее положение вещей.
— Это вопрос престижа, — сказал Филип. — И отца, и нашего.
— Это было не семейное предприятие. Концерном владел я единолично.
— Да, — Филип холодно посмотрел на брата. — Концерном владел ты единолично.
Эдит де Хэвилэнд встала.
— Полагаю, мы достаточно подробно обсудили эту тему. Железные нотки в ее властном голосе всегда оказывали свое действие. Филип и Магда поднялись. Юстас неторопливо направился к двери, и я впервые обратил внимание на некоторую скованность его походки. Мальчик не то чтобы прихрамывал, но передвигался неровными, скачущими шагами.
Роджер взял Филипа под руку: Спасибо, Фил, за предложение помощи! — И братья вышли вместе.
— Дурацкая нервотрепка! — пробормотала Магда, удаляясь вслед за ними. София сказала, что должна распорядиться насчет моей комнаты, и ушла тоже.
Эдит де Хэвилэнд поднялась с места, складывая свое вязание. Старая леди посмотрела на меня, и мне показалось, она хочет заговорить со мной. Ее взгляд был почти умоляющим. Но потом тетя Эдит вдруг передумала, вздохнула и вышла из комнаты вслед за остальными.
Клеменси подошла к окну и стояла там, глядя в сад. Я приблизился и стал рядом с ней. Она чуть повернула голову в мою сторону.
— Слава Богу, все кончено, — произнесла Клеменси и, помолчав, добавила с отвращением: — Какая все-таки нелепая комната!
— Вам не нравится?
— Я здесь задыхаюсь. Здесь всегда стоит запах полумертвых цветов и пыли.
Наверное, Клеменси была не вполне справедлива к этой комнате, но я понял, что она имеет в виду. Все дело определенно заключалось в особенности интерьера.
Это была комната истинной женщины: экзотичная, кокетливо-нарядная, надежно укрытая от порывов холодного ветра. Мужчина здесь не мог бы чувствовать себя в своей тарелке. Среди этих пышных декораций невозможно было расслабиться, читать газеты и курить трубку, беззаботно вытянув ноги. Тем не менее я предпочел бы гостиную Магды пустым холодным комнатам Клеменси наверху. То есть я вообще отдавал предпочтение роскошному будуару перед анатомическим театром.
— Это же просто сцена с декорациями, — продолжала Клеменси, оборачиваясь. — Подходящий интерьерчик для разыгрывания сцен в духе Магды Леонидис. — Клеменси взглянула на меня: — Вы же, наверное, поняли, что здесь сейчас происходило? Акт второй. Семейный совет. Его организовала Магда без всякой в том необходимости. Говорить было не о чем, и нечего было обсуждать. Постановка закончена.
В ее голосе не слышалось печали — скорей удовлетворение. Клеменси поймала мой взгляд.
— О, неужели вы не поняли? — нетерпеливо спросила она. — Мы с мужем свободны — наконец-то свободны! Неужели вы не поняли: долгие годы Роджер был несчастен — совершенно несчастен?! Его никогда не тянуло к бизнесу. Он любит лошадей, коров и бесхитростную деревенскую жизнь. Но он обожал своего отца — они все его обожали. Вот что неладно в этом доме: слишком уж тут сильно чувство семьи. Не хочу сказать, будто старик был тираном, который терзал и запугивал своих детей. Вовсе нет. Он дал им деньги и свободу. Но он был им предан всей душой. А они были преданы ему.
