– Понимаю, понимаю, – помог я ей, – и вы обыскали ящик. Что же вы нашли?
Миссис Экройд снова издала какой-то визгливый звук, и я сообразил, что был недостаточно дипломатичен.
– Как ужасно это звучит! Все было совсем не так!
– Конечно, конечно, – поспешно сказал я. – Просто я неудачно выразился, извините.
– Мужчины так нелогичны! На месте дорого Роджера я бы не стала скрывать условий своего завещания. Но мужчины так скрытны! Приходится из самозащиты прибегать к небольшим хитростям.
– А результат небольших хитростей? – спросил я.
– Я же вам рассказываю. Только я добралась до нижнего ящика, как вошла Борн. Крайне неловко! Конечно, я задвинула ящик и указала ей на невытертую пыль Но мне не понравился ее взгляд. Держалась она достаточно почтительно, но взгляд! Чуть ли не презрение, если вы понимаете, что я имею в виду. Эта девушка мне никогда не нравилась, хотя работала неплохо, не отказывалась, как другие, носить передник и чепчик, почтительно говорила «мадам», без излишней конфузливости могла сказать: «Их нет дома» – и не сопела, как другие горничные… Да, о чем это я?
– Вы говорили, что, несмотря на ряд ценных качеств Урсулы Борн, она вам не нравилась.
– Вот именно. Она какая-то странная, непохожая на других. Слишком уж образованна, по-моему. В наши дни никак не угадаешь, кто леди, а кто – нет.
– Что же случилось дальше? – спросил я.
– Ничего. То есть вошел Роджер. А я думала – он ушел на прогулку. Он спросил: «В чем дело?», а я сказала: «Ничего, я зашла взять „Панч“». Взяла журнал и вышла. А Борн осталась. Я слышала – она спросила Роджера, может ли он поговорить с ней. Я пошла к себе и легла. Я очень расстроилась.
Она помолчала.
– Вы объясните месье Пуаро. Вы сами видите – все это пустяки. Но, когда он так настойчиво стал требовать, чтобы от него ничего не скрывали, я вспомнила про этот случай. Борн могла наплести об этом бог знает что. Но вы ему объясните, верно?
– Это все? – спросил я.
– Вы мне все сказали?
– Да-да, – протянула миссис Экройд и твердо добавила:
– Да!
Но я уловил легкое колебание и понял, что она скрывает еще что-то. Мой следующий вопрос был порожден гениальным вдохновением, и только:
– Миссис Экройд, это вы открыли крышку витрины? Ответом мне был виноватый румянец, которого не смогли скрыть ни крем, ни пудра.
– Откуда вы узнали? – пролепетала она.
– Так, значит, это сделали вы?
– Да… я… Видите ли, там есть предметы из старого серебра, очень интересные. Я перед этим читала одну книгу и наткнулась на снимок крохотной вещицы, за которую на аукционе дали огромную сумму. Этот снимок был похож на одну штучку из нашей витрины. Я хотела захватить ее с собой, когда поеду в Лондон, чтобы… чтобы оценить. Ведь окажись она и вправду такой большой ценностью, какой бы это был сюрприз для Роджера!
Я принял объяснения миссис Экройд в молчании и даже не спросил, зачем ей понадобилось действовать столь тайно.
– А почему вы оставили крышку открытой? – спросил я вместо этого.
– Я услышала шаги на террасе и испугалась, – ответила миссис Экройд. – Я едва успела подняться наверх, как Паркер пошел отворять вам дверь.
– Вероятно, вы услышали шаги мисс Рассэл, – задумчиво сказал я.
Миссис Экройд сообщила мне один крайне интересный факт. Каковы были на самом деле ее намерения в отношении серебряных редкостей Экройда, это меня интересовало мало. Заинтересовал меня другой факт – то, что мисс Рассэл действительно должна была войти в гостиную с террасы. Следовательно, когда мне показалось, что она запыхалась, я был прав. Где же она была? Я вспомнил беседку и кусок накрахмаленного батиста.
– Интересно, крахмалит ли мисс Рассэл свои носовые платки? – воскликнул я машинально.
Удивление миссис Экройд привело меня в себя, и я встал.
– Вам удастся объяснить все это Пуаро, как вы думаете? – с тревогой спросила миссис Экройд.
– О конечно! Без всяких сомнений.
Я наконец ушел, предварительно выслушав от миссис Экройд дальнейшее оправдание ее поступков.
Пальто мне подавала старшая горничная, и, внимательно вглядевшись в ее лицо, я заметил, что глаза у нее заплаканы.
– Почему, – спросил я, – вы сказали, что в пятницу мистер Экройд вызвал вас к себе в кабинет? Я слышал, что вы сами просили у него разрешения поговорить с ним.
Она опустила глаза. Потом ответила:
– Я все равно собиралась уйти.
Я больше ничего не сказал, но, открывая мне дверь, она неожиданно спросила тихо:
– Простите, сэр, что-нибудь известно о капитане Пейтене?
Я покачал головой и вопросительно посмотрел на нее.
– Ему надо возвратиться, – сказала она.
– Обязательно надо возвратиться. – Она подняла на меня умоляющий взгляд.
– Никто не знает, где он? – спросила она.
– А вы? – резко спросил я.
– Нет. – Она покачала головой.
– Я ничего о нем не знаю. Только… всякий, кто ему друг, сказал бы ему, что он должен вернуться.
Я не уходил, ожидая, что она добавит еще что-нибудь. Следующий вопрос был для меня полной неожиданностью:
– Как считается, когда произошло убийство? Около десяти?
– Да, полагаю, так. Что-нибудь без четверти десять.
– Не раньше? Не раньше, чем без четверти десять? Я с любопытством посмотрел на нее, с нескрываемым волнением она ждала ответа.
– Об этом не может быть и речи, – сказал я.
– Без четверти десять мисс Экройд видела своего дядю еще живым.
Она отвернулась, плечи ее поникли. «Красивая девушка, – думал я, едучи домой, – очень красивая». Я застал Каролину дома и в отличном настроении: Пуаро снова посетил ее и ушел незадолго до моего возвращения, и она порядком важничала.
– Я помогаю ему в этом деле, – объяснила она.
Я почувствовал тревогу. С Каролиной и так сладу нет, а что будет, если ее инстинкт ищейки встретит такое поощрение?
– Ты ищешь таинственную девицу Ральфа Пейтена? – спросил я.
– Это я, может быть, сделаю для себя, – ответила Каролина, – но сейчас я выполняю особое поручение месье Пуаро.
– А именно?
– Он хочет знать, какого цвета были сапоги Ральфа – черные или коричневые, – торжественно возвестила Каролина.
Я в недоумении уставился на нее. Теперь я понимаю, что проявил тогда непостижимую тупость. Я никак не мог сообразить, при чем тут цвет сапог.
– Коричневые ботинки, – сказал я. – Я их видел.
– Не ботинки, Джеймс, сапоги. Месье Пуаро хочет знать, какого цвета была пара сапог, которые у Ральфа были в гостинице, – коричневая или черная. От этого многое зависит.
Можете считать меня тупицей, но я так-таки ничего и не понял.
– И как же ты это узнаешь? – только и спросил я. Каролина ответила, что это легко. Наша Энни дружит с горничной мисс Ганнет – Кларой. А Клара – возлюбленная коридорного из «Трех кабанов». Мисс Ганнет взялась помочь, она дала Кларе разрешение не работать сегодня, и скоро все будет сделано…
Когда мы садились за ленч, Каролина заметила с притворным равнодушием:
– Да, по поводу этих сапог Ральфа Пейтена…
– Ну, – сказал я.
– Что еще?
– Месье Пуаро думал, что сапоги Ральфа коричневые. Он ошибся – они черные. – И Каролина удовлетворенно покачала головой, очевидно чувствуя, что взяла верх над Пуаро. Я ничего не ответил. Я все еще старался понять, какое может иметь отношение к убийству цвет сапог Ральфа Пейтена…
В этот же день я смог еще раз убедиться в прозорливости Пуаро. Он хорошо знал человеческую натуру: страх и сознание вины вырвали правду у миссис Экройд. Она не выдержала первая.
Когда я вернулся домой после обхода, Каролина сообщила мне, что к нам только что заходил Реймонд.
– Он хотел видеть меня? – спросил я, вешая пальто в прихожей.
Каролина маячила у меня за спиной.
– Нет, он искал Пуаро. Он не застал его дома и подумал, что он у нас или ты знаешь, где он.
– Не имею ни малейшего представления.
– Я уговаривала его подождать, но он сказал, что снова заглянет к Пуаро в «Лиственницу» через полчаса, и ушел. Такая жалость! Месье Пуаро пришел почти тут же.
– К нам?
– Нет, к себе.
– Откуда ты знаешь?
– Окно в кухне, – последовал лаконичный ответ. Мне показалось, что мы исчерпали тему, но Каролина придерживалась другого мнения.
– Разве ты не пойдешь туда? – Куда?
– К месье Пуаро, разумеется.
– Моя дорогая Каролина, – сказал я, – зачем?
– Мистер Реймонд очень хотел его видеть. Ты можешь узнать – зачем он ему понадобился.
– Любопытство не входит в число моих пороков, – заметил я холодно. – Я могу неплохо прожить и не пытаясь узнать, что делают или думают мои соседи.
– Все это ерунда, Джеймс, – сказала моя сестра. – Тебе так же хочется узнать это, как и мне. Только ты не так честен, как я, тебе всегда необходимо притворяться.
– Ну знаешь, Каролина! – сказал я и ушел к себе в приемную.
Десять минут спустя Каролина постучалась и вошла: она держала в руках какую-то банку.
