– Ну знаешь, Каролина! – сказал я и ушел к себе в приемную.
Десять минут спустя Каролина постучалась и вошла: она держала в руках какую-то банку.
– Не мог бы ты, Джеймс? – сказала она, – отнести эту баночку желе из мушмулы месье Пуаро? Я ему обещала.
– А почему ты не пошлешь Энни? – спросил я холодно.
– Она мне нужна. – Каролина посмотрела на меня, я – на нее.
– Хорошо, – сказал я, вставая.
– Но я просто оставлю эту дрянь у дверей, понятно?
Моя сестра удивленно подняла брови.
– Конечно, – сказала она. – А разве кто-нибудь просит тебя о чем-либо другом?
Победа осталась за Каролиной.
– Но если ты все же увидишь месье Пуаро, – сказала она, когда я выходил, – может, заодно сообщишь ему о сапогах?
Это был очень меткий выстрел. Мне страшно хотелось разрешить загадку сапог. Когда старушка в бретонском чепце открывала мне дверь, я неожиданно для себя спросил, дома ли месье Пуаро.
Пуаро с явным удовольствием поспешил мне навстречу.
– Садитесь, мой добрый друг, – сказал он.
– Большое кресло? Может быть, вот это – маленькое? Не слишком ли жарко в комнате?
Жарко было невыносимо, но я воздержался от какого-либо замечания. Окна была закрыты, камин пылал.
– Англичане помешаны на свежем воздухе, – объявил Пуаро.
– Свежий воздух неплох на улице, где ему надлежит быть. Но зачем впускать его в дом? Впрочем, оставим эти пустяки. У вас что-то ко мне есть, да?
– Две вещи, – сказал я – Во-первых – это от моей сестры. – Я передал ему баночку с желе.
– Как любезно со стороны мадемуазель Каролины! Она помнит свое обещание. А второе?
– Некоторые сведения, – и я рассказал ему о моем разговоре с миссис Экройд. Он слушал с интересом, но без особого энтузиазма.
– Это расчищает путь, – сказал он, – и подтверждает показания экономки. Та, если вы помните, сказала, что крышка витрины была открыта и, проходя мимо, она закрыла ее.
– А ее утверждение, что она пошла в гостиную, Чтобы поглядеть, в порядке ли цветы?
– О, мы ведь к этому никогда серьезно не относились, мой друг. Это был явный предлог, придуманный второпях, чтобы объяснить ее присутствие там, хотя вряд ли бы оно удивило вас. Я считал возможным объяснить ее волнение тем, что она открывала витрину, но теперь придется искать ему другое объяснение.
– Да, – сказал я, – С кем она встречалась и почему?
– Вы думаете, она выходила, чтобы встретиться с кем-нибудь? Да, я тоже так думаю, – задумчиво сказал Пуаро.
– Между прочим, – помолчав, сказал я, – моя сестра просила передать вам, что сапоги Ральфа Пейтена были черными, а не коричневыми.
Говоря это, я внимательно наблюдал за ним и заметил, как мне показалось, промелькнувшую в его глазах досаду. Но впечатление это было мимолетным.
– Она абсолютно уверена, что они не коричневые?
– Абсолютно.
– Так, – сказал Пуаро и вздохнул. – Очень жаль, – Он казался обескураженным, но ничего не объяснил и переменил тему разговора.
– Эта экономка, мисс Рассэл, она приходила к вам в пятницу утром. Не будет ли нескромностью спросить, о чем вы говорили, исключая, конечно, сугубо медицинские вопросы?
– Конечно, нет, – сказал я. – Когда профессиональная часть разговора была закончена, мы несколько минут потолковали о ядах, о том, насколько трудно или легко их обнаружить, и еще о наркомании и наркоманах.
– И конкретно о кокаине?
– Откуда вы знаете? – спросил я с некоторым удивлением.
Вместо ответа он достал из папки с газетами «Дейли бюджет» от пятницы 16 сентября и показал мне статью о тайной торговле кокаином. Это была очень мрачная статья, бьющая на эффект.
– Вот что заставило ее думать о кокаине, – сказал он.
Я было попробовал расспросить его дальше, потому что мне не все было ясно, но в этот момент доложили о Джеффри Реймонде. Он вошел, как всегда оживленный и любезный, и поздоровался с нами.
Я несколько неуверенно поднялся и спросил, не помешает ли мое присутствие их беседе.
– Только не мне, доктор, – сказал Реймонд, садясь по приглашению Пуаро.
– Дело в том, что я пришел признаваться.
– En verite «В самом деле? (Франц.)»? – спросил Пуаро, вежливо проявляя интерес.
– Конечно, это пустяки, но дело в том, что со вчерашнего дня меня мучит совесть. Вы, месье Пуаро, обвинили нас в том, что мы что-то скрываем, и, каюсь, я действительно кое-что утаивал.
– Что же именно, месье Реймонд?
– Да, как я уже сказал, – пустяки в сущности: я запутался в долгах, и это наследство оказалось весьма своевременным. Пятьсот фунтов полностью выводят меня затруднений, и даже еще остается кое-что.
– Он сообщил это нам с широкой улыбкой и той милой откровенностью, в которой таился секрет его обаяния.
– Понимаете, как это получилось. Трудно признаваться полиции, что тебе отчаянно нужны деньги. Но я вел себя, как болван, – ведь с без четверти десять я был с Блентом в бильярдной, так что у меня железное, алиби и бояться мне нечего. Но после вашего обвинения меня все время мучила совесть, и я решил облегчить душу. – Он встал и, улыбаясь, посмотрел на нас.
– Вы очень мудрый человек, – сказал Пуаро.
– Когда от меня что-нибудь скрывают, я начинаю думать, что это – что-то скверное. Вы поступили правильно.
– Я рад, что очищен от подозрений, – рассмеялся Реймонд. – Ну что ж, пойду.
– Так вот, значит, в чем дело, – заметил я, когда дверь за ним закрылась.
– Да, – согласился Пуаро, – пустяк, но не будь он в бильярдной – кто знает? В конце концов, столько преступлений совершалось ради куда менее значительных сумм, чем пятьсот фунтов! Все зависит от того, сколько человеку нужно. Все относительно, не так ли? Вам не приходило в голову, мой друг, обратить внимание на то, сколько людей обогатились со смертью мистера Экройда? Миссис Экройд, мисс Флора, мистер Реймонд, экономка – словом, все, кроме майора Блента.
Он таким странным тоном произнес это имя, что я удивился.
– Я не совсем вас понял, – пробормотал я.
– Двое из тех, кого я обвинил в скрытности, уже сказали мне правду.
– Вы думаете, что майор Блент тоже что-то скрывает?
– Тут уместно вспомнить одну поговорку. Недаром говорят, что каждый англичанин всегда скрывает одно – свою любовь. Но майор Блент, как бы ни старался, ничего скрыть не умеет.
– Иногда, – сказал я, – мне кажется, что мы поспешили с одним заключением.
– С каким же?
– Мы решили, что тот, кто шантажировал миссис Феррар, непременно является и убийцей Экройда. Может быть, мы ошибаемся.
– Очень хорошо, – энергично кивнул Пуаро, – я ждал, не выскажете ли вы такого предположения. Конечно, это возможно. Но нам следует помнить одно: письмо исчезло. Хотя, как вы и говорите, отсюда необязательно следует, что его взял убийца. Когда вы нашли тело, письмо мог незаметно взять Паркер.
– Паркер?
– Да, я все время возвращаюсь к Паркеру – не как к убийце, он не убивал. Но кто больше всех подходит для роли шантажиста? Паркер мог узнать об убийстве от слуг в «Королевской лужайке». Во всяком случае, ему было бы легче получить подобные сведения, чем такому случайному гостю, как Блент, например.
– Паркер мог взять письмо, – согласился я.
– Я заметил, что письма нет, гораздо позднее.
– Когда именно? До прихода Реймонда и Блента или после?
– Не помню, – сказал я, размышляя.
– До… нет, пожалуй, после. Да, определенно – после.
– Это дает три возможности, – задумчиво сказал Пуаро.
– Но Паркер наиболее вероятен. Мне хочется проделать с ним небольшой опыт. Можете вы пойти со мной в «Папоротники»?
Я согласился, и мы отправились. Пуаро спросил Флору.
– Мадемуазель, – начал он, когда Флора вышла к нам, – я хочу доверить вам небольшую тайну. Я не вполне уверен в невиновности Паркера и хочу с вашей помощью проделать маленький опыт. Хочу восстановить некоторые из его действий в тот вечер. Но как объяснить ему? А, придумал! Мне якобы надо выяснить, можно ли с террасы услышать голоса в коридорчике. Не будете ли вы так любезны позвонить Паркеру?
Дворецкий появился, почтительный, как всегда.
– Звонили, сэр?
– Да, мой добрый Паркер. Я задумал небольшой опыт и попросил майора Блента занять место на террасе, у окна кабинета. Хочу проверить, могли ли долететь туда голоса ваши и миссис Экройд. Воспроизведем всю эту маленькую сценку. Я попрошу вас войти с подносом… Или что там у вас было в тот вечер в руках?
Дворецкий испарился, и мы перешли в коридорчик и стали перед дверью кабинета Вскоре в холле раздалось позвякивание, и в дверях показался Паркер с подносом, на котором стояли сифон, графин с виски и два стакана.
– Одну минуту, – поднял руку Пуаро, он был явно в большом возбуждении
– Надо все повторить точно – это маленький опыт по моему методу.
– Иностранный метод, сэр? Называется реконструкцией преступления? – спросил Паркер и стал невозмутимо ждать дальнейших указаний Пуаро.
