— А какие у вас теперь планы?
Блекнинсон с таинственным видом нагнулся к нему:
— Я мог бы вам сказать, что меня ждет большая сумма денег, если бы только… — Блекли издал какой-то неопределенный звук, и это побудило почтенного Альберта Блекнинсона на мгновенье замолчать, а потом осторожно спросить: — А этот ваш приятель, там впереди, он действительно надежный человек?
— О да, вполне! Правда, я не могу поручиться за него полностью, когда он выпьет.
— Ну хорошо… Дело, значит, в следующем. Один из моих приятелей, человек, который занимает сейчас выдающееся место в научном мире, его имя по известным соображениям я не называю, открыл в Бершмире, — голос понизился до таинственного шепота, — залежи железной руды. Эти залежи — настоящее золотое дно. И он хочет, чтобы я принял участие в их разработках. Вот я и еду туда. К сожалению, я очень стеснен в средствах, и если у вас найдется лишняя сотня фунтов, это было бы действительно чудесное помещение капитала…
Лейтенант как-то уныло опустил плечи, а Стрэйнджуэйз сказал:
— К сожалению, у меня нет с собой такой суммы. Может, вас устроит пока десять шиллингов?
Альберт Блекнинсон был нисколько не разочарован таким ответом и с достоинством принял ассигнацию, предложенную ему Найджелом.
— Рождество вам, наверное, не пришлось отпраздновать? — спросил Найджел.
— Да нет, не могу пожаловаться… Пастор какой-то Богом забытой деревушки, находящейся здесь поблизости, пригласил меня на обед. Прекрасный человек. А неподалеку от этой деревушки живет мой старый друг лорд Марлинворт.
— Вот как? Это мой дядюшка. Мы живем в Дауэр-Хауз.
— Неужели? Как все-таки тесен мир! Как раз вчера я подумывал заглянуть на минутку к лорду, когда проходил через парк. Но потом услышал, как часы бьют полночь, и подумал, что для визита это уже довольно позднее время.
— Как жаль, что вы не побывали в Дауэр-Хауз! Не правда ли, Блекли? Дело в том, что мы с другом поспорили, — объяснил Стрэйнджуэйз, — поспорили относительно одной личности. Нас интересовало, находилась ли эта личность в бараке, расположенном в саду, в половине первого ночи. Если она там действительно находилась и вы могли бы это подтвердить, я счел бы себя обязанным поделиться с вами выигрышем.
Блекли даже застонал, услышав это прямое и бесстыдное воздействие на свидетеля.
— Случаю было угодно привести меня в Дауэр-Хауз прошлой ночью, — ответил Блекнинсон. — Находился я как раз возле какого-то строения, похожего на барак. Это было вскоре после полуночи. Начал идти снег, и я подумал, что будет лучше всего забраться в этот барак. К сожалению, там уже кто-то был.
— Вот как? — с наигранным удивлением спросил Найджел. — И как же выглядел этот «кто-то»?
— Он был среднего роста. Судя по внешности, офицер. Голубые глаза и холодное лицо. Видимо, он что-то искал, ибо через несколько минут выскользнул из барака. А вскоре после этого пришел другой человек. Маленького роста, с бледным лицом и черной бородкой. Тогда я счел, что разумнее всего будет удалиться. Ведь мое присутствие легко могло бы дать повод для разных недоразумений. К счастью, неподалеку от ворот парка я наткнулся на сеновал. Мы, старые воины, приучены к суровой жизни…
— А тот, первый? Он что, вернулся обратно в дом?
— Этого я не могу сказать. Я подсматривал в окно барака с задней стороны. А он ушел направо и скрылся в темноте.
— Все понятно. Я выиграл спор. И вот ваша доля… — С этими словами Найджел посмотрел на шею Блекли. Даже она была красная и, казалось, вот-вот лопнет от возмущения.
Найджела даже качало от усталости, когда он вечером ложился спать. Тем не менее заснуть он никак не мог — мешали мысли, которые через какое-то время стали вдруг чрезвычайно ясными. Он поднялся и закурил. Пусть полиция ведет следствие своим путем, а он, Найджел, должен подумать о взаимоотношениях присутствующих здесь людей, о том, кого из них скорее всего можно обвинить в совершенном преступлении. Теперь стало ясно, что полковник схватился в бараке с кем-то врукопашную. Из этого следует, что убийство не было запланированным: тот, кто собирался убить полковника, не допустил бы, чтобы тот вытащил свой револьвер. Значит, этот неизвестный пришёл в барак с другими намерениями, а полковник пытался помешать ему, вытащив револьвер. Правда, полковник мог принять нежданного гостя за автора анонимных писем. Как бы то ни было, но О'Брайен пал жертвой в этой схватке. Скорее всего, этим неизвестным был Киотт-Сломан. Это означает, что он не нашел того, что искал, в первый раз, когда его видел бродяга, и потом, думая, что полковник спит, снова проник в барак. Другой вариант: Киотт-Сломан пытался шантажировать полковника. Правда, выбор человека для этого был крайне неудачен… Ни один из предполагаемых вариантов не казался убедительным. Люсилла… Она ведь тоже могла предпринять последнюю попытку переубедить О'Брайена; он остается непреклонным, она выходит из себя, хватает револьвер со стола или вынимает его из кармана О'Брайена и так далее… Да, эта версия более правдоподобна. Но могла ли физически слабая женщина участвовать в схватке с мужчиной, бывшим военным, и при этом оставить у него на запястье синяки?
Нельзя также сбрасывать со счетов Кавендиша. Он тоже мог побывать в бараке, чтобы объясниться с полковником насчет Люсиллы или попросить у того денег, чтобы поправить свое пошатнувшееся финансовое положение. Правда, час для разговора был выбран не лучшим образом. Но если такой разговор состоялся и О'Брайен отказался уступить Люсиллу или дать денег, то Кавендиш вполне мог прийти в отчаяние, а это, в свою очередь, привело к насилию. Но полковник и сам хотел освободиться от Люсиллы, следовательно, между ним и Кавендишем речь могла идти только о деньгах. Да, версия подходящая, особенно если учесть, что нервы Кавендиша находились совсем в плачевном состоянии.
Кого еще нельзя оставлять без внимания? Филиппа и Джорджию… Нет, Филиппа надо все-таки вычеркнуть, потому что он не мог совершить нападение на Беллами. А у Джорджии не было никакого мотива. Она очень любит своего брата… Стоп! Минуточку! А может ли женщина, любя двух мужчин равной любовью, принести одного из них в жертву ради любви к другому? А почему бы и нет? Ведь Джорджия знала, что она, а возможно, и Эдвард упомянуты в завещании. Она могла убить О'Брайена, чтобы спасти брата от банкротства… Только звучит это неубедительно. Тем более что О'Брайен и так дал бы ей денег, если бы она попросила. Да, и убийство тогда было бы преднамеренным, а все говорит о его случайности.
Но действительно ли это было непреднамеренное убийство? Что свидетельствует об этом? То, что бумаги полковника на столе лежали не в обычном порядке? Сломанная запонка? Синяки на запястье? Только последние два момента свидетельствуют о борьбе. И тот факт, что был использован револьвер О'Брайена… Можно ли их опровергнуть? Бумаги могли перепутать как Киотт-Сломан, когда приходил в барак, так и убийца, устраняя свои следы. Запонка могла расколоться, когда полковник падал, сраженный пулей… Остаются синяки. Но ведь синяки он мог получить и раньше… О Боже! Да ведь он устраивал в день накануне смерти различные игры и в шутку боролся с Киотт-Сломаном! При этом Сломан хватал его за запястья! Какой он идиот, что раньше не вспомнил этого! Но остается револьвер… Допустим, убийство готовилось заранее. Тогда неясно, зачем в столь опасном деле рассчитывать на такую ненадежную возможность — использовать собственный револьвер полковника! К чему такой риск?
Хотя нет! Когда убийца планировал убийство, он хотел, чтобы все указывало на самоубийство! Значит, он каким-то образом рассчитывал добраться до револьвера О'Брайена. Но как ему удалось это сделать при недоверии и подозрительности полковника? Это мог сделать только человек, которому О'Брайен слепо доверял, то есть который стоял выше всяких подозрений. Другими словами…
Найджел даже содрогнулся, когда пришел к такому уравнению: Икс — Джорджия Кавендиш. Он не хотел, чтобы это была Джорджия. Кроме того, в деле были еще и анонимные письма. Неужели это просто случайность, что Икс является убить полковника в определенный день, а делает это другой человек — Игрек? Маловероятно, но возможно. Тем не менее надо исходить из предположения, что убийцей является тот человек, который писал письма. Кто же из всей галереи подозреваемых больше всего подходит для этой цели? Кавендиш? У него достаточно ума, чтобы разработать такой план, но зато слишком слабые нервы, чтобы претворить его в жизнь. Киотт-Сломан, наоборот, человек с железными нервами, но с куриными мозгами. Такие отточенные письма ему просто не под силу. К тому же неясно, зачем ему убивать полковника. Шантаж — другое дело… Драматический тон писем хорошо подходит Люсилле. У нее был мотив: страсть! И нервы у нее в порядке. Но заранее все это спланировать… Нет, вряд ли. Джорджия? У той есть все, кроме мотива… А что, если она притворялась, а на самом деле ненавидела О'Брайена? Стрэйнджуэйз опять содрогнулся…
