— Ах! — сказала она.
Хозяин поочередно глядел на них. Моряки, продолжая разговаривать, наблюдали за Шателаром.
— Поди сюда. Мари! — позвал тот громким голосом.
Она, ни кровинки в лице, с потухшим взором, подошла послушно, робко, словно школьница к внезапно появившемуся классному инспектору.
— Сними свой передник. Нам нужно поговорить…
Она посмотрела на хозяина. Потом, поскольку вошли два пахнущих рыбой посетителя, прошептала:
— Я не могу сейчас уйти…
— И никто не может тебя заменить?
— Только моя сестра…
— Тогда отправь за ней.
Ожидавшие посетители не могли ничего понять. Слова говорились совсем обычные. Почему же тогда произносившие их были белы как бумага, с синяками под глазами, будто после бурно проведенной ночи?
Голосом маленькой девочки Мари спросила у хозяина:
— Нельзя ли послать Дезире за моей сестрой? Она заменила бы меня ненадолго…
Воздух был тяжелый, печь раскалилась докрасна. Хозяин, как обычно, тоже был красен.
— Если уж это так необходимо… — пробормотал он.
Он подал знак Мари выйти с ним на кухню, но она, казалось, не поняла.
Двое вновь пришедших посетителей потребовали кофе с кальвадосом, и она стала обслуживать их, не подозревая, что эти стаканы будут последними, которые она подает в жизни.
Без всякой торжественности текли торжественные минуты, в повседневной и приглушенной атмосфере. Шателар терпеливо ждал. Никто не обратил внимания на его фуражку с лентами, как носят моряки и судовладельцы. Заметили только, что в нем что-то изменилось, но не смогли понять, что именно.
Для оживления сцены требовалась Одиль. Она вбежала, запыхавшись, положив руку на сердце, словно в ожидании катастрофы, и встревоженно закричала:
— Что случилось. Мари?
Мари, стоя посреди кафе, сохраняла спокойствие.
— Ничего… Мне нужно, чтобы ты меня подменила.
И она стала стягивать свой передник, в то время как Одиль заметила Шателара, покраснела, не зная что делать, что говорить, глядя вокруг себя глазами обезумевшей курицы.
Шателар же поднялся и сказал просто:
— Иди!
Потом, повернувшись к другим, бросил:
— До скорого свидания!
Снаружи было темно, холодно, ощущалось дыхание моря, на своих привычных местах виднелись фонари, мелькали неясные тени, перебегающие иногда улицу, хозяйки шли за молоком.
Шателар направился к разводному мосту, держа руки в карманах. Мари, встав слева от него, взяла его под руку.
Они уже миновали мост, и только тогда она открыла рот:
— Я думала, ты больше не приедешь…
Он остановился под единственным на ближайшую сотню метров газовым фонарем. Сначала он произнес:
— Врешь…
Потом посмотрел на нее долгим взглядом, почти злым в своей пристальности.
Она тоже смотрела на него, и теперь можно было сказать, что к ней возвращается жизнь, а ее странноватая, всегда немного ироничная улыбка расцветала на тонких губах.
Внезапным движением он привлек ее к себе, не целуя, сжал так сильно, как мог, словно хотел задушить, а его взгляд все это время поверх головы Мари скользил по разводному мосту, кафе, проходу для судов, гавани, двум освещенным домам на левом берегу.
Она тихонько попыталась высвободиться. Показала на газовый фонарь и прошептала:
— Ну и место ты выбрал!..
Они снова пошли, один — руки в карманах, другая — держа его под руку. Они вышли на мол, и их ноги стали топтать разложенные сети. Темнота и рокот моря охватили их. Они прошли метров сто, прежде чем Шателар проворчал:
— Не знаю, может, я поступаю глупо, но…
— Но что?
Она улыбнулась в темноте. Он почувствовал это. Белизна ее лица угадывалась во мраке. И вдруг он схватил ее, но на этот раз впился в губы.
Это длилось бесконечно. Какое-то судно успело войти в порт и послать им иронический гудок сирены.
Когда они оторвались друг от друга, то почти одновременно украдкой поднесли руку к лицу, как если бы что-то их щекотало.
Потом снова послышался голос Мари:
— Ты испугался? — спросила она.
Он усмехнулся.
— Уж не тебя ли? Если ты так думаешь, малышка, то ты ошибаешься. Я хозяин бистро, и мне хватает дел с обслуживанием людей, вот! Что же до остального…
Вернувшись к началу мола, они совершили полукруг.
У Шателара уже не было желания нежничать. Шагая, он даже подыскивал менее мягкие слова, но Мари от этого не перестала улыбаться.
— Они мне все осточертели… Я все-таки не в том возрасте, чтобы выпивать за каждым столиком и составлять компанию идиотам… Что ты сказала?
— Ничего…
— Я подумал, что, раз уж у меня есть судно…
Он все время прерывал сам себя, чтобы поворачиваться к ней в надежде что-нибудь услышать, но она молчала, переполненная радостью, наслаждаясь каждой минутой и нетерпением Шателара, его нарастающим гневом.
— Я хорошо знаю, что тебе понравится провожать своего мужа в плаванье и размахивать платочком на краю набережной.
Она вернула свою руку на место, на его мускулистую руку.
— А что будет с твоей сестрой?
— Она хочет ехать в Париж…
— Тем лучше!
Они вернулись под газовый фонарь. Мост был разведен. Им пришлось ждать, чтобы перейти.
— Ладно! Увидим… — вздохнул Шателар.
Чуть позднее, так и не отпуская друг друга, они вошли «Морское кафе». Они заняли столик в глубине зала; Пателар позвал Одиль и сказал ей абсолютно естественным голосом:
— Приготовь-ка нам грог…
Мари чуть было не разразилась смехом. Но на этот раз не из-за Одиль, которая делала все, что могла, обслуживая их и изображая, что ничего не замечает. Нет, комичными казались поза Шателара, его злые и подозрительные взгляды, которые он бросал на всех сидящих за столиками рыбаков и даже на хозяина.
В сущности, он, должно быть, испытывал неясное желание подраться.
Особенно он боялся иронических ухмылок, даже беглых. Увидев их, он, несомненно, ринулся бы в атаку, подобно зверю.
И это чуть было не произошло. Невысокий молодой парень расхохотался, и Шателар уже начал привставать. Но он был вынужден признать, что смех раздавался не из-за него, и уселся на свое место.
Что же до хозяина, то он понял, насколько все серьезно, и догнал на кухне Одиль.
— Постой-ка… Я сам их обслужу.
Несмотря ни на что, Шателар любил столкновения. Громким голосом он неожиданно произнес:
— «Жанна» завтра выходит в море к английским берегам.
Никто не шевельнулся. Лишь все глаза обратились в его сторону и встретили безмятежное лицо Мари.
— Мне понадобятся пятеро моряков и юнга…
Тишина. Потом шепоток разговоров. Потом здоровый рыжеватый тип вышел вперед, держа фуражку в руке.
— Я не занят… Если условия…
Какой-то старик спорил со своим сыном, убеждая его в чем-то.
— Ты можешь его взять… я его знаю…
Шателар послал за Доршеном, и тот примчался бегом.
— Завтра снимаемся с якоря.
— Но…
— Я пойду под твоим командованием, пока сам не прошел экзамен…
— Я…
— Выпей что-нибудь и пойдем…
В Порте имелись и другие кафе. Шагая втроем, с Мари посередине, они обошли их все, присаживались за столики, пили грог, и повсюду Шателар задавал тот же вопрос, в глубине души, вероятно, надеясь на стычку.
— Мне нужны еще трое…
Немного спустя им были нужны двое. Потом один. За их спинами разгорались споры.
— Она кончит так же, как ее сестра.
— Эта? Она слишком хитра для подобного.
Шателар не был пьян. Он просто выпил несколько стаканчиков грога. Он размышлял обо всем, даже о том, что нужно поставить машину в гараж и перенести свои вещи на борт.
Было десять часов, когда, выходя из очередного кафе, где они ели на коричневой в клеточку клеенке, он объявил:
— Теперь иди ложись…
Они стояли на улице. Над ними горел газовый фонарь. Мари уже естественным движением подставила ему губы.
— Спокойной ночи, Анри…
Она назвала его так в первый раз. Он повернул голову. Потом, когда она, запахивая плащ, уже отбежала на несколько метров, он открыл было рот, чтобы окликнуть ее.
Но нет! Ему тоже лучше пойти спать. У него в «Морском кафе» была заказана комната. Одиль работала в зале. Она улыбнулась ему, и он пожал плечами.
— Пусть меня разбудят в четыре часа! — сказал он.
Смена ролей произошла, в сущности, очень гладко, Потому что Мари знала часы приливов, знала, в какой Авомент нужно прийти, когда заканчивается суета на борту и когда у мужчин, перед тем как отдать швартовы, Появляется свободное мгновение; короче, она знала время, когда открывают мост.
Еще затемно они втроем или вчетвером стояли на набережной, в сабо, шалях, с непричесанными волосами, двое из троих держали по ребенку, а третья пришла с двумя.
Поцелуи пахли выпитым накануне ромом и горячим утренним кофе.
Когда судно начало отходить, женщины вровень с ним пошли по набережной, и в конце концов им пришлось бежать.
Потом наступил момент, когда судно исчезло в темноте; они остановились, собрались вместе и медленно пошли назад, кутаясь в свои шали, потому что утренний холод пронизывал их все сильней. Одна из них сказала:
