— Нет. Просто он показался мне крайне возбужденным.
Днем он говорил прерывающимся голосом, и я боялся, что…
— Вы отказались дать ему двадцать тысяч?
— Я не мог поступить иначе, тогда это повторялось бы снова и снова. В конце концов я остался бы без гроша.
— О том, что он должен получить наследство, вы узнали в Сайгоне у своего хозяина-нотариуса?
— Да, к моему патрону явился странный клиент, старый маньяк, проживший в джунглях больше двадцати лет. Белых людей он видел не чаще чем раз в три года. Здоровье его совсем расшаталось из-за приступов лихорадки и употребления опиума. Я присутствовал при их разговоре.
«Я скоро подохну, — он так и сказал, слово в слово. — И я даже не знаю, есть ли у меня где-нибудь родные. Может, и остался еще один Сент-Илэр, но вряд ли. Когда я уезжал из Франции, он выглядел таким дохлым, что, наверное, уже загнулся. Если у него были дети и вы сумеете их разыскать, пусть они станут моими законными наследниками».
— Значит, вы уже тогда мечтали быстро разбогатеть? — задумчиво произнес Мегрэ.
И в этом стоявшем перед ним испуганном человеке, потном от волнения, комиссар увидел веселого пройдоху, начисто лишенного угрызений совести, готового разыграть шутовскую свадьбу, лишь бы добиться молоденькой туземки.
— Продолжайте.
— Мне все же пришлось вернуться во Францию. Из-за женщин. — Я слегка перестарался. Против меня ополчились мужья, братья, отцы. Я решил разыскать кого-нибудь из Сент-Илэров, и это оказалось непросто. Я напал на след Тибюрса в лицее в Бурже, но там не знали, что с ним стало.
Мне сказали, что он угрюмый, замкнутый молодой человек, что в лицее никогда ни с кем не дружил.
— Да, — усмехнулся Мегрэ, — ведь у него не было ни гроша в кармане, только обучение в лицее было оплачено до конца.
— Поначалу я задумал разделить с ним наследство, еще не зная, как именно. Но скоро понял, что разделить будет труднее, чем забрать все целиком. Я ровно три месяца пытался напасть на след и отыскал его в Гавре, где он хотел наняться стюардом или переводчиком на корабль. У него оставалось десять или двенадцать франков. Я предложил ему выпить и потом стал осторожно выспрашивать. Отвечал он односложно. Чего только он не перепробовал: служил воспитателем детей в каком-то замке, корректором в типографии в Руане, разносчиком книг. Он уже тогда выглядел нелепо со смешной реденькой рыжеватой бородкой и в старомодной визитке… Я поставил на карту все. Рассказал ему, что хочу разбогатеть в Америке и что там самое главное, особенно если дело касается женщин, иметь какой-нибудь дворянский титул. Я предложил купить у него имя.
У меня было немного денег: мой отец, конеторговец в Нанте, оставил мне небольшое наследство. Я заплатил тридцать тысяч франков за право называться Тибюрсом де Сент-Илэром.
Мегрэ взглянул на фотографию, смерил с головы до ног собеседника, посмотрел ему прямо в глаза, и тот заговорил снова с преувеличенной горячностью.
— Разве финансист поступает иначе, скупая ценные бумаги по двести франков в расчете, что через месяц он продаст их в пять раз дороже? Я ждал этого наследства четыре года. Сумасшедший старик там, в джунглях, все не собирался умирать. А я, лишившись денег, подыхал с голоду.
Мы с Тибюрсом были почти ровесниками, оказалось достаточным просто поменяться документами. Ему не следовало теперь появляться в Нанте, где он мог встретить кого-нибудь из моих знакомых. Я же вообще не принимал никаких мер предосторожности. У Тибюрса никогда не было друзей, это ему только мешало. Разве нормально, что разносчик книг носит звучную фамилию Сент-Илэр? И вот наконец я прочел в газетах маленькую заметку — объявление о наследстве с просьбой, чтобы те, кто имеет на него право, заявили о себе. Вы считаете, я нечестно заработал этот миллион двести тысяч франков, оставленные одичавшим стариком?
К нему вернулся былой апломб. Молчание Мегрэ только подбадривало его; еще немного, и он начал бы подмигивать комиссару.
— Само собой разумеется, Галле, который тем временем женился и отнюдь не купался в золоте, прибежал ко мне и принялся меня упрекать с таким воинственным видом, что я на минуту испугался, а вдруг он решил меня убить. Я дал ему десять тысяч франков, он поломался, но в конце концов взял. Через полгода он пришел снова. Потом еще раз. Он угрожал, что скажет всю правду. Я пытался доказать ему, что тогда мы понесем одинаковое наказание. Более того, у Галле ведь была семья. Мне показалось, что он побаивается своих новых родственников. Понемногу он сбавил тон. Он заметно постарел. Потрепанная визитка, землистый цвет лица, круги под глазами. Мне было его жаль. Он вел себя, как попрошайка. Сначала всякий раз требовал с меня пятьдесят тысяч франков и клялся, что это в последний раз. Потом уходил, получив от меня одну или две тысячи. Подсчитайте-ка, какая сумма наберется за восемнадцать лет! Повторяю вам, если бы я поддался на его уговоры, то в конце концов остался бы без гроша. Но я-то работал! Я постарался выгодно вложить деньги, превратил всю окрестную землю вверх по течению реки в виноградники. А он тем временем внушал своим родственникам, что разъезжает в качестве представителя какой-то торговой фирмы, а на самом деле вымогал деньги. Он быстро вошел во вкус. Знаете, он ходил по домам под именем господина Клемана. Скажите, как я должен был поступить?
Голос его стал громче. Незаметно для себя он встал с места.
— В ту самую субботу он потребовал сразу двадцать тысяч. Даже если бы я захотел дать ему такую сумму, я не смог бы этого сделать, потому что банк был закрыт. А потом, повторяю, я уже достаточно заплатил, вам не кажется?
Я напомнил ему об этом и назвал его кретином. Он снова заладил свое, когда пришел ко мне днем, жалкий донельзя.
Человек не имеет права так унижаться. Надо рисковать!
Выиграть или потерять все! Нужно все-таки сохранять какую-то гордость.
— Вы и ему это сказали? — прервал Сент-Илэра Мегрэ неожиданно мягким голосом.
— А почему бы нет? Я надеялся немного подбодрить его.
Предложил ему пятьсот франков.
Облокотившись на камин, комиссар придвинул к себе портрет покойного.
— Пятьсот франков… — повторил он.
— Я предъявлю вам свою записную книжку, где я отмечал все расходы, и докажу, что в общей сложности он вытянул из меня двести тысяч франков. Вечером я был в парке.
— Вам было не по себе.
— Я нервничал, сам не знаю почему. Вдруг возле стены послышался шум. Потом я увидел его. Он что-то прилаживал в ветвях дерева. Сначала я подумал, что он собирается сыграть со мной какую-то шутку. Но он сразу исчез. Я влез на бочку. Он вернулся к себе в комнату и стоял около стола, лицом ко мне. Он не мог меня видеть. Я не понимал, в чем дело. Клянусь вам, в эту минуту я испугался. Выстрел раздался в десяти метрах от того места, где я стоял, а Галле не пошевелился. Только его правая щека стала красной. Хлынула кровь. А он все стоял, глядя в одну точку, словно чего-то ждал.
Мегрэ взял с камина пистолет. К нему все еще была привязана металлическая крученая струна от гитары, какими пользуются при ловле щук. Под дулом была прочно приделана жестяная коробочка, прикрепленная к спуску проволокой.
Мегрэ открыл ногтем коробочку и обнаружил механизм, похожий на тот, что свободно продается в магазинах фотопринадлежностей: им пользуются, если нужно снять самих себя. Достаточно завести пружину, и через несколько секунд она срабатывает. Но у Галле пружина была тройная и, следовательно, должна была вызвать три выстрела.
— Пружину, должно быть, заело после выстрела, — медленно глуховатым голосом протянул Мегрэ.
И он вспомнил последние слова своего собеседника:
«Только правая щека у него стала красной. Хлынула кровь. А он все стоял, глядя в одну точку, словно ждал чего-то».
Он ждал двух других выстрелов, черт побери! Он был уверен в надежности своего механизма и не сомневался, что хотя бы одна из трех пуль точно попадет в цель.
Но две другие так и не вылетели из ствола. Он вынул из кармана нож. Его бил озноб, когда он приставил лезвие к груди. Он упал плашмя. Разумеется, он умер. Сначала я подумал, что это месть, что, должно быть, он оставил какие-то бумаги; из них все станет известно, и, возможно, меня даже обвинят в убийстве.
— Осторожный вы человек! Хладнокровный, этого не отнимешь. Вы отправились на кухню за резиновыми перчатками.
— А зачем мне было оставлять в комнате отпечатки пальцев? Я прошел через ворота. Положил ключ в карман.
Но мои поиски были напрасны. Он сам сжег все бумаги.
Мне было страшно. Меня пугали его открытые глаза. Я так торопился вырваться оттуда, что забыл запереть ворота на ключ. Как бы вы поступили на моем месте? Раз уж он все равно умер… Еще больше я испугался в тот день, когда, играя в карты у нотариуса, узнал, что пистолет снова выстрелил. Я пошел туда, чтобы подробнее все рассмотреть. Я не решился дотронуться до пистолета, потому что он послужил бы неоспоримым доказательством моей виновности, вздумай вы меня подозревать… Это был шестизарядный пистолет. Я понял, что пружина, которую заело во время вспышки, сработала неделю спустя под действием жары.
