Мейсон снова промолчал.
— Однако, учитывая тот факт, что важный свидетель защиты скрылся, я мог бы рекомендовать суду, чтобы он ограничился пожизненным заключением.
— Ну да, затем ее отправят обратно в Лос-Анджелес, где будут судить уже за убийство Гортензии Пэкстон, — заметил Мейсон. — И когда она станет отрицать свою вину, окружной прокурор спросит: «Не правда ли, вас признали виновной в совершении тяжкого преступления», и ей останется только ответить «да». Затем он скажет:
«Не правда ли, что вы признаны виновной в отравлении своего мужа в округе Фресно», и опять последует «да». После чего у присяжных в Лос-Анджелесе сформируется мнение, что перед ними закоренелый преступник, и они пропустят мимо ушей все показания в ее пользу, признают ее виновной в отравлении Гортензии Пэкстон и приговорят к смерти.
Вандлинг задумчиво провел пальцем по щеке.
— Да... Я вижу, у вас свои проблемы, коллега.
— Итак, — поднялся Мейсон, протягивая руку, — я иду к моему клиенту. Спасибо за то, что вы раскрыли свои карты. Мне кажется, вы будете серьезным соперником на суде.
Вандлинг задержал руку Мейсона в своей и сказал:
— Я вылезу из кожи вон, но буду серьезным, — потом доверительно спросил. — Так что же произошло у вас в Парадизе? Как насчет этого письма с чистыми листами бумаги в конверте? Вы ничего не хотите добавить в связи с этим?
Мейсон замотал головой.
— Я так и думал, — тяжело вздохнул Вандлинг. — Меня предупредили: ты будешь иметь дело с красноречивым и уклончивым адвокатом, который говорит много, но мало что сообщает.
— Моя тактика меняется в зависимости от конкретных людей и конкретных обстоятельств. Я думаю, что с вами очень трудно быть красноречивым и уклончивым.
— Постараюсь оправдать ваши ожидания, — серьезно произнес Вандлинг. — Ну, идите к своему клиенту, Мейсон. Если вам что-то потребуется в нашем округе — звоните. Я вхожу в клуб деловых людей «Ротари», так что могу оказать протекцию. Если вы любите играть в гольф, можно организовать...
— Благодарю, — сухо ответил Мейсон. — Боюсь, у меня на это не останется времени.
— Постараюсь, чтобы у вас не осталось времени, — улыбнулся на прощание Вандлинг. — Желаю удачи. По-моему, она вам так необходима. А скорее всего нам обоим.
Мейсон нашел миссис Давенпорт в небольшой комнате. Она стояла у одного из кресел, расставленных вокруг небольшого стола, и ждала. Если бы не специфический затхлый воздух, пропитанный сладковатым дизенфектантом, нельзя было бы определить, что они находятся в тюрьме.
Мирна Давенпорт быстро взглянула на Мейсона, затем подошла к нему и положила свою руку поверх его руки. Ее пальцы крепко сжали ладонь адвоката, как бы стараясь почерпнуть у него силы.
— Я так рада, что вы пришли, — произнесла она своим характерным монотонным голосом. — Мне сказали, что вы здесь. Окружной прокурор такой милый человек.
— Вы говорили с ним?
— Да.
— Что вы сообщили ему?
— Все, что мне известно.
— Вы ничего не подписывали?
— Нет.
— С этого момента, — строго предупредил Мейсон, — вы перестаете говорить. За вас будут говорить другие.
— Что я должна отвечать, когда меня начнут спрашивать?
— Отсылайте всех ко мне. На все вопросы буду отвечать я.
— Но, мистер Мейсон, я хотела бы кое-что выяснить. Я хотела бы...
— Разумеется, вы хотели, — перебил ее Мейсон. — Кто не хотел бы! Но когда закончится выяснение дела, вас потащат в Лос-Анджелес, чтобы привлечь за убийство Гортензии Пэкстон.
— Они так или иначе сделают это. Они... Мейсон опять перебил ее.
— Каждый округ надеется, что в другом проявят инициативу. Если вас признают виновной в одном округе, то в другом ждет смертный приговор. Будем откровенны. Надо смотреть фактам в лицо.
Мирна Давенпорт, словно подкошенная, опустилась в кресло.
— Это очень больно? — прошептала она.
— Что именно?
— Умирать от газа?
Мейсон внимательно посмотрел на нее.
— Говорят, совершенно безболезненно. Один легкий вздох, и через секунду вас нет.
— Ну вот, — вздохнула она, — так лучше. А то я слышала, что, люди кашляют, задыхаются... мучаются.
— От кого вы это слышали?
— От одного...
— От тюремщиков?
— Нет. От заключенного.
— Женщины?
— Да.
— Не общайтесь с ней. Ни с кем не разговаривайте. Не заводите ни с кем знакомств. Держитесь до последнего. Предоставьте действовать мне.
— Вы будете и дальше защищать меня?
— Конечно.
— А я боялась, что вы... боялась, вы откажетесь от меня.
— Не собираюсь. Если даже вы виноваты, все равно имеете право на справедливое судебное разбирательство. Это гарантирует закон. Моя задача — следить за его соблюдением.
— Благодарю вас.
— Вы виновны...
— Нет.
— ...в отравлении Гортензии Пэкстон?
— Нет.
— ...мужа?
— Нет.
— Нам необходимо объясниться, — устало произнес Мейсон, пододвигая стул и садясь перед ней.
— Я понимаю.
Мейсон внимательно посмотрел на Мирну Давенпорт и сказал:
— Сара Ансел пошла против вас.
— Она опять на моей стороне.
— Откуда вам это известно?
— Она звонила.
— Вам разрешили говорить по телефону?
— С ней — да.
— Но телефон же прослушивают, — заметил раздраженно Мейсон. — Что она там наговорила? Рассказывайте.
— Только то, что перестала мне верить и сообщила полиции все, что знала обо мне, и то, что не знала, но потом, когда одумалась, ей стало стыдно.
— И, конечно, заявила, что видела, как вы копали в саду яму и прятали яд.
Мирна Давенпорт уставилась на Мейсона. В ее глазах мелькнул страх.
— Полиции известно это? — едва слышно спросила Мирна.
Мейсон мрачно кивнул.
Мирна Давенпорт сложила руки на коленях, и, не поднимая глаз, тихо произнесла:
— Ну, конечно, у нее были все основания не доверять мне.
— Когда муж уезжал в командировку, вещи обычно укладывали вы?
— О, да.
— Он брал с собой конфеты?
— Да, всегда.
— Их покупали вы?
— Да.
— Конфеты в его сумке оказались отравлены.
— Я знаю. Мне уже говорили.
— Не ваша работа?
— Нет.
— А чья?
— Не знаю.
— Вы жили в доме в Парадизе?
— Да.
— И после того, как ваш дядя, Уилльям Девано, заболел, вы перебрались к нему?
— Да.
— А муж?
— Он остался в Парадизе, но часто навещал нас.
— Вашему мужу не нравилось то, что вы переехали в Лос-Анджелес?
— Нет.
— Почему?
— Он заявил, что я зря изматываюсь, вожусь с ним, что после его смерти мне не достанется ни цента.
— У него были основания так утверждать?
— Он считал, что все уже решено... что все достанется Гортензии. Даже после ее смерти Эд не хотел, чтобы я оставались там. Он не любил тетю Сару. Почему-то Эд считал, что Сара Ансел обязательно выудит у меня эти деньги.
— Если вас признают виновной в убийстве Гортензии Пэкстон, деньги достанутся ей, — заметил Мейсон. — Но это особый юридический вопрос.
— Я не убивала Горти. Я любила ее.
— Значит, ваш муж не жил постоянно в Лос-Анджелесе, не так ли?
— Пока был жив дядя Уилльям, нет. Он переехал туда только после его смерти. Конечно, много вещей осталось в Парадизе. Он превратил тот дом в офис. Оттуда ему было легче заниматься делами.
— Вы помните, что клали ему в чемодан в последний раз, когда он отправлялся в Парадиз?
— Да.
— Что?
— Немного, так как весь его гардероб хранится в Парадизе. Я положила рубашки, носки, пижаму...
— А пижаму помните?
— Да.
— Какого она была цвета?
— Белая с красным рисунком.
— Что за рисунок?
— В виде цветов... ирисов.
— Вы видели, какая на нем была пижама, после того, как обнаружили его тело?
— Нет.
— Они не показывали вам ее?
— Нет.
— Вас не вызывали на опознание?
— Нет.
— Возможно, вам еще предстоит пройти через это, — сочувственно произнес Мейсон. — Советую набраться мужества.
— Да, я понимаю.
— Выдержите?
— Да, конечно.
— Почему «конечно»?
— Я не очень эмоциональная.
— Вот как! — в сердцах воскликнул Мейсон. — Вы просто не представляете себе положение, в которое попали.
— Я все понимаю.
— Ну ладно... Укладывая вещи мужа, вы не клали ему в сумку коробку с конфетами?
— Клала.
— Где вы купили эти конфеты?
— В кондитерском магазине. Две коробки. Одну положила ему в сумку, другую оставила в комоде.
— Ни одну из этих коробок вы не вскрывали?
— Нет.
— Это точно.
— Да, конечно.
— К целлофановой обертке не прикасались?
— Нет. Какой мне дали эту коробку в магазине, такой я и положила ее в сумку. Сняла только оберточную бумагу. Целлофан я не разрезала.
