— Почему? Я что-то не понял.
— Есть у тебя один приятель, такой брюзгливый старый холостяк, он как-то заходил к нам в Лондоне, помнишь? Кажется, его зовут Сомс, он еще говорил, что ведет в газете рубрику «Лабиринт Купидона». Советы читателям насчет сердечных делишек, помнишь? Величайшее заблуждение — думать, что современная девушка менее сентиментальна в своих амурах, чем барышня прошлого века. Интуиция подсказала мне, что Ладненько — кстати, бедняжку зовут Эммелиной — запоем читает «Лабиринт Купидона». И тут я, признаться, слукавила.
— Анджела, ты меня удивляешь. Какой же ложью ты запятнала свою совесть на этот раз?
— Да я вообще ни слова не говорила. Но так уж вышло, что она решила, будто именно я веду «Лабиринт Купидона», а я не стала ее разубеждать. В конце концов, мистер Сомс твой приятель, и я не слишком погрешила против истины. Майлс, она мигом попалась на крючок.
— Бог даст, тебе простится! Ладно, продолжай.
— Между прочим, я все это делала, чтобы сберечь твою двадцатку. Сперва она рассказывала самые обыденные вещи — у нее, мол, есть сестра в Лондоне, которую она навещает, а в Чилторпе скучно, тут и в кино-то почти не ходят, да и вообще, ей тоже охота перебраться в Лондон… словом, ничего особенного, пустяки разные. А вот когда я намекнула, что я и есть Тетушка Дафна из «Лабиринта Купидона», она вмиг раскололась. Подруга ее, дескать, попала в очень щекотливое положение, может, я что-нибудь посоветую несчастной девушке? Ладно, говорю, выкладывайте, что там за история. Подруга, оказывается, встречалась с молодым человеком, вполне состоятельным, ну, в том смысле, что семью он бы мог обеспечить. Но в один прекрасный день он объявил, что, если умрет кто-то из его родственников, он рассчитывает здорово разбогатеть, ему тогда большой капитал достанется, им обоим такой и не снился.
— Прелюбопытная ситуация, причем во многих отношениях.
— Не перебивай. Ну вот, он предложил ей обручиться, и они обручились, только под секретом. А потом, недели две назад, а может, чуть больше, он вдруг сообщил этой подруге, что все эти мечты о богатстве неожиданно пошли прахом. Богатый родственник оформил новое завещание, в котором родня вообще не упомянута. Молодой человек воспринял это очень спокойно, а Эммелининой подруге, конечно, сказал, что предложил ей руку и сердце, думая, что сделает ее богатой, а теперь выходит, все зря. Так что, если она хочет разорвать помолвку, он готов предоставить ей полную свободу.
— Честный малый.
— Подруга горячо запротестовала, у нее-де и в мыслях нет идти на попятный. Она согласилась выйти за него не ради денег, а ради него самого. Поэтому помолвка осталась в силе. Но трудность, подругина трудность, вот в чем: что заставило ее сказать, будто деньги не имеют для нее значения, — безотчетная склонность к мелодраме? Или это гордыня внушила ей мысль, что она по-прежнему любит его, хоть он больше и не наследник? Или она впрямь его любит? Такой вот вопрос, и я должна была на него ответить.
— И как же ты ответила?
— Да не все ли равно! Конечно, я постаралась получше сыграть роль Тетушки Дафны и наговорить всякой чепухи вроде той, какую пишет Сомс. Не Бог весть какая сложная задача, в самом деле. Я сказала, что если он сейчас вполне состоятелен, то для них обоих к лучшему обойтись без баснословного богатства; ну и напирала на лживость богачей, хотя мне отнюдь не помешало бы иметь побольше опыта в этой сфере, ты не находишь? Еще я сказала, что раз они встречались до того, как он упомянул про наследство, значит, ее подруга уже любила его или по крайней мере была им увлечена до того, как вообще зашла речь о деньгах. И что, по-моему, ее подруга будет очень счастлива с этим человеком как раз потому, что он знает: она вышла за него не ради денег. И все такое… Откровенно говоря, чувствовала я себя при этом изрядной свиньей. А она так радовалась, ей, видно, ни на секунду не пришло в голову, что она выдает себя со всеми потрохами. Должно быть, понятия не имела, что вы с Лейландом слонялись вчера вечером в аллее. Такие вот дела.
— Да какие важные! Анджела, ты просто сокровище! Мы положили Лейланда на обе лопатки. Он сам говорил, его версия насчет Симмонса лопнет, если будет доказано, что Симмонс знал про дополнение, знал, что исключен из завещания. А мы как раз это и доказали! Слишком уж подозрительное совпадение, что все это случилось недели две назад или около того, правда? Очевидно, Симмонс, прослышав о дополнении, решил вернуть Ладненько ее слово, и мне кажется, это весьма благородно с его стороны.
— Объективность вынуждает меня признать, что поработала я неплохо. Но, Майлс, дорогой, пока что особого смысла тут не видно. Да, мы знаем, что Симмонс не рассчитывал на дядюшкино наследство, а потому не имел мотива для убийства, разве что совершил его со злости. Почему же тогда Симмонс так перепуган? Ты вовсе не страшный, между прочим.
— Н-да, похоже, у Симмонса все-таки есть что-то на совести. Равно как и у Бринкмана. Может, Бринкман предпримет какие-то шаги в ответ на наш утренний разговор, и мы узнаем кое-что новенькое.
Только Бридон это сказал, как на крыльце появился Бринкман. Подойдя прямо к Майлсу, словно его-то и искал, он сказал:
— Мистер Бридон, может, составите мне компанию? Пройдемся немножко для моциона. После обеда не прогуляешься, из-за похорон, вот я и подумал, может, вам интересно сходить в каньон. Это ведь местная достопримечательность, и до отъезда вы просто обязаны там побывать.
Хитрость, шитая белыми нитками. Он как бы не увидел Анджелу, подчеркнуто, глазами, отлучил ее от приглашения. Явно хочет поговорить наедине. Во взгляде у Анджелы мелькнуло удивление, которого она не чувствовала, а может быть, и обида, укол которой она таки испытала, однако она не ударила в грязь лицом.
— Сводите его на прогулку, мистер Бринкман. А то он совсем тут зажирел. Вместо моциона сидит со мной и болтает на виду у всех, будто и не муж, а так, приятель, я из-за него только петли пропускаю.
— А ты с нами не пойдешь? — спросил Бридон, без всякой необходимости подмигнув.
— Нет, конечно. Одежда у меня неподходящая для прогулок в каньон. Если хочешь, на обратном пути купи открытку с видом.
Мужчины зашагали вверх по холму. Сердце Бридона билось учащенно. Бринкман явно сделал выводы из подслушанного разговора и готовился что-то открыть. Неужели разгадка тайны наконец близка? Ну что ж, надо соблюдать осторожность, а то, не дай Бог, выдашь себя наводящими вопросами! Маска туповатого симпатяги-дилетанта, уже знакомая Бринкману, вполне сгодится и на сей раз.
— Замечательная штука этот каньон, — сказал Бринкман. — Он начинается прямо за Долгой заводью, но, к счастью, Поултни сегодня на Заводи нет, так что никто не будет вопить, чтоб мы держались подальше от берега. Правда-правда, по-моему, в Чилторпе и кроме рыбалки кое-что есть — ну, хотя бы каньон. Вы что-нибудь знаете о геологии и тому подобных вещах?
— Откуда? Уму непостижимо, как народ в этом разбирается.
— Уму непостижимо, как река умудряется творить такое. Тонкая струйка воды — камешек в полфунта весом и то не сдвинет. Но дайте ей несколько тысячелетий, и она прогрызет себе дорогу сквозь сплошную скалу, промоет русло футов пятнадцать-двадцать глубиной. И все это лишь краткий миг на фоне миллионов лет, прожитых Землей. Говорят, если считать возраст земной коры, то мерить надо вообще миллиардами лет. Чудно, правда?
— Чертовски.
— И ведь мы наверняка еще преуменьшаем. Вам не кажется иной раз, будто вся жизнь человечества на этой планете не более чем эпизод и все наши хваленые достижения просто пылинка в океане бесконечности?
— Иной раз кажется. Но ведь в таком случае всегда можно пустить себе пулю в лоб, разве нет?
— Можно, конечно, если уж совсем припечет… Забавный старикан Поултни.
— Умничает многовато, верно? При нем я опять чувствую себя мальчишкой-школьником. А жене он все равно нравится.
— Типичный школьный учитель, по всем статьям. Эта профессия вырабатывает привычку ораторствовать перед массой народу, которая лишена возможности отвечать. Иногда такое случается и со священниками. Я вправду уверен, что он будет прямо-таки обескуражен, если поймает рыбу, ведь он обожает насмешничать над собственными стараниями… Вы раньше не бывали в здешних краях?
— Нет, никогда. И очень досадно знакомиться с ними в столь трагических обстоятельствах. Смотришь на окрестности с тяжелым чувством, и немудрено, когда впервые видишь их, стоя у смертного одра.
— Наверно, вы правы… А вообще, ужасно жаль, что ближе к Пулфорду все так испорчено фабриками. Раньше эти места считались одними из красивейших в Англии. А с пейзажем сельской Англии ничто не сравнится, правда? Вы много путешествовали, не считая войны, конечно?
«Черт, что ж это он задумал?» — спрашивал себя Бридон. Может, Бринкман, решив было облегчить душу, никак не мог начать и хватался то за одну тему, то за другую, лишь бы оттянуть страшный миг исповеди? Другого объяснения этим разговорным причудам, пожалуй, не подберешь. Надо бы его подбодрить, но как?
