Затем приехал сыщик из Лос-Анджелеса и начал разыскивать Кэдотта. Тогда в игру вступила бывшая жена Джорджа Кэдотта Лоис Марлоу, которой хотелось уберечь свое имя от газетной шумихи. Она посоветовала Джорджу исчезнуть, припугнув его тем, что сыщик может обвинить его в соучастии в убийстве деда. Кэдотт поехал в Вальехо и остановился там в «Роудсайд-мотеле» под вымышленным именем. Перед отъездом он рассказал Горасу Даттону, куда направляется, но не раскрыл полностью причину. Тут у Даттона появился сыщик Дональд Лэм. Выдав себя за коллекционера, он купил картину Гораса и убедил его в том, что ему удалось создать новое направление в живописи. Вне себя от радости художник позвонил Джорджу, чтобы сообщить ему о своих радужных перспективах.
После того как Дональд Лэм ушел, Кэдотт позвонил Даттону и сказал, что им необходимо срочно увидеться. Это было в половине десятого вечера. Перед этим Даттон много выпил, он устал, и его нервы были взвинчены. Но он поехал в Вальехо и встретился с Джорджем. Тот был в панике. Он рассказал Даттону, что Кэролайн убила их деда, именно тогда Даттон впервые узнал о его подозрениях, что он не хочет быть арестован как соучастник, а пойдет сейчас в полицию и все расскажет. Даттон попытался уговорить его подождать и выяснить все с Кэролайн, но не смог. Они поссорились, и Кэдотт выхватил револьвер. Даттону показалось, что Кэдотт пришел в такое возбуждение, что не преминет воспользоваться оружием. Так что он попытался отнять его у Джорджа. Завязалась борьба, во время которой револьвер выстрелил, и Джордж Кэдотт упал на пол с пулей в сердце. Даттон пришел в ужас. Он попытался замести следы: взял револьвер и поспешил домой, где все рассказал жене.
Кэролайн встревожилась. Она не была виновата в смерти деда, но знала о подозрениях Кэдотта.
Фактически дело обстояло так: их дед влюбился в сиделку, которая хотела женить его на себе, и Кэролайн сказала Джорджу, что есть только один способ предотвратить это. Но она имела в виду не убийство, а обращение в суд с просьбой признать старика недееспособным. Просто Джордж неправильно понял ее.
Сыщик Дональд Лэм встречался с Лоис Марлоу, и, по мнению Даттона, та передала ему дневник и другие документы. Вечером следующего дня на квартире Лоис Марлоу произошло настоящее побоище, при котором присутствовал и Дональд Лэм. Кэролайн Даттон увидела квитанцию, торчащую за подкладкой его шляпы. Воспользовавшись удобной возможностью, она выкрала ее. Даттоны рассмотрели квитанцию, выданную камерой хранения «Риверсайд-мотеля» в Рино, и пришли к выводу, что Лэм спрятал там от полиции дневник Кэдотта и другие документы. Было решено, что Горас поедет туда и возьмет бумаги.
На этом показания Даттона, касавшиеся непосредственно его, кончались. Он понимает, что виновен в сокрытии преступления, но надеется убедить суд присяжных, что действовал в целях самозащиты. Любой человек, знавший Кэдотта, подтвердит, что тот жил последнее время в страшном возбуждении.
Даттон хотел явиться к властям с повинной, но отложил это из-за дневника, в котором, как он полагает, содержится информация, порочащая его жену. Он рассказал правду и рад, что весь этот кошмар кончился.
Револьвер он закопал в землю по дороге из Вальехо. Наверное, он сможет показать полицейским это место. Он просит отметить, что сам считает то, что произошло между ним и Кэдоттом, нечаянным убийством в целях самообороны, а против Джорджа у него никогда ничего не было. Единственное, что тревожит его в сложившейся ситуации, – подозрения, которые могут лечь на Кэролайн в связи с обстоятельствами смерти ее деда.
Признание было застенографировано и подписано.
Все это заняло немало времени, хотя Эванс и спешил.
Даттон отказался от экстрадиции.
Наконец мы сели в самолет, взяв с собой Даттона, и вылетели обратно в Калифорнию.
Было чудесное утро. Всю дорогу до Сан-Франциско Даттон, с души которого свалился такой камень, спал как младенец.
Эванс время от времени начинал клевать носом, но всякий раз просыпался, судорожно трогал свой внутренний карман, в котором лежало признание Даттона.
Мои акции котировались невысоко, несмотря на то что убийство Кэдотта было раскрыто. Когда я пытался что-то сказать Эвансу, тот только невнятно бурчал в ответ. Мы приземлились около десяти утра, и пилот подрулил к ангару. Он заглушил мотор, и в это время к нам бросилась огромная толпа народа.
– Что за черт? – изумился Эванс.
Он был достаточно опытен, чтобы понять, что дело об убийстве Кэдотта не может вызвать такого ажиотажа. Значит, произошло что-то более важное.
Нас засыпали сотнями вопросов, то и дело вспыхивали «блицы», репортеры отталкивали друг друга локтями. Было ясно, что виновником столь помпезной встречи стал Эванс. Никто не обратил внимания на арестованного в наручниках, прибывшего вместе с ним из Рино.
Наконец мы все поняли. Газеты разнесли по всей стране версию Эванса о похищении Кросби. Она показалась всем очень логичной, и читатели мучились догадками, куда же отправился детектив.
В конце концов двое жителей Давенпорта, штат Айова, прочитав газету, решили, что властям не мешает поинтересоваться соседкой, усыновившей маленького ребенка-сироту. Они позвонили в ФБР, и оттуда выслали сотрудника с фотографией похищенного ребенка Кросби. Ребенок был опознан, а его приемная мать призналась во всем на первом же допросе. В газетах появились огромные снимки Морта Эванса и его шефа. В статьях говорилось, что они разрешили дело с помощью трезвой логики, опиравшейся на их опыт в подобных расследованиях.
Берта ознакомилась с тем, что писали обо всем этом в газетах, смяла их и бросила на пол в гостиной номера люкс первоклассного отеля.
– Черт бы побрал твои завиральные идеи! – воскликнула она. – И долго ты варил ее в своей башке? Можешь не отвечать. А потом ты пошел и выболтал все придурку полицейскому, хотя тебя никто за язык не тянул!
– Это был блеф, и он был необходим, – попытался оправдаться я. – Я должен был что-то делать, чтобы он переключил свое внимание с моей персоны, в противном случае меня бы забрали в отделение и обвинили в соучастии в убийстве.
– Ну что ж, теперь о нас забыли, – вздохнула с облегчением Берта, – и лучше всего сейчас нам исчезнуть из города. Возможно, на нашу долю и достанется кусочек награды, если ты догадался громко заявить об этом, где следует.
– Забавно, что в данном случае убийство привело к рекламе, – засмеялся я, – а, в свою очередь, реклама помогла раскрыть дело о похищении.
– Дональд, я уверена, что в глубине души ты имел бредовую идею, что Минерва Фишер – похитительница.
– Почему бы и нет? Она страшно действовала мне на нервы. По-моему, она слишком правильна, чтобы быть искренней.
Берта минуту помедлила:
– Дональд, давай убираться отсюда, пока не случилось ничего плохого. А то с них станется вызвать тебя на опознание трупа.
– Они, конечно, могут это сделать, – сказал я, – но не будут. Меньше всего на свете они хотят, чтобы я отвечал на вопросы журналистов.
Берта сняла телефонную трубку:
– Соедините со столом заказов… Прошу доставить мне в номер два билета на первый самолет до Лос-Анджелеса.
– Ты собираешься взять с собой нашего клиента? – спросил я.
– Нет, боже упаси! Мы добьемся его освобождения из своего офиса и предоставим ему возможность вернуться домой вместе со своей женой, которая не прощает неверности и не одобряет богохульства. Если я еще раз услышу, как он хрустит пальцами, то сойду с ума.
– В таком случае тебе лучше взять один билет, – сказал я. – У меня назначено свидание с блондинкой.
Для Берты дело закончилось через два дня, когда Баркли Фишер в последний раз хрустнул пальцами у нас в офисе и подписал чек. Он пожал нам руки и слегка прослезился при расставании. Минерву мы, к счастью, так больше и не увидели. Она не одобряла женщин, которые бранятся.
Но для меня дело закончилось по-настоящему в тот день, когда я наткнулся в газете на статью, посвященную открывшейся у нас в городе выставке абстрактного искусства. В статье говорилось, что первую премию на выставке получила картина Гораса Даттона «Конфликт».
Она произвела на всех потрясающее впечатление. По словам художника, она является зрительным воплощением того звука, с которым сцепляются шестерни зубчатой передачи. В картине этот эффект достигается с помощью дисгармонирующих красок.
Картина экспонируется в восьмиугольной раме – еще одно новшество, введенное Горасом Даттоном. Его последние картины заключены в необычные рамы, форма которых зависит от общего мотива картины.
В статье упоминалось о том, что Даттону недавно пришлось испытать сильное эмоциональное потрясение, которое, как он утверждает, расширило его кругозор, придало зрелость его технике и определило основной мотив его творчества.
Он был арестован по обвинению в убийстве своего родственника Джорджа Кэдотта. Однако на суде Даттону удалось доказать, что он действовал в целях самообороны, и суд присяжных оправдал его.
