— Через час у меня занятие со студентом, — сообщил Торсон.
Линли вежливо улыбнулся:
— Я очень надеюсь, что мы к этому времени закончим. — Он указал рукой Торсону в направлении машины, которую с нарушением правил припарковал у северо-восточного входа Селуин-Колледжа. Они втроем пошли рядом по тротуару; Торсон равнодушно кивал студентам, которые приветствовали его, проезжая мимо на велосипедах.
Только когда они подошли к «бентли», специалист по творчеству Шекспира вновь заговорил:
— И на таком ездит британская полиция? Фу! Не удивительно, что эта страна катится к чертям.
— Вы еще не знаете, какой у нас мотор, — отозвалась Хейверс. — Сложите десятилетнюю малолитражку с четырехлетним «бентли», да разделите поровну, и у вас получится славный семилетний драндулет, не так ли?
Линли улыбнулся про себя. Хейверс с присущей ей язвительностью воспользовалась лекцией Торсона.
— Он запросто может сказать про себя: «Роллс-ройс» такое же авто, как я», — продолжала она.
Торсон не оценил иронии.
Они сели в машину. Линли поехал по Грейндж-роуд, чтобы в объезд добраться до центра города. В конце улицы, пока они ждали у светофора, чтобы свернуть направо на Мэдингли-роуд, мимо них проехал одинокий велосипедист, направлявшийся из города. Через минуту Линли узнал его: зять Хелен, пропавший Гарри Роджер. Он спешил домой, его пальто, словно огромные шерстяные крылья, хлопало по ногам. Линли проводил его взглядом, задаваясь вопросом, провел ли он всю ночь в Эмманьюэл-Колледже. На покрытом нездоровой бледностью лице Роджера выделялся красный нос, который цветом гармонировал с ушами. Он выглядел чрезвычайно жалким. При виде его Линли ощутил легкий прилив сочувствия, который только косвенно имел отношение к Гарри Роджеру. Ему было жаль Хелен, и он подумал, что необходимо увезти ее из дома сестры в Лондон. Линли отмел эту мысль и заставил себя сосредоточиться на разговоре Хейверс и Леннарта Торсона.
— Его произведения говорят о стремлении писателя провести в жизнь свои утопические воззрения, сержант. Воззрения, поднимающиеся над феодальным обществом и относящиеся ко всему человечеству, а не просто избранной группе индивидов, родившихся под счастливой звездой. Таким образом, его произведения удивительно, небывало революционны. Однако многие критики не желают этого видеть. Их безумно пугает мысль, что драматург шестнадцатого века мыслил более широкими социальными категориями, чем они, вообще не умеющие мыслить.
— Значит, Шекспир был скрытым марксистом? Торсон презрительно хмыкнул.
— Примитивный снобизм, — ответил он. — Не ожидал этого от…
Хейверс повернулась к нему:
— Да?
Торсон не закончил свою мысль. Ему и не нужно было этого делать. «От представителя вашего класса» повисло между ними, словно эхо, лишая всякого смысла якобы бунтарский литературный критицизм Торсона.
Остаток пути они проехали в молчании, объезжая грузовики и такси на Сент-Джонс-стрит, чтобы добраться до узкого въезда на Тринити-лейн. Линли припарковал машину неподалеку от конца Тринити-Пэссидж, у северного входа Сент-Стивенз-Колледжа. Тринити-Пессидж, открытый в течение всего дня, открывал доступ в Нью-корт.
— Мои комнаты там, — сказал Торсон, направляясь к западной части Нью-корта, примыкающего к реке. Он отодвинул деревянную планку, под которой белым по черному было написано его имя, и, распахнув дверь, вошел в башенку с окнами-бойницами и с густо поросшими жимолостью гладкими каменными стенами. Линли и Хейверс последовали за ним, успев указать друг другу взглядами на Г-образную лестницу в противоположной стороне Нью-корта.
Впереди Торсон громыхал каблуками по деревянным ступеням. Когда Линли и Хейверс догнали его, он уже отпирал дверь комнаты, из окон которой открывался вид на реку, поля и лужайки в огненном осеннем наряде и Тринити-Пэссидж-бридж, где в это время фотографировалась группа туристов. Торсон подошел к окнам и бросил рюкзак на стол. Рядом друг против друга стояли два стула с решетчатыми спинками. Он повесил свое пальто на один из них, а сам подошел к большой нише в углу комнаты, где стояла одинокая кровать.
— Я устал, — произнес Торсон и лег на клетчатое покрывало. Он поморщился, словно ему было неудобно лежать. — Садитесь, если хотите. — Он указал на мягкое кресло и диван в изножье кровати, обитые тканью цвета сырой глины. Намерение Торсона было ясно. Разговор, который по его желанию проходил в его родных стенах, должен был также вестись на его условиях.
За почти тринадцать лет службы Линли привык сталкиваться с явной и скрытой бравадой. Он пропустил мимо ушей предложение сесть и неторопливо осмотрел собрание томов в книжном шкафу со сломанной передней стенкой. Поэзия, классика, критика на английском, французском и шведском и несколько томов эротической литературы, один из которых лежал открытым на главе под названием «Ее оргазм». Линли иронически усмехнулся.
Сержант Хейверс уже открывала свой блокнот на столе. Из сумки на плече она достала карандаш и выжидательно взглянула на Линли. На кровати зевнул Торсон.
Линли обернулся от шкафа.
— Елена Уивер часто виделась с вами, — сказал он.
Торсон моргнул:
— Едва ли это повод для подозрений, инспектор. Я был одним из ее руководителей.
— Но вы встречались с ней не только как руководитель.
— Неужели?
— Вы бывали в ее комнате. И не один раз, насколько я знаю. — Задумчиво и как можно обыденнее Линли перевел взгляд на кровать. — Она занималась с вами здесь, мистер Торсон?
— Да. Но за столом. Мне кажется, юные леди лучше думают сидя, а не лежа на спине. — Торсон усмехнулся, — Я знаю, куда вы клоните, инспектор. Позвольте мне вас разочаровать. Я не соблазняю школьниц, даже когда они на это напрашиваются.
— А Елена напрашивалась?
— Они приходят сюда и садятся, раздвинув свои симпатичные ножки, и я понимаю, что у них на уме. Это случается постоянно. Но я не принимаю их предложений. — Торсон снова зевнул. — Признаюсь, у меня были три или четыре выпускницы, но к этому времени они уже взрослые и знают, на что идут. Просто примитивный грубый секс по выходным, вот и все. А потом они уходят, тепленькие и трепещущие, не задавая никаких вопросов и не получая никаких обещаний. Мы хорошо проводим время, — вероятно, они даже получают большее удовольствие, чем я, откровенно говоря, — и на этом все заканчивается.
От Линли не ускользнуло, что Торсон не ответил на его вопрос. Тот тем временем продолжал:
— Старшие научные сотрудники Кембриджа, которые связываются со студентками, отличаются одними и теми же личностными характеристиками. Если вы ищете того, кто мог бы обмануть Елену, вам нужен некто среднего возраста, женатый, непривлекательный. Ищите неудачников и невероятно глупых.
— Совсем не похожих на вас, — заметила от стола Хейверс.
Торсон не обратил на нее внимания.
— Я не сумасшедший. Я не хочу погубить себя. А именно это и ждет любого искусителя, который связывается со студенткой или студентом. Скандальная репутация — смерть для преподавателя.
— А почему у меня такое впечатление, что для вас скандальная репутация — это жизнь, мистер Торсон? — спросил Линли.
Хейверс добавила:
— И все-таки вы домогались ее, мистер Торсон? Торсон повернулся на бок и в упор уставился на Хейверс. В уголках его губ появилась презрительная усмешка.
— Вы приходили к ней в четверг вечером, — продолжала Хейверс. — Зачем? Чтобы помешать ей выполнить угрозу? Не думаю, что вам хотелось, чтобы о вас донесли мастеру колледжа. Итак, что она вам сказала? Она уже написала заявление о сексуальных домогательствах? Или вы надеялись отговорить?
— Тупая полицейская телка, — процедил сквозь зубы Торсон.
Тело Линли напряглось от гнева. Но сержант Хейверс на грубость никак не отреагировала. Вместо этого она медленно повертела в пальцах пепельницу, изучая ее содержимое. Выражение ее лица было мягким.
— Где вы живете, мистер Торсон? — спросил Линли.
— У Фулборн-роуд.
— Вы женаты?
— Слава богу нет. Англичанки не вызывают во мне страсти.
— Вы живете с кем-нибудь?
— Нет.
— Кто-нибудь был с вами в воскресенье вечером? В понедельник утром?
Взгляд Торсона забегал.
— Нет, — произнес он. Но, как и большинство людей, он лгал неумело.
— Елена Уивер была в команде бегунов, — продолжал Линли. — Вы это знали?
— Мог знать. Не помню.
— Она бегала по утрам. Это вы знали?
— Нет.
— Она называла вас «Ленни Развратник». Вам это было известно?
— Нет.
— Зачем вы приходили к ней в четверг вечером?
— Я думал, мы сможем все выяснить, если поговорим как взрослые. Но я ошибся.
— Значит, вы знали, что она собиралась сообщить о ваших домогательствах. Именно это она сказала вам в четверг вечером?
Торсон разразился оглушительным смехом. Он свесил ноги с кровати.
