— Значит, вы знали, что она собиралась сообщить о ваших домогательствах. Именно это она сказала вам в четверг вечером?
Торсон разразился оглушительным смехом. Он свесил ноги с кровати.
— Теперь я понимаю, к чему вы клоните. Вы пытаетесь раскопать здесь мотив убийства. Ничего не выйдет. Эта дрянь успела донести на меня.
— У него все-таки есть мотив, — сказала Хейверс. — Что будет с сотрудником университета, если его застукают, когда он сунет руки в трусики какой-нибудь красотки?
— Торсон выразился вполне ясно. Думаю, в лучшем случае ему объявят бойкот. В худшем — уволят. Этически университет весьма консервативен. Академики не потерпят связи своего коллеги с младшей студенткой. Особенно если он ее научный руководитель.
— Но с чего бы Торсону принимать во внимание их мнение? Вы полагаете, он много общается со своими учеными коллегами?
— Он может и не общаться с ними, Хейверс. Он может даже к этому и не стремиться. Но ему постоянно приходится встречаться с ними по работе, и если коллеги отвернутся от него, у него не будет шансов сделать карьеру. Это, конечно, касается любого преподавателя, но я считаю, что Торсону нужно быть осторожнее, если он хочет добиться повышения по службе.
— Почему?
— Специалист по Шекспиру и даже не англичанин? Здесь? В Кембридже? Смею думать, он здорово расстарался, чтобы попасть сюда.
— И может расстараться еще больше, чтобы остаться на месте.
— Справедливо. Несмотря на презрение Торсона к Кембриджу, не думаю, что он захочет подставить себя под удар. Он достаточно молод, чтобы помышлять о звании профессора, возможно, даже о кафедре. Но этот путь для него отрезан, если его уличат в том, что он волочится за студенткой.
Хейверс подсыпала в кофе сахар. Принялась задумчиво жевать булочку. За тремя другими столиками на стальных ножках в просторной столовой сидели семеро студентов младших курсов, занятых поглощением своего полуденного ланча, а сквозь широкие окна во всю стену на их спины падали солнечные лучи. По-видимому, их совсем не занимало присутствие Линли и Хейверс.
— Так что у него была и причина, и возможность, — заметила Хейверс.
— Если пренебречь его заявлением о том, что он не знал об утренних пробежках Елены.
— Я думаю, мы спокойно можем им пренебречь, инспектор. Вспомним, сколько раз в ее ежедневнике отмечены встречи с Торсоном. Неужели мы должны поверить, что она ни разу не упоминала о своем предстоящем участии в забеге? Что никогда не говорила о своих пробежках? Полная чушь.
Линли поморщился, отхлебнув горький кофе. Вкус был такой, словно его долго варили — как суп. Он положил сахару и взял ложку сержанта.
— Если разбирательство было неминуемо, он мог захотеть скорее положить ему конец, не так ли? — продолжала Хейверс. — Раз уж Елена Уивер проявила такую инициативу, то где гарантия, что за ней не последовала бы дюжина других прелестных юных леди?
— Если эти прелестные юные леди вообще существуют. Если он действительно виновен. Елена могла обвинить его в сексуальных домогательствах, сержант, но давайте не будем забывать, что это еще надо доказать.
— А сейчас этого доказать нельзя, так? — Хейверс многозначительно указала на Линли пальцем. Скривила верхнюю губу. — Никак в вас заговорила мужская солидарность? Бедного Ленни Торсона ложно обвинили в том, что он ласкал некую девушку, потому что он отверг ее, когда она пыталась снять с него штаны? Или хотя бы расстегнуть их.
— Ничто во мне не заговорило, Хейверс. Я просто собираю факты. И самый убедительный — это то, что Елена Уивер уже нажаловалась на Торсона и в результате предстояло разбирательство. Взгляните на все рационально. Над его головой неоновыми буквами написан мотив. Он может вести себя по-идиотски, но дураком не кажется. Он бы понял, что станет первым в списке подозреваемых, как только мы узнаем про него. Поэтому если он и убил ее, то, полагаю, обеспечил бы себя непробиваемым алиби, так ведь?
— Я так не считаю. — Хейверс помахала булочкой. От нее оторвалась изюминка и плюхнулась в кофе. Сержант не обратила внимания и продолжала: — Я думаю, что он достаточно умен, чтобы предугадать наш с вами теперешний разговор. Он знал, что мы будем говорить: преподаватель Кембриджа, он не такой идиот, чтобы убить Елену Уивер в тот момент, когда все против него. Посмотрите на нас. Играем ему на руку. — Хейверс вонзила зубы в булочку и принялась яростно ее жевать.
Линли вынужден был признать, что в рассуждениях Хейверс есть пусть и перевернутая, но все же логика. Однако ему не нравился напор, с которым она отстаивала свою точку зрения. Бурные эмоции всегда влекли за собой потерю объективности. Он слишком часто испытывал это сам, чтобы не заметить в партнере.
Линли знал причину злости Хейверс. Но прямо высказать ее — все равно что придать значение незаслуженным словам Торсона. Он попытался найти другой способ.
— О текстофоне в ее комнате он, безусловно, знал. Это так. И по словам Миранды, Елена вышла из комнаты до того, как Джастин получила сообщение. Если он бывал в ее комнате прежде, — а он этого не отрицает, — тогда он, вероятно, знал, как пользоваться аппаратом. Следовательно, мог позвонить Уиверам.
— Теперь вы говорите дело, — заметила Хейверс.
— Но пока команда экспертов Шихана не предоставит нам свидетельства, которое мы сможем связать с Торсоном, пока мы не отыщем орудия, которым ударили девушку, прежде чем задушить, и пока мы не свяжем это орудие с Торсоном, у нас нет ничего, кроме естественной неприязни к нему.
— А этого у нас предостаточно.
— Более чем. — Линли отодвинул кофе в сторону. — Нам нужен свидетель, Хейверс.
—Убийства?
— Чего-нибудь. — Линли встал. — Давайте поговорим с той женщиной, которая нашла тело. Если ничего не выясним, то, по крайней мере, узнаем, что она собиралась рисовать в тумане.
Хейверс допила кофе и стерла бумажной салфеткой жирные крошки с пальцев. Она направилась к двери, натягивая пальто, а два шарфа волочились за ней по полу. Линли молчал, пока они не оказались на террасе над Норт-кортом. Там он заговорил, осторожно выбирая слова:
— Хейверс, эта глупость, которую вам сказал Торсон…
Она озадаченно взглянула на него:
— Какая глупость, сэр?
Линли почувствовал, что у него вспотела шея. Почти никогда он не задумывался о том, что работает с женщиной. Однако сейчас этого нельзя было забывать.
— Ну это дурацкое сравнение, Хейверс. — Он поискал эвфемизм. — С обитательницей хлева.
Хейверс удивленно подняла брови под густой челкой:
— Обитательницей хлева? Вы имеете в виду, когда он назвал меня телкой?
— Да… — Линли не приходило в голову, как он может утешить ее. Но ему не следовало беспокоиться.
Хейверс тихонько усмехнулась:
— Не берите в голову, инспектор. Когда меня называет телкой осел, я всегда принимаю это как комлимент.
— А это что, Кристиан? — спросила леди Хелен. Она взяла фрагмент большой деревянной мозаики, которая лежала перед ними на полу. Это была карта Соединенных Штатов приглушенных оттенков из кусочков красного дерева, дуба, ели и березы — подарок близнецам на их четвертый день рождения, который прислала из Америки тетя Айрис, старшая сестра леди Хелен. В этой игрушке скорее отражался вкус леди Айрис, нежели ее привязанность к племянникам. «Качество и прочность, Хелен. Именно к этому все стремятся», — уверенно говорила она, словно думая, что Кристиан и Пердита будут играть со своими игрушками до старости.
Яркие цвета больше бы привлекли детей. И они конечно же дольше бы удерживали их внимание. Но после нескольких неудачных попыток леди Хелен удалось превратить мозаику в увлекательную игру для Кристиана, в то время как его сестра просто наблюдала за ними. Пердита уютно устроилась под боком у леди Хелен, широко раскинув тонкие ноги в потертых туфлях, носки которых смотрели на северо-восток и северо-запад.
— Кафилорния! — победно объявил Кристиан после изучения фрагмента в руках у тети. Он ударил ногами по полу и радостно закричал. Ему по душе были штаты причудливой формы. Оклахома, Техас, Флорида, Юта. Они легко запоминались. Но Вайоминг, Колорадо и Северная Дакота доводили его до исступления.
— Замечательно. А ее столица…
— Нью-Йорк!
Леди Хелен рассмеялась:
— Сакраменто, глупышка.
— Сэкраменно!
—Почти. А теперь положи на место. Знаешь куда?
После тщетной попытки поместить фрагмент мозаики на место Флориды Кристиан пульнул его через всю карту к противоположному берегу.
— Еще, тетя Лин, — потребовал он. — Я хочу еще попробовать.
Хелен выбрала самый маленький фрагмент и показала его мальчику. Он с умным видом уставился на карту. Затем ткнул пальцем в пустое место к востоку от Коннектикута.
— Здесь, — объявил он.
— Да. Ты можешь назвать?
— Здесь! Здесь!
