он и в дальнейшем с командой на спортплощадке выступать?
– Минутку, – и куда-то за пределы трубки крикнула, – Глеб! К телефону тебя!
– Кто? – негромкий голос.
– Профессор какой-то…
Варфоломей ждал.
– Профессор Ламасов! – прошептал Данила.
– Цыц, Крещеный!
– Это Глеб, я слушаю.
– Глеб, здравствуйте, вам удобно сейчас говорить?
– Э-м-м, да… – недоуменно протянул Глеб, – а кто это?
– Вы только не пугайтесь, Глеб, я вам звоню, потому что у вас хочу попросить, так скажем, помощи, содействия, а фамилия моя – Ламасов, имя Варфоломей Владимирович, я лейтенант милиции. Если не хотите вашу маму по пустякам тревожить и между нами разговор оставить, то можете притвориться, будто говорите с преподавателем, я вам подыграю в случае чего, это ясно?
Варфоломей ждал ответа.
– Ясно, – промямлил Глеб, – а почему вы мне звоните?
– Понимаете, Глеб, я и мой товарищ, следователь Крещеный, расследуем дело об убийстве Егора Епифановича Ефремова.
– Убийстве? – недоуменно спросил Глеб, – а кто убит?
– Да, – коротко ответил Ламасов, – видите ли, Ефремов – был человек такой… он застрелен из ружья в своей квартире.
Глеб помолчал, потом сказал:
– Ефремов…
– Дело в том, что Ефремов, прижизненно, был соседом вашего отца – Акстафоя Алексея Андреевича. И мы с товарищем, так сказать, на пару землю мордами роем в поисках свидетелей, возможных очевидцев, простыми словами выражаясь, этого преступления чудовищного, – Ламасов терпеливо выждал, а потом продолжил, – и я вам звоню, потому как Акстафой, ваш отец, предположил, что вы, Глеб, возможно, приходили к нему около девяти часов вечера – незадолго до того, как произошло убийство.
Варфоломей обождал, вслушиваясь, а затем договорил:
– …и я поразмыслил, что, если предположение Алексея верно, то вы, может статься, могли заметить какую-то активность у квартиры Ефремова, может, персону подозрительную, а может, еще что?
Ламасов, многозначительно-заговорщически подмигивая, поглядывал на Данилу и ждал, что ответит сын Акстафоя.
– Да, – наконец сказал Глеб.
– Заметили, значит, кого подозрительного?
– Да, я заметил мужчину.
– А описать затрудняетесь?
– Затрудняюсь.
Ламасов задумчиво хмыкнул:
– …скажите, Глеб, а он один был?
– По-моему, один.
– И где он был?
– Как это – где был?
– Где вы его видели?
– Когда к отцу приходил…
– У квартиры Ефремова?
– Да – там.
– И что он делал?
– Не знаю.
– К Ефремову он стучался, не слышали?
– Может, стучался.
– Но при вас не стучался?
– Нет.
– А не показалось вам, что он дожидался кого?
– Кто? Ефремов?
– Нет, мужчина, которого вы видели.
– Не знаю.
– А он вооружен был, по-вашему? Мог быть вооружен?
– Не могу сказать.
– А вы к отцу приходили?
– Да… к отцу – но он, наверное, спал. Не услышал.
– Не открыл вам дверь?
– Да, не открыл.
– И вы сразу ушли?
– Да.
– И когда спускались, то никто не заходил в подъезд?
– Нет, я вышел и все.
– А когда вышли – в каком направлении шли?
– Я налево повернул, – ответил Глеб, – то есть направо.
– Так, в сущности – направо или налево?
– Направо.
– У вас с собой какие-нибудь вещи были – например, сумка?
– Да.
– Я так понимаю, в ней тетради с конспектами, – предположил Варфоломей, – учебники, может? Значит, небольшая сумка.
– Да.
– Скажите, а вы по вероисповеданию кто?
– Православный, – будто вопросительно сказал Глеб.
– Смелее, Глеб – правильного ответа нет! – заверил Ламасов.
– Православный.
– А религиозные атрибуты носите?
– Атрибуты? Это какие?
– Ну, крестик нательный или, может… головной убор?
– Крестик только.
– А одеты вы во что были? В куртку кожаную, черную?
– Нет, в темно-коричневую, с капюшоном меховым.
– Скажите, Глеб, – Ламасов жестом попросил у Данилы ручку и вытащил из кармана блокнот, – а у вас не осталось, может, списка с именами людей, у которых ваш отец одалживался?
– А вы у него спросили бы, – с усмешкой ответил Глеб.
– А я, Глеб, спрашивал, только он, по-моему, не упомнил всех.
– Вы минуту подождете?
– Сколько угодно, – уверил Ламасов.
– Я сейчас, – торопливо отозвался Глеб, – минуту подождите.
– Жду.
Данила вопросительно вскинул бровь.
– У паренька глазки загорелись, метафорически, – прошептал Ламасов, – когда я поднял вопрос о займодавцах Акстафоя.
– Видать, что и его долги отцовские душат, – сказал Данила.
– У меня бы они в печенках сидели, – кивнул Варфоломей.
– Струнцы у тебя в печенках сидят!
– Аскариды их называют – и они в кишках, – заметил Ламасов и чуть слышно пропел, – эх, Таганка, все ночи, полные огня! Таганка, зачем сгубила ты меня!? Погибли юность и талант… в твоих стенах!
Глеб поднял трубку:
– Алло, – сказал он, – вы тут?
– Да, – отозвался Варфоломей.
– Вы что-то говорили?
– Нет, нет…
– У меня есть список с именами и фамилиями.
– Значит, нашелся!
– Да.
– Продиктуй те, которые не вычеркнуты.
– А тут, – сконфузился Глеб, – все не вычеркнуты.
– Хорошо, тогда диктуй, я готов записывать.
– Диктую по порядку, – сглотнул Глеб, – Эдуард Кузьмич, это первый… далее, Аркадий Тульчанов… Илья Луганшин… так, следующий Жорж Селифанов… вы успеваете, не быстро?
– Да, успеваю, хорошо диктуешь.
– Софрон Сильвестрович, а фамилии – фамилии не вижу…
– Щитовидкин у него фамилия, – сказал Варфоломей, – это все?
– Нет, – сказал Глеб, – еще Антон Натанович, фамилия не указана тоже… записали? Эзра Романович Мирзоев… и Назар Захарович Нефтечалов, вот этот последний! А больше никого.
– А на другой стороне?
– Тут только на одной стороне – а вы Нефтечалова записали в свой список? Назара Захаровича?
– Да, спасибо, Глеб, – душевно произнес Ламасов, – я записал поименно и пофамильно, кого ты назвал. Список давнишний?
– Я отца уже полгода у нас не видел.
– Думаешь, отец успел с кем расплатиться?
– Не знаю.
– А с кем-нибудь из должников ты лично знаком?
– Нет, – ответил Глеб, – это все отцовские знакомые.
– Хорошо. Неплохой ты, по-моему, человек, Глеб, я нутром чую. Живи своим умом, вот тебе мой единственный совет.
– Я постараюсь.
– Постарайся для себя, – Ламасов кивнул, – головастый ты парень, неглупый ведь, если в радиоаппаратах смыслишь, но ум конечно, оно не главное, ум – субстанция скользкая, как невидимая вода в теле, он постоянно течет-меняется, струится вниз, вечно жаждет в животной форме выплеснуться, он ненадежен, а вот доброта, Глеб, простая человеческая доброта, человечность, она дорогого стоит, неоценима… и еще, Глеб, задержу тебя на минутку, прости, раскудахтался я, но мы с товарищем моим, следователем Крещеным, повстречали в ПТУ добрую знакомую твою, ее Марьей зовут – она, замечу, тревожится по тебе! Нравишься ты ей, спору нет, так что и ты, Глеб – будь к ней по-доброму, не становись оторванным от мира.
– Не стану, – с невольной, тягостной улыбкой ответил Глеб, – спасибо.
– До свиданья.
– И вам до свиданья.
Варфоломей положил трубку.
– Ну, что? – спросил Данила.
– Безразлично Глеб наш воспринял тот факт, что буквально в двух шагах от убийцы находился – мне бы кто
