Раненый бок болел, мышцы ныли. Когда я напялил свою последнюю сорочку, легкая хлопчатобумажная ткань ободрала мне кожу, как наждачная бумага. А встав перед зеркалом, чтобы побриться, я убедился, что худшие опасения насчет моего лица подтвердились. Под глазом, на том самом месте, куда мне предстояло надеть повязку, зиял шрам, окруженный большой бесцветной опухолью. Нет, отрицать вчерашнее происшествие было бы бесполезно.
Сразу же после завтрака мне предстояло снова двинуться в путь, но я был настолько взвинчен, что даже усомнился, смогу ли донести свой саквояж до поезда.
Спустившись по лестнице, я прошел в обеденный зал, где были выставлены разнообразные сыры и хлеба, окруженные всевозможными джемами и цукатами. Аппетита у меня не было, но я знал, что для поддержания сил должен поесть. Я взял два куска сыра — один мягкий, с коркой, густо усыпанной перцем, другой — твердый и бледный, и свежую булочку. В это время в зал вошел портье гостиницы с озабоченным выражением на добродушном лице.
— Ах, мистер Джеффрис, — обратился он ко мне. Благодаря люксембургскому акценту, это обычное имя прозвучало экзотически, — надеюсь, с вами не случилось никакой неприятности?
— Не хотелось бы признаваться, но случилось, — ответил я, решив не пытаться утаить вчерашние события. — На меня напали грабители.
Добряк перекрестился и посмотрел на меня с еще большим волнением.
— Вы, конечно, сообщили об этом властям?
— Я хочу уехать сегодня, — сказал я, пожав плечами, — а этим мерзавцам не удалось ничем поживиться у меня, мы лишь обменялись несколькими синяками. Так что я решил никого не беспокоить.
— Это ужасно! — воскликнул портье, сложив руки перед грудью, как в церкви.
— Вы совершенно правы, — согласился я. — Хуже всего то, что эти проходимцы испортили мне одежду: и пальто, и жилет, и сорочку. — С опозданием заметив, что мой собеседник совершенно ошеломлен, я поспешил поднять расположение его духа: — Они успели пару раз удачно стукнуть меня, прежде чем я смог удрать.
— Но это никуда не годится! — заявил портье, склонившись надо мной. — В нашей маленькой стране с вами случилось такое безобразие! — Он понизил голос. — Если вы отдадите мне ваш старый сюртук, я, пожалуй, смогу найти ему применение. Кстати, — с оживлением в голосе продолжил он, — в кладовой гостиницы хранится много одежды, забытой в разное время постояльцами. Вы могли бы выбрать там что-нибудь подходящее для себя. Я мог бы предложить вам и сорочку, но мне кажется, что вы предпочли бы приобрести новую. — Он широко и доброжелательно улыбнулся.
— Вы очень добры, — промямлил я, стараясь скрыть сомнение в искренности его душевного порыва.
Трудно было поверить в то, что в небольшой гостинице без какой-нибудь цели несколько лет собирали забытую одежду, вместо того чтобы продать ее.
— Боюсь, что мне придется воспользоваться вашим любезным предложением.
— После завтрака выходите в вестибюль. Правда, если хозяин здесь, то я ничем не смогу помочь вам, но если его нет, а он собирался в Берлин, то рискну. — Портье продолжал любезно улыбаться. — Если, конечно, вы не попытаетесь злоупотребить нашим гостеприимством.
Не выходя из роли Августа Джеффриса, я лишь кивнул и сказал, что продолжу разговор после еды.
Портье направился было к выходу, но вдруг вернулся ко мне. Его осенила новая мысль.
— Не могу ли я сделать для вас еще что-нибудь? Я считаю, что, поскольку моя страна в некоторой степени виновна в понесенном вами ущербе, мне следует сделать все, чтобы развеять ваше дурное мнение о нас. — Он вздохнул, словно актер, пытающийся изобразить мудреца, погруженного в печальные раздумья. Я же был не в состоянии понять, искренне говорит этот человек или с какой-то, пока не понятной мне целью изображает благородное негодование по поводу случившегося со мной.
— Я подумаю, — пообещал я и вернулся к еде.
Когда я покончил с трапезой, в моей голове созрело рискованное решение. Вынув из кармана свой отчет, я вложил его между страницами люксембургской газеты: свежие номера были разложены на каждом столике. Бумаги в сложенной газете казались на первый взгляд незаметными. Я отправился на поиски конверта и обнаружил его на стойке моего нового друга портье. Тот с готовностью согласился немедленно отправить пакет моему поверенному в Лондон.
— Он собирается вести дела в Европе и поэтому просил меня снабжать его газетами из тех мест, где мне доведется путешествовать, — пояснил я, надписывая адрес Джеймса. — Во сколько это обойдется? Я имею в виду отправить конверт в Лондон…
Портье жестом прервал меня.
— Не беспокойтесь о расходах, они совершенно пустяковые, уверяю вас. Считайте, что это государство Люксембург пытается, хоть в малой степени, возместить тот ущерб, который вы понесли, знакомясь с его достопримечательностями.
Еще какое-то мгновение я раздумывал, правильно ли я делаю, доверяясь этому человеку, но решил: поскольку всем известно, что Пайерсон Джеймс представляет мои интересы, то никто не усмотрит ни малейшей странности в том, что я пошлю ему газету с континента. Если мое вложение попадется на глаза не тому, кому следует, можно будет оправдаться тем, что я хотел скорее поведать юристу, какие неприятности мне пришлось пережить, чтобы оплатить пересмотр завещания. Довольный тем, что можно без большого риска послать отчет в Лондон, я кивнул портье и сказал:
— Если ваш хозяин будет недоволен, дайте знать моему солиситору; тот предпримет шаги, чтобы облегчить ваши затруднения.
— Осмелюсь заметить: по сравнению с тем, что случилось с вами, неприятности, которые могут грозить мне, это сущие пустяки. — Взглянув в глубину вестибюля, он вынул большую связку ключей и предложил: — Позвольте показать вам дорогу.
— А что случилось у хозяина, почему он оставил гостиницу? — поинтересовался я только для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Печальная история, — ответил портье, тряхнув головой. — Два дня тому назад его вызвали к сестре: и она, и вся ее семья заболели тяжелой горячкой. Ему пришлось срочно уехать к ним. — Он на секунду умолк. — Должен признаться, что хозяин был очень зол, так как более неподходящего времени для отлучки трудно было выбрать. Но его сестра — вдова, других родственников-мужчин нет, и без него просто нельзя было обойтись… — Он пожал плечами и открыл дверь. — Хозяин сказал, что вернется при первой же возможности.
— Надеюсь, его сестра быстро поправится, — механически произнес я.
— Дай Бог, сэр, — поддержал портье, распахнул дверь и отступил в сторону.
Я вошел, дождался, пока мой провожатый, чиркнув спичкой, зажжет большую лампу, поблагодарил и окинул взглядом два длинных ряда вешалок с одеждой. По ней можно было бы проследить развитие моды не менее чем за последние сорок лет. В голову внезапно пришла мысль, что Эдмунд Саттон был бы счастлив, заполучив хотя бы половину этих нарядов. Медленно двинувшись вдоль ближней вешалки с верхней одеждой, я в конце концов снял с нее два сюртука. У первого оказались слишком длинные рукава, второй сильно жал в плечах, а вот третий, рядом с ними, был словно специально сшит для меня. Он был сшит по моде примерно шестилетней давности из темно-коричневого тонкого сукна, широкий в боках, на немецкий манер, с отложным бархатным воротничком. Одежда была в прекрасном состоянии; если бы не некоторая старомодность, ее можно было бы принять за новую. Сюртук явно успели поносить совсем недолго, прежде чем он попал в эту кладовую. Благодаря свободному покрою одежда не беспокоила свежую рану и скрывала повязки. Портье помог мне облечься в новое платье.
— Отличный выбор, сэр, — довольно заметил он. — Может быть, вы подберете себе и новый жилет?
— Почему бы и нет? — улыбнулся я.
Жилетов было много, копаться в них было интересно. Жилет, отвечавший моему собственному, довольно консервативному вкусу, я не взял: такой выбор оказался бы странным для Августа Джеффриса. Поэтому я остановился на парчовом жилете, украшенном рыжевато-коричневыми увядшими листьями.
— Бесконечно благодарен вам, дружище, — промолвил я, вновь снимая сюртук, чтобы надеть новый жилет. — Он мне прекрасно подойдет. К тому же он куда лучше того, что был у меня прежде. Думаю, что среди такого изобилия ваш хозяин не заметит пропажи двух предметов, — добавил я, окинув взглядом вешалки.
— Я тоже надеюсь на это, — хохотнул портье.
— Во всяком случае, вы оказали мне величайшую любезность, — заметил я, подавив порыв дать моему благодетелю монету-другую за хлопоты. — Мне было необыкновенно приятно встретиться с таким гостеприимством.
— Рад был услужить вам, мистер Джеффрис, — ответил тот. Он не забыл запереть дверь на два оборота ключа и только после этого препроводил меня в вестибюль.
