То же самое, вероятно, было и справа дороги, потому что фигура Венгерова довольно часто мелькала у самой дороги.
Кибитка следовала за нами по дороге.
Так прошли мы верст восемь.
Тут тайга стала суше, но заросль была настолько густа, что мы еле–еле пробивались сквозь нее.
Мрачная тайга упорно молчала, и лишь величественные шапки исполинских деревьев мрачно качались над нашими головами.
Жутко было идти по этой глуши, в которую, казалось, никогда не забирались люди.
А между тем почва под ногами становилась с каждым шагом все крепче и крепче.
По временам Холмс делал попытки продраться глубже в тайгу, и теперь это ему удавалось.
Сначала он углубился сажень на пятьдесят, затем немного больше.
Мы поняли, что пришли на то место, о котором нам говорил смотритель станции.
Выйдя на дорогу, Холмс подозвал Венгерова.
— Ну, как у вас? — спросил он его.
— Безнадежная топь! — ответил Венгеров.
— Пройдемте с вами по вашей стороне немного вперед, а Ватсон подождет нас. Если ничего подозрительного не будет, то мы возвратимся и исследуем это сухое местечко.
Пока они разговаривали, я стоял шагах в пятнадцати от них и слышал каждое их слово.
И вдруг все мы застыли в неподвижных позах, притаив дыхание.
Отдаленное конское ржание донеслось до нас из глубины тайги слева.
И в ту же минуту одна из лошадей нашей тройки громко и радостно заржала в ответ, повернув голову влево.
За ней заржала и вторая.
Ямщик–бурят насторожился и вдруг крикнул нам:
— Барины, а барины! Дозвольте посмотреть! Должно быть, это наша пропавшая лошадь своих почуяла и кричит там!
Глаза Холмса радостно сверкнули.
— Животное помогает нам! — воскликнул он. — Он там, но…
Он посмотрел на заросль и задумчиво сказал:
— Только через такую заросль с лошадью невозможно продраться! Вперед, господа! Где–нибудь должна быть лазейка.
Работая ножами и царапая себе в кровь руки и тело, мы устремились вперед.
Платье клочьями летело с нас, ноги ныли, руки обливались кровью.
Но вот наконец кустарник стал редеть.
Холмс пошел тише, вглядываясь в землю и осматривая кусты.
Наконец, он остановился.
— Здесь! — произнес он, указывая на неясный след среди зелени, какой обыкновенно бывает, когда медведь или какое–нибудь крупное животное пробивается сквозь чащу.
Действительно, в этом месте кусты были помяты, и на них можно было видеть много свежесломанных веточек, из–под коры которых влажно сочился сок.
Свернув влево, мы стали подвигаться быстрее.
Вскоре заросль стала настолько редкой, что мы могли идти почти походным шагом.
Едва мы отошли от дороги с полверсты, как до нашего слуха донеслось уже совсем близкое, громкое ржание. Это было как раз вовремя, так как земля под ногами, покрытая мхом, стала опять топкой, и следы на ней делались совершенно незаметными.
Повернув вполоборота направо, мы двинулись по направлению лошадиного ржания.
Теперь мы уже подвигались еле–еле, пригинаясь к земле и стараясь не высовываться над мелким кустарником.
Прошло минут двадцать.
И наконец мы увидели лошадь.
Покрытая потом, она стояла около огромного дерева, привязанная поводом к сучку, с ногами, ушедшими вершка на три в болотистую почву.
Но около нее никого не было.
Осторожно осмотрели мы местность кругом нее, обшарили все кусты, но ничто не выдавало близкого присутствия человека.
Что было делать?
Венгеров и я приуныли.
Один Холмс не терял хладнокровия и присутствия духа.
— Он должен быть здесь! Ему некуда уйти! — проговорил он тихо, после минутного раздумья. — Дальше он не мог, очевидно, ехать верхом, потому что лошадь все равно завязла бы. Пешком он может проникнуть дальше!
С этими словами он энергично встряхнул головой и стал углубляться в тайгу.
Мы следовали за ним.
Действительно, топь становилась глубже, и, только цепляясь за ветки кустов и за стволы молодых сосен, мы могли пробираться вперед.
Но скоро и этому наступил конец.
Топь сделалась непролазной, и, чтобы не погибнуть окончательно, нам пришлось вернуться немного назад.
Делая отметины ножом, мы повернули направо, пытаясь время от времени углубляться в тайгу от принятой нами новой линии движения.
Раз двадцать повторяли мы безуспешный опыт, но тайга не пускала нас в свои недра.
Как вдруг радостное восклицание Холмса привлекло наше внимание.
— Смотрите, смотрите! — шептал он, указывая на небольшую площадь, где заросль была особенно густа.
— Ничего не вижу! — ответил я.
— И не видите клочка синего ситца на ветке? — нетерпеливо воскликнул Холмс.
Я взглянул по указанному направлению и вскоре действительно разглядел маленький лоскуток, застрявший на сучке куста.
Не обращая внимания на то, что ноги его уходили почти по колена в воду, Холмс двигался к тому месту.
Кое–как добрались мы до заросли.
Она шла узкой полосой в глубь тайги.
По ней идти стало легче, так как можно было пригибать ногами ветки и благодаря этому почти не вязнуть в болоте.
Когда мы подошли к концу заросли, Холмс остановился и стал внимательно разглядывать старые пни, там и сям лежавшие на земле.
— Вот! — указал он, наконец, победоносно на один из них. — Смотрите, он ступал по нем!
Действительно, на длинном, сгнившем пне ясно виднелись человеческие следы.
Гуськом вступили мы на полусгнивший, длинный ствол исполинского дерева.
Ствол качался под нашими ногами на топкой поверхности тундры.
Но вот и эта дорога кончилась.
Холмс храбро ступил на землю, но вдруг погрузился по пояс в болото.
Мы бросились на помощь и еле–еле успели спасти его от неминуемой смерти.
Вылезши из болота, Холмс встряхнулся и с улыбкой произнес:
— Наконец–то, я на самом себе познал, что такое ваша тайга! Да! По–видимому, с нею шутки плохи! Но, однако… Это очень странно! Ведь не утонул же он в самом деле!
— Все может быть! — ответил Венгеров. — Немало этих отчаянных бродяг гибнет в тайге.
— Нет, я с этим не согласен! — воскликнул Холмс. — Его маршрут носит определенный, заранее обдуманный характер!
По тому же стволу он возвратился к заросли и вскоре вернулся назад с длинным шестом.
Общими усилиями мы стали зондировать прилегающую к стволу почву.
Но и это не привело ни к чему.
Куда ни тыкали мы шест, он глубоко уходил в трясину; гораздо глубже, нежели рост человека.
С досадой отбросив от себя шест, Холмс оглянулся кругом, словно ища разгадки этой непонятной истории.
И вдруг торжествующая улыбка озарила его лицо.
— Итак, друзья мои, вы не замечаете ничего? — спросил он.
— Ничего! — ответили мы в один голос.
— В таком случае взгляните на ствол этого исполинского кедра! — произнес Холмс, указывая на ствол огромного кедра, подымавшегося из трясины как раз около того лежачего ствола, на котором мы стояли.
Я взглянул на кедровый ствол и тут только заметил несколько огромных гвоздей, вбитых в него один над другим наподобие лестницы.
Как ни велика была шапка этого дерева, но благодаря неполной, еще майской зелени можно было убедиться, что в его листве никого нет.
— Давайте–ка подыматься! — проговорил Холмс, приближаясь к этой своеобразной лестнице.
Один за другим мы стали карабкаться вверх и вскоре достигли сучьев.
Тут мы присели отдохнуть, ожидая дальнейших приказаний, тогда как сам Холмс, перелезая с сучка на сучок и крутясь по всему дереву, искал с него, выхода.
— За мной! — донесся до нас его голос.
Мы полезли к нему.
Он шел по толстому суку, держась за другой повыше.
Тут только заметил я, что этот огромный сук соединяется с суком другого, не менее огромного, дерева.
Расстояние между их стволами было, по крайней мере, аршин двадцать.
Очутившись на соседнем дереве, мы спустились на его нижние сучья и тут заметили, что в ствол этого дерева вбиты такие же гвозди.
Таким образом, эти два дерева образовывали нечто вроде природного моста через непроходимую топь!
Быстро спустившись по стволу, мы, к величайшему изумлению, встали почти на сухую почву.
О! Теперь мы не теряли ни одной минуты.
Пробежав около пятидесяти сажен, мы увидали едва заметную тропу, проложенную среди кустарника.
Идти стало совсем легко.
До нас доносился неясный гул.
— Что бы это могло быть? — спросил Холмс на ходу.
— Это Байкал! — ответил Венгеров.
И мы, словно подгоняемые ветром, снова почти бегом устремились вперед.
