Я вынул записную книжку и тщательно все записал. Покончив с этим делом, я спросил:
– Это единогласное решение? Мистер Вульф обязательно спросит об этом. Вы согласны с этим, мистер Бафф?
– Да, – ответил он твердо.
– Вы, мистер Асса?
– Да, – кивнул тот устало.
– А как вы, мистер О’Гарро?
– Да! – бросил тот со злостью.
– Что ж, прекрасно, – произнес я, засовывая в карман свою записную книжку. – Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы убедить мистера Вульфа продолжить дело, и если в течение часа от меня не будет никаких вестей, это будет означать, что все в порядке. Мне хотелось бы добавить еще одно маленькое замечание: как доверенный помощник мистера Вульфа, я тоже некоторым образом участвую в этой работе и должен признаться: ей мало способствует то обстоятельство, что я вынужден половину времени тратить, отвечая на ваши телефонные звонки. Так что у меня к вам персональная просьба: умерьте свой телефонный зуд.
Я уже повернулся, чтобы уйти, но Бафф поймал меня за рукав.
– Надеюсь, вы понимаете, Гудвин, что здесь все решает время. У нас ведь всего пять дней. И мы рассчитываем, что Вульф тоже отдает себе в этом отчет.
– Еще бы, конечно, отдает. Не позднее полуночи в среду. Именно поэтому он и не может позволить, чтобы его отвлекали.
И я оставил их наедине с их несчастьем. Проходя через приемную, я на минуту остановился, чтобы сказать брюнетке:
– Признан виновным по всем пунктам. До встречи в тюрьме Синг-Синг.
Она была шокирована.
В последующие два дня, субботу и воскресенье, я не раз пожалел, что обратился тогда к ним с этой злополучной персональной просьбой. Конечно, в четверг и в пятницу мне тоже было несладко, но тогда меня по крайней мере время от времени развлекали их звонки, теперь же, когда я собственными руками зажал им рты, терпение мое действительно оказалось на пределе. Вы скажете, что после стольких лет работы с Вульфом можно было бы уже и привыкнуть. В известной степени так оно и было, но все дело в том, что он постоянно сам бил свои же собственные рекорды. После того как я подробно описал ему свою миссию в «ЛБА», включая и весь тамошний антураж, более шести часов о деле не было сказано практически ни слова. К утру в понедельник я уже почти совсем поверил, что Вульф всерьез считает, будто все в действительности, скорее всего, произойдет уже после заданного срока, и даже был вынужден признать, что в конце концов в этом есть нечто оригинальное – использовать финишную ленту как стартовый барьер. Основную часть уик-энда я просто прослонялся по дому, хотя мне было дозволено время от времени прогуливать себя в пределах квартала и даже сделать несколько телефонных звонков. В субботу после обеда я заскочил на Двадцатую улицу в Управление криминальной полиции Западного Манхэттена и нанес краткий визит сержанту Пэрли Стеббинсу. Он, естественно, держался крайне недоверчиво, не сомневаясь, что Вульф подослал меня с целью стащить что-нибудь, что плохо лежит (допустим, скрепку, стол или пару стульев), но, поскольку сержант и сам был не прочь поживиться какой-нибудь мелочью из моего кармана, нам удалось довольно мило поболтать. Дело дошло до того, что, когда я поднялся, собираясь идти, он заметил, что совсем не торопится.
Позднее, уже вернувшись домой и докладывая обо всем Вульфу, я заметил, что ставлю двадцать против одного, что шпики так же далеки от цели, как и мы, а босс вместо комментариев лишь что-то безразлично пробурчал в ответ.
В воскресенье вечером я не пожалел шести долларов из кармана «ЛБА» и купил в баре «Яден» выпивку для Лона Коэна. Я сказал, что хочу знать всю подноготную по всем аспектам дела Далманна. В ответ на это он подарил мне вчерашний номер «Газетт» со своим автографом. Это был шикарный подарок. Из хлама, который Коэн еще не успел пустить в дело, удалось выудить следующие потрясающие факты. За Далманном числился карточный должок в девяносто тысяч долларов – он, оказывается, поигрывал в покер. В его бумажнике хранился приличный ассортимент любительских снимков, где были без всякой одежды запечатлены дамы из высшего общества. Он крупно провел на каком-то рекламном мероприятии одного весьма известного политика. Все коллеги по фирме терпеть не могли Далманна за его фокусы и только и мечтали свести с ним счеты. Одну из полсотни женщин, с которыми он крутил интрижки, звали Эллен Хири, это была жена Толбота. Он был русским шпионом. У Далманна имелся какой-то компрометирующий материал на одного филантропа, и он его шантажировал. И так далее. Обычный урожай, сказал Лон, сдобренный парой-тройкой экзотических фруктов, что было данью уважения к выдающейся личности погибшего. Лон, конечно, ни на секунду не поверил, будто Вульф на самом деле не занимается расследованием убийства Далманна, и, как только понял, что ему от меня так ничего и не перепадет, до того обиделся, что даже чуть было не отказался еще раз выпить за чужой счет.
Я изложил все эти сплетни Вульфу, но он, похоже, даже не слушал. Был воскресный вечер, и он с увлечением занимался любимым делом – выключал телевизор. Само собой, для этого его надо было сначала включать, причем периодически в течение всего вечера, что, вообще говоря, требовало изрядных физических усилий, но у босса на письменном столе был на этот случай предусмотрительно установлен дистанционный переключатель. Это позволяло ему, не переутомляясь, выключать за вечер до двадцати передач. Обычно я при этом не присутствую, свои воскресные вечера я привык отмечать, даря радость ближним, – мне не важно, кто она, лишь бы отвечала определенным стандартам, – но то воскресенье я провел слоняясь по дому: чтобы всегда быть под рукой, если бы вдруг действительно сбылись те смутные прогнозы, которые якобы имелись у Вульфа, и из той чрезвычайно напряженной ситуации и вправду что-нибудь вылупилось. Когда я уходил спать – это случилось довольно рано, – Вульф выключал «Лучи надежды», те, что, если верить известной пословице, имеются в каждой тучке.
Луч, если это можно так назвать, появился сразу после десяти часов утра в понедельник в образе телефонного звонка, адресованного на сей раз не Вульфу, а лично мне.
– Это Арчи Гудвин? – спросил мужчина. – Что-то голос не похож.
– И все-таки это я. А у вас голос точь-в-точь как у Филиппа Янгера.
– Еще бы! Так это правда Гудвин?
– Да-да. Тот самый, который отказался от вашего виски.
– О! Это уже лучше. Мне необходимо срочно вас увидеть. Я у себя в номере в «Черчилле». Приезжайте как можно скорей.
– Лечу. Держитесь.
Можете судить, до какой кондиции я дошел. Мне, конечно, следовало спросить Янгера, что случилось. Мне, конечно, не мешало бы по меньшей мере узнать, не держат ли его там под дулом пистолета. Кстати, если уж речь зашла о пистолетах, мне не мешало бы прихватить с собой и свой собственный. Но я уже так устал и одурел от этого проклятого ничегонеделания, что готов был делать все что угодно, и немедленно. Я заскочил на кухню сказать Фрицу, чтобы тот передал Вульфу, куда я отправился, сдернул, проходя мимо вешалки, пальто и шляпу и, удвоив скорость, понесся под первыми каплями начинающегося апрельского дождя к Десятой авеню, чтобы поймать такси.
Когда мы, словно в брюхе тысячеколесного червя, ползли через центр города, я не выдержал и прошептал таксисту:
– Может, дернем по тротуару, а?
– Сегодня только понедельник, – мрачно пробормотал он. – У меня впереди еще трудовая неделя.
Наконец мы добрались до «Черчилля», я поднялся на лифте, проигнорировал дежурную восемнадцатого этажа, добежал до двери номера 18–26, постучал и получил приглашение войти. Янгер, который стоя и в одежде гораздо меньше походил на старину Кинга Коула, изъявил желание удостоить меня рукопожатия, и я не сопротивлялся.
– Долго же вы добирались, – проговорил он жалобно. – Да знаю-знаю, сам живу в Чикаго. Садитесь. Я хочу у вас кое-что спросить.
«Бог мой, – подумал я, – ради чего я так мчался? У него просто-напросто родилась идея, как разделить барыши, и он свистнул меня, чтобы скормить мне свой план».
Я сел на стул, Янгер примостился на краю неубранной кровати.
– Я только что получил по почте одну штуку, – сообщил он, – и не знаю, как с ней быть. Можно было бы отдать ее полиции, но мне что-то не хочется. Те, кого я там видел, не очень-то мне приглянулись. Знаете, там есть такой лейтенант Роуклифф?
– Еще бы не знать. Могу помочь с ним связаться.
– Да нет, что-то неохота его больше видеть. Да и этот рекламный народец, те, что были тогда на встрече с Далманном, – они мне тоже что-то не очень понравились. Я хотел позвонить одному знакомому в Чикаго, он адвокат, но пришлось бы слишком долго объяснять по телефону, представляете – всю эту кутерьму? Вот я и подумал о вас. Во-первых, вы уже в курсе, а потом, помните, когда вы были здесь в прошлый раз, я предложил вам выпить. Когда я так, не думая, предлагаю кому-нибудь выпить, это хороший признак… Ничем не хуже, чем любой другой. Мне нужно срочно что-то предпринять с этой штукой, а для начала показать ее вам и посмотреть, что вы на это скажете.
