Я прибавил шагу, нисколько не удивляясь своему одиночеству, как вдруг на левой стороне моста увидел плохо различимый силуэт женщины, покрытой вуалью, которая торопливо шла и рыдала. Остановившись, я взором старался разогнать вечерний сумрак. Женщина едва касалась земли – до того легка и быстра была ее походка. Она показалась мне еще очень молодой, если судить по гибкости ее стройной талии и в особенности по удивительной легкости походки.
После минутной борьбы между ленью и своим служебным долгом я решил проследить за моей неутешной беглянкой. Незнакомка направила свои стопы к амфитеатру, потом, подойдя к Эстли, остановилась, сделала отчаянное движение рукой и пустилась бежать назад. За то мгновение, пока она стояла, и во время последовавшего затем бега, я сумел разглядеть, но вскользь, что это была совсем молодая женщина, что крайне меня опечалило. Несчастная бежала без оглядки, стремясь назад, к набережной Темзы.
Наконец мне удалось увидеть ее лицо, и предчувствия мои подтвердились: это была Мэри Кингсфорд!
– Мэри! Мэри! – вскрикнул я с отчаянием в голосе. – Мэри! Остановитесь! Ради Неба! Именем вашей матери заклинаю вас!.. именем Ричарда!.. Мэри! Мэри!
Крики мои терялись в воздухе, молодая девушка, казалось, не слышала их и продолжала бежать. Наконец, она вылетела на набережную, всплеснула руками и в ту минуту, когда я лихорадочно думал, как ее удержать, бросилась в мутную бурную реку.
Я пробрался по бревну, конец которого как раз доходил до того места, куда течение должно было вынести Мэри, и попытался ухватить ее за платье, но мокрая ткань выскользнула из моей оцепеневшей руки. Не было другого выхода, как броситься в реку.
Оказавшись в ледяной воде, я сумел схватить девушку за руку и поддерживал ее голову над поверхностью воды. Неудержимое сильное течение прибило нас к барке, канатом причаленной к мосту. Я ухватился за нее левой рукой, правой же вцепился в Мэри.
Прохожий, ставший свидетелем бегства девушки и моего упорного безуспешного преследования ее, уже пытался сделать хоть что нибудь для нашего спасения. Он отозвался на мой крик и привел еще людей на помощь. Вскоре нас перенесли в ближайшую таверну, тут ее хозяин дал мне переодеться и развел в камине огонь.
Мэри более двух часов оставалась без памяти. Когда она очнулась, достаточно восстановила силы и когда уже можно было без опасения перевезти ее к моей жене, я велел вызвать карету. Мы уже собрались было ехать, как вдруг распахнулась дверь, и в комнату вошли двое знакомых мне полицейских чиновников.
Появление моих сослуживцев крайне меня удивило, но это чувство, возникшее от их чрезвычайно официального вида, переросло в испуг, когда Мэри вдруг вскочила с кресла, в которое ее уложили, и, через силу дотащившись до меня, с каким то безумным отчаянием стала умолять, чтоб я спас ее.
– Вас спасти, Мэри? Вас спасти? Господа, что значит ваше присутствие в этом доме и страх, который вы возбуждаете у этой несчастной?
– Это то значит, сударь, – с надменностью ответил один из полицейских, – что девушка, которая так беззастенчиво прибегла к вашему покровительству, виновна в дерзкой краже.
– Нет! Неправда! Я ничего не украла! – дрожащим голосом вскрикнула Мэри.
– Разумеется, вы не виновны, – с иронией подхватил полицейский, – так всегда говорят, но ведь это еще надо доказать… Что бы вы ни говорили, а бриллиантовая булавка, которую вы так ловко вытащили у ее владельца, оказалась в вашем чемодане. Не угодно ли вам объяснить это полицейскому комиссару? Мы уже более трех часов гоняемся за вами… Пожалуйста, не утруждайте нас более.
– Ах! Господин Уотерс! Спасите меня! Спасите меня! – рыдая, кричала бедная Мэри и обеими руками вцепилась в меня, между тем как помрачившийся взор ее молил о защите.
– Успокойтесь, мисс Кингсфорд, – ответил я, – успокойтесь, милое дитя, я верю вашим заявлениям, потому что знаю, что вы не способны на такой поступок, который может убить вашу совесть.
– Да благословит вас Господь, господин Уотерс! – отрывисто проговорила девушка сквозь судорожные рыдания.
– Нет сомнения, господа, что произошло какое то недоразумение и моя подопечная не имеет к этому происшествию никакого отношения, – сказал я полицейским, – ручаюсь за нравственность этой юной особы, а перед правительством отвечаю за нее до завтрашнего дня.
Оба офицера сначала колебались, что, однако, продолжалось недолго: они знали, что я пользуюсь достаточным авторитетом в главном управлении, чтобы позволить себе незначительное отступление от правил. Затем, расплатившись с содержателем таверны, я приказал отнести бедную Мэри в карету, дожидавшуюся нас у входа.
Когда мы приехали домой, служанка сообщила, что в мое отсутствие приходила мисс Кингсфорд и, узнав, что я в Эстли, отправилась туда. Это объяснило мне отчаяние Мэри, увидевшей, что все двери, ведущие в амфитеатр, уже заперты.
На другой день поутру, когда Мэри еще спала, или, лучше сказать, еще не вставала, я вышел из дома, чтобы нанести визит главному суперинтенданту полиции. Представив начальству подробный доклад о том, что происходило накануне, я просил о дозволении заняться исключительно розысками истинного виновника в этом деле – до того я был уверен, что Мэри – несчастная жертва недоразумения.
Главный суперинтендант изъявил свое согласие. Я в ту же минуту отправился в Стрэнд, чтоб увидеться с господином и госпожой Моррис и Софией Кларк. Оттуда я поспешил к обвинителю мисс Кингсфорд. Им оказался молодой человек по имени Савиль, проживавший на Эссекс-стрит. Я не застал его дома, но, чтобы не упустить из виду ни малейшего из его действий, я назначил для наблюдения за ним двух полицейских агентов.
За всеми этими хлопотами и хождениями туда-сюда настала ночь. Я возвратился домой, чтоб хоть сколько нибудь отдохнуть и расспросить Мэри об этой непонятной истории. Привожу рассказ несчастной девушки.
«Дней за десять до случившегося, господин Уотерс, – начало исповедоваться бедное дитя, – София объявила мне, что у нее есть билеты в театр «Ковент-Гарден» и что надо только испросить позволения у господина Морриса, чтобы воспользоваться ими. София взялась заполучить это разрешение у нашего старого хозяина, который, так же как и его жена, осуждая удовольствие от театральных представлений, находил их безнравственными для любого добропорядочного обывателя, и в особенности для двух молодых девиц. Однако, вероятно благодаря настойчивости кузины моей, нам было дано позволение отлучиться со двора. Признаюсь вам откровенно, господин Уотерс, что я считала себя счастливицей, оттого что смогу побывать в театре, но радость моя продолжалась недолго, потому что в той ложе, в которую нас провели, мы встретили господина Симпсона и его товарища господина Гартли. София, кажется, не досадовала и не удивлялась этому. Она заранее знала, что эти джентльмены будут там присутствовать, потому что именно они и дали эти билеты моей кузине.
По окончании спектакля мы все четверо вышли из зала и уже успели выбраться в фойе театра, как вдруг в толпе произошел страшный шум. Гартли посоветовал нам прибавить шагу. Но в ту минуту, когда мы собрались сесть в карету, подозванную Симпсоном, двое полицейских схватили наших компаньонов и, невзирая на их сопротивление, принудили подчиниться и принять сделанное им довольно дерзкое приглашение.
Я вся дрожала от страха, господин Уотерс, но никто не обращал на нас внимания, и мы проявили довольно сметливости и решительности, чтобы сесть в первый попавшийся фиакр, который и довез нас домой.
На другой день кузина моя просила меня умолчать перед господином Моррисом об этом происшествии, сознавшись, что она не просила позволения идти в театр, а сказала, что проведет вечер у вас.
Вы можете представить, – продолжала Мэри, – как тяжело мне было слышать о своем невольном соучастии во лжи, в которой я сделалась виновной перед господином и госпожой Моррис, но мне невозможно было открыть хозяевам настоящую причину нашей отлучки, потому что они прогневались бы не только на меня, но еще более – на мою кузину.
После полудня этого же дня господа Гартли и Симпсон пришли в лавку и тихим голосом объяснили Софии причину их задержания. По их словам, это было недоразумение. С этого времени господин Гартли стал так дерзко обходиться со мной, что я испугалась; однажды он даже осмелился спросить, не имею ли я желания поделиться с ним добычей, которая с некоторого времени находится в моем владении.
– Я не понимаю, что вы хотите этим сказать! – ответила я ему холодно.
Ответ мой разозлил господина Гартли.
– А! Так вот как вы поступаете?! – нагло вскрикнул он. – Так я вас предупреждаю, что подобный образ действий мне не нравится!
Тут в лавку вошел хозяин и, полагая, что тот пьян, выставил визитера вон, запретив ему впредь здесь показываться. На третий день после этого случая один молодой человек, которого я никогда раньше в лавке не видела, уселся за стол и спросил себе пирожков. Я заметила, что сильно привлекаю внимание этого незнакомца. Наконец, он подошел ко мне и сказал:
