Потом я позвонил сержанту Биберкопфу и сообщил, что господин Норрис отправился в Мюнхен и что мы следуем туда же. Он пообещал присмотреть за господином Норрисом, а кроме того, дал мне адрес и телефон полицейского в Мюнхене, которому, по его словам, вполне можно доверять. Я спросил, почему он в этом так уверен. На что он сказал — это его двоюродный брат. Я осведомился, говорит ли его кузен по-английски. Биберкопф сказал, что говорит, правда, хуже, чем он сам.
К югу от Берлина местность под широким синим небом, по которому неспешно плыли пышные облака, была равнинная и пустынная — и чем-то напоминала Канзас. В основном это были поля, местами засеянные совсем недавно, с длинными рядами бледно-зеленых всходов, слегка колыхавшимися на слабом ветру. А близ Железной дороги их прижимало к земле воздушным потоком от проходящего мимо поезда, и они больше походили на пряди облепленных грязью и сажей зеленых волос. Некоторые поля еще не были засеяны, и иссохшее прошлогоднее жнивье выглядело как-то сиротливо и мрачно под нежарким майским солнцем. Кое-где мелькали густые леса, черные и жуткие, как в сказках братьев Гримм. Там, наверное, таились ведьмы, тролли и оборотни.
Рядом со мной тихонько посапывал Пуци, откинув голову на спинку кресла и сложив огромные ручищи поверх темного пиджака в белую полоску.
Я взглянул на сидевшую напротив мисс Тернер. Сегодня она была в белой шелковой блузке с оборками спереди, в черной шерстяной спортивной куртке, черной хлопчатобумажной юбке и в черных кожаных туфлях на высоком каблуке. Она сидела, скрестив в коленях ноги, и ноги у нее были все такие же красивые.
Она была занята тем, что писала очередную главу своей эпопеи. Ее ручка бегала по бумаге, лежавшей на журнале, который она пристроила на коленях. Волосы упали вперед, прикрыв щеки, лицо выглядело напряженным от мыслительных усилий, уголок губы закушен, как у маленькой девочки. Вчера, когда я встретился с ней в баре «Адлона», лицо у нее было спокойное, тронутое легким румянцем. Наверное, от вина, а может, от возбуждения. Или от того и другого вместе.
Я сидел за одним из мраморных столиков уже где-то с полчаса, потягивая бурбон со льдом.
Для буднего дня народу в баре было предостаточно. Проститутки в сапогах, мальчики в матросских костюмах, лоснящиеся от жира дельцы и ослепительные молодые парочки в новомодной дорогой одежде. Вокруг стоял гомон, то стихавший, то возраставший с новой силой, временами заглушавшийся взрывами внезапного смеха.
Было уже больше половины одиннадцатого. Наконец появилась мисс Тернер.
Она опустилась на обтянутый кожей стул, поставила на колени сумочку и громко вздохнула.
— Простите, что опоздала. Пробки на дорогах.
Под пальто я разглядел платье, которое она купила во Франкфурте, — черный шелк, завышенная талия, жакет в тон. Если бы я обращал внимание на такие вещи, то мог бы сказать, что ее наряд выглядел куда менее деловым, чем днем.
— Ничего, — сказал я. — Хотите что-нибудь выпить? Бокал вина?
— Господи, нет. Может, кофе?
Я махнул официанту.
— Где ужинали? — спросил я.
— В «Кемпински», на Лейпцигштрассе. Огромное заведение, просто замечательное. — Она наклонилась вперед, положив руки на сумочку и глядя на меня поверх очков. — Расскажите же. Что там с Нэнси Грин?
Тут подошел официант.
После того как он принял заказ и отправился его выполнять, я рассказал ей, что случилось с Нэнси Грин.
— Мертвая? — спросила она. Отодвинулась и стала какой-то маленькой в своем черном шелковом платье.
— Ее убили, — сказал я. — Задушили.
— Но за что? И кто?
— Не знаю.
— Где это произошло?
— В ее комнате в пансионе. Куда мы с вами заходили утром. Я обнаружил ее днем.
Мисс Тернер пристально посмотрела на меня.
— Когда же это случилось?
— В ночь с понедельника или утром во вторник.
Она открыла было рот — и закрыла.
— Значит, она была там, в своей комнате, когда мы стояли у парадного?
— Да.
— Пролежала там два дня? И никто о ней не спрашивал?
— Хозяйка решила, ее нет дома.
Мисс Тернер медленно покачала головой.
— Как это ужасно и печально.
— Да.
Она посмотрела на меня.
— Она, наверно, что-то знала. Может, поэтому ее и убили?
— Может быть. В Берлине только она да Грета Нордструм были так или иначе связаны с теми, кто знал о встрече Гитлера в Тиргартене.
— Но что такого она могла знать?
— Понятия не имею.
— Какой ужас! — снова сказала она. — Если б мы только могли встретиться с ней пораньше.
— Когда это произошло, — напомнил я, — мы еще ехали в поезде из Франкфурта. Мы тогда даже не знали о ее существовании.
Подошел официант. И поставил на стол чашку на блюдце, кувшинчик со сливками, сахарницу и стакан бурбона. Когда он ушел, я сказал:
— Расскажите о Грете Нордструм.
— Теперь она выдает себя за Грету Мангейм. — Она взяла со стола блюдце с чашкой, подняла чашку и отпила глоток кофе.
— Знаю, — сказал я. — Я пытался разыскать вас, после того как обнаружил Нэнси Грин. Разговаривал с Гиршфельдом в том «сексуальном институте». Так что она вам поведала?
— Ну, начнем с того, что… — Она нахмурилась. — Так вы меня искали?
— Грин убили. Возможно, за Нордструм тоже охотятся. И я хотел убедиться, что вы не окажетесь не в том месте не в то время.
— О! — Ее ресницы затрепетали, она опустила глаза, затем снова взглянула на меня. И покраснела. — Ну что ж, спасибо.
Я улыбнулся.
— Служба такая. — Я приложился к бурбону.
Мисс Тернер кивнула, посмотрела на меня и отпила еще глоток кофе.
— Да, конечно. Разумеется. Все равно спасибо.
— Так что там насчет Нордструм?
— Мангейм. Она не знала, что Гитлер собирается в Берлин. С братом они не разговаривают вот уже несколько лет.
Я кивнул.
— Вы сказали по телефону, что она назвала вам имя?
— Да. Некоего полковника Хаусхолда. Англичанина, офицера в отставке. Ей известна только его фамилия. Она подслушала его разговор в баре на Кайзерхоф. Он говорил, что единственный способ покончить с такими людьми, как Гитлер, с такими демагогами, так это удавить их в зародыше. Убить их сейчас, пока они не набрались сил.
Мисс Тернер улыбнулась.
— Понимаю, это еще не основание подозревать полковника Хаусхолда. Из того, как Грета все описала, это больше походило на безрассудное замечание отставного военного в баре. Тем более подвыпившего.
— Грета? Похоже, вы нашли с ней общий язык.
— Да, нашли. Она довольно смышленая девица. И мне понравилась.
— Она что, знает английский? Раз поняла, о чем рассуждал Хаусхолд? — Я отпил еще глоток.
— Нет, Хаусхолд говорил по-немецки.
— Когда это было?
— Две недели назад. В выходные перед покушением в Тиргартене.
— По времени совпадает. С кем он разговаривал?
— С кем-то из завсегдатаев, так она сказала. С какими-то дельцами. Ничего особенного. Никто из них раньше даже не слыхал о Гитлере. Понимаете, здесь, на севере, он не слишком популярен.
— Только не скажите это Пуци, — предостерег ее я.
Мисс Тернер улыбнулась.
— Потом, полковник Хаусхолд никак не мог знать, что Гитлер собирается в Берлин в конце следующей недели. Честно признаться, господин Бомон, я совсем не уверена, что он тот, кого мы ищем.
— Откуда господин Хаусхолд знает, кто такой Гитлер?
— Он жил в Мюнхене.
— А где он был на той неделе, когда стреляли?
— Грета не знает. Но думает, он вернулся в Мюнхен. Она его с тех пор больше не видела.
Я кивнул.
— Значит, Хаусхолд, скорее всего, в Мюнхене, там же, где и все остальные.
— Все остальные?
— Господин Норрис. Помните? Англичанин, с которым мы разговаривали в пансионе. По словам его хозяйки, он тоже отбыл в Мюнхен.
— Но к нам-то какое это имеет отношение?
— Он сказал, что почти не знает Грин. А хозяйка утверждает, что они, Грин и Норрис, были в приятельских отношениях. Всегда ходили вместе пить чай.
— Может, ему просто не хотелось разговаривать с нами по какой-то личной причине. Вполне невинной.
— Возможно. Но теоретически он не знал тогда, что Грин мертва. А будь она жива, могла бы дать показания, отличные от его собственных.
— Вы хотите сказать, он знал, что ее уже нет в живых?
— Я только говорю, и такое возможно.
— Но он производил впечатление человека милого и совершенно безобидного.
— Если б все производили впечатление того, кто они есть на самом деле, мы бы с вами остались без работы.
— Вы думаете, это он ее убил?
— Не знаю. Но стоило ему узнать от хозяйки пансиона, что мы собираемся вернуться и поговорить с ним, как он ей заявил, что должен срочно ехать. И уехал в Мюнхен. Так что нам с вами предстоит то же самое.
