– Я иду на рассчитанный риск.
– А вы подумали о том, как пострадает ваша репутация? Как только я объявлю о взятии ее под стражу, вы станете посмешищем для всей страны.
– Я знаю.
– К черту! – взорвался судья Мэдисон. – Я ваш друг. И пытаюсь остановить вас от заведомой глупости.
– Я иду на рассчитанный риск, – стоял на своем Мейсон.
– Хорошо. Тогда действуйте. Но не забудьте, что слезами и шелками меня не проймешь.
– Я помню.
Войдя в комнату для подсудимых, находящуюся за залом заседаний, Мейсон ободряюще улыбнулся Максин Линдсей.
– Максин, – начал он, – я собираюсь сделать то, что принято считать большой ошибкой, – разрешить вам дать показания на предварительном слушании.
– Я тоже хочу это сделать.
– Вам устроят перекрестный допрос. Будьте готовы к самому страшному – могут вспороть живот и перетряхнуть все внутренности.
– Я догадываюсь.
– Приготовьтесь ко всякого рода выпадам и инсинуациям. И вообще у них есть желание поохотиться.
– Что вы имеете в виду?
– Будут задавать самые разные вопросы в расчете на то, что вы где-то покривите душой, солжете. Вас будут спрашивать о прошлом, о…
– Вы хотите сказать, что…
– Они будут действовать расчетливо и осторожно, – прервал ее Мейсон. – Вас будут спрашивать, как долго вы жили там-то и там-то, по какому адресу, под своим собственным именем или чужим. Другими словами, это будет нечто вроде разведки. Жили ли вы с каким-то мужчиной под видом его жены?
– Нет.
– Я просто предупреждаю. Конечно, я постараюсь сократить перекрестный допрос. И вообще у меня есть один план, не знаю, правда, удастся ли мне его осуществить. Я постараюсь сделать так, чтобы вы рассказали часть своей истории, а затем временно освободили свидетельское место.
– Так, наверное, можно только задержать ход событий?
– Этого-то я и добиваюсь! Нужно получить такую отсрочку, чтобы мне удалось все перепутать. Так как акценты расставлены сейчас, у вас нет ни малейшего шанса. Вас привлекут к ответственности за убийство первой степени. Мне этого очень не хочется, надеюсь, и вам тоже.
– Так, – начала она, – наверное, в какой-то степени я могу вынести этот спектакль, но… конечно же, я не хочу, чтобы суд присяжных признал меня виновной в том, чего я не совершала.
– Понимаю. Я пытаюсь найти выход. Это рискованное предприятие, но ничего другого не остается. Я открываю вам все карты, Максин, и если вы не хотите…
– Я полностью доверяюсь вам, мистер Мейсон.
– Вы будете давать показания до тех пор, пока не появится возможность предъявить в качестве вещественного доказательства эту копию Фети. Думаю, с вашей помощью у меня это получится. Запомните, Максин, вам двадцать девять лет. Вы зрелая женщина. В этих условиях вряд ли можно ожидать, что вы… Ну, если вы когда-нибудь жили с кем-то в качестве жены, не стесняйтесь и скажите об этом. Это на тот случай, если вас спросят, меняли ли вы когда-нибудь фамилию. Можете назвать это гражданским браком. Только не давайте им поймать вас на лжи. При любых обстоятельствах говорите только правду. У них уйдут недели на то, чтобы проверить каждый факт. Но если перед присяжными они смогут доказать, что вы солгали под присягой, шансов на то, чтобы выкарабкаться, у вас не будет.
– Понимаю.
– Хорошо. На том и порешим. Но если вы лжете мне, то Господь вам судья!
– Шеф, вы поняли значение ответа Гилберта на вопрос о картине? – спросила Делла Стрит, просматривая свои стенографические записи. – Из его слов не следует, что эту картину он делал по заказу Дюранта.
– Я понимаю, о чем ты говоришь, но тоже не знаю ответа на этот вопрос. Я уже так далеко зашел, что не могу возвращаться. Надо продвигаться дальше. Думаю, он мог неправильно понять вопрос. Как бы то ни было, а назад хода нет.
– Может быть, Дюрант не заключил с ним сделку конкретно на эту работу, но собирался купить ее, как только Гилберт сделает копию. А когда мы были в мастерской, он не говорил, что Дюрант заказал эту картину?
– Нет, подожди, по-моему, он не говорил этого, по крайней мере не так конкретно.
– А мне кажется, говорил, – возразила Делла.
– Нет, – задумчиво нахмурился Мейсон. – Я спросил его, делал ли он картины по заказу Дюранта, и он ответил утвердительно. Далее я поинтересовался, были ли они подделками, и он ответил, что не в этом смысле слова; Дюрант продавал их как жанровые картины, буквально за гроши. Потом я задал ему вопрос, не писал ли он картину с изображением женщин под деревом в стиле Филиппа Фети. После минутного колебания он подошел к стопке картин, выбрал одну и спросил, не является ли она ответом на мой вопрос.
– Ну и?..
– Да, здесь есть что-то странное. Надо обязательно добиться, чтобы картина была представлена в качестве вещественного доказательства. Как только мне это удастся, из версии окружного прокурора получится яичница. По крайней мере, я постараюсь, чтобы так случилось.
– А Пол Дрейк сейчас разносит повестки?
– Да, Пол Дрейк занят повестками, и новости для нас неутешительные. Олни собирается позвонить судье и сказать, что не будет давать показания, так как ничего не знает об этом деле, а в суд прибудут его адвокаты с заявлением, будто это я ввел в заблуждение правосудие. Короче говоря, до того, как мы закончим, тут будет целое представление.
– А что вы думаете о поведении судьи? – спросила Делла Стрит.
– Если только я не вытащу из шляпы огромного, жирного, дрожащего кролика, то судья заявит о взятии Максин под стражу, но отступать уже поздно. Если я это сделаю, то все подумают, что во время перерыва Максин призналась мне или что-то в этом роде и я не осмелился продолжать. Это будет крайне нежелательно для нее, когда дело будет слушаться в суде присяжных. Я рассчитываю ворваться и крушить направо и налево, чтобы в этой сумятице никто не понял, кто кого и в чем обвиняет.
– А обвинение как себя поведет в этой ситуации?
– Обвинение, – улыбнулся Мейсон, – почти наверняка пригласит нашего уважаемого современника Гамильтона Бергера, чтобы в самый ответственный момент заседания он лично мог насладиться моим позором. И окружной прокурор поставит себе в заслугу, что вынудил меня совершить правовую ошибку.
– Он умный, – предупредила Делла Стрит.
– Знаю, что умный, – согласился Мейсон, – но я уже прыгнул в лодку, и меня отнесло на середину реки. Я вот-вот наткнусь на камни, и нет другого выхода, как проскочить или опрокинуться. Мне ни свернуть, ни поплыть вспять. Да если бы я и попытался, это меня уже не спасло бы, так лучше опрокинуться и разбиться о пороги. Единственное, что мне остается, – это с умным видом грести вниз по течению, как будто я знаю путь между этими подводными камнями.
Когда суд возобновил заседание, в зале присутствовал сам окружной прокурор Гамильтон Бергер.
Узнав о предварительном заявлении, сделанном Перри Мейсоном, он лично явился в суд и теперь восседал рядом со своим заместителем, всем видом показывая, что знает о промахе защитника и после их долгой вражды рассчитывает наконец взять реванш.
– Я вызываю для дачи показаний Максин Линдсей, – объявил Мейсон. – Подойдите туда и поднимите правую руку, Максин. И, – добавил он, – говорите только правду.
– Не надо никакой показухи, – не удержался Гамильтон Бергер, – здесь нет присяжных.
Судья Мэдисон улыбнулся и спокойно заметил:
– Я бы очень просил противные стороны воздерживаться от личных выпадов.
Мейсон приступил к допросу:
– Максин, вы помните вечер тринадцатого?
– Очень хорошо.
– Вы знали Коллина Дюранта при жизни?
– Да.
– Как долго вы были с ним знакомы?
– Несколько… не могу вспомнить. Три или четыре года.
– Вы были в дружеских отношениях?
– Да, в дружеских. Ну, я знала его и оказывала кое-какие услуги.
– А теперь я хочу, чтобы вы очень внимательно слушали мои вопросы, Максин, и отвечали очень конкретно.
– Да, сэр.
– Вы знакомы с Отто Олни?
– Да.
– Присутствовали ли вы на его яхте в тот день, когда у вас был разговор с Дюрантом об одной из картин Олни?
– Да.
– И что сказал Дюрант?
Судья Мэдисон скривил губы:
– Сейчас мы забредем в сферу, где…
Но тут вскочил Гамильтон Бергер:
– Если суд позволит, обвинение не возражает. Мы хотим, чтобы мистер Мейсон продолжал. Каждая новая тема, которую он приоткрывает, дает дополнительные возможности для перекрестного допроса. Мы намерены не возражать против любого его вопроса.
– Я высоко ценю отношение окружного прокурора, – сказал судья Мэдисон, – но, в конце концов, у суда много других дел… Однако, если нет возражений, я оставляю вопрос.
– Вы можете рассказать, что произошло в отношении одной из картин? – повторил вопрос Мейсон.
– Мистер Дюрант подошел ко мне и сказал, что картина, висевшая на яхте мистера Олни, которую все считали принадлежащей кисти Филиппа Фети, всего лишь подделка. Позднее он велел мне передать этот разговор мистеру Рэнкину.
